Мер Ло покосился на грейпфрут и подал Бару льняную салфетку, сложив ее безукоризненным, словно косой парус, треугольником.

— Наш фрегат «Лаптиар» пока здесь, — заметил он, — и простоит в порту не меньше недели.

— Отлично! — вырвалось у Бару, и она даже расправила плечи.

Окрыленная появившейся перспективой, Бару мигом составила письмо капитану «Лаптиара» и отправилась на званый обед к Каттлсону.

Столовая в особняке губернатора оказалась красивой. Свет, проникающий снаружи сквозь окна в рамах из красного дерева, заливал ее целиком.

Бару решила, что в столовой должно быть тепло, но нет — стоило сесть за стол, как она задрожала. Ордвинн был страной холода, и Бару нс сиделось на месте. Хотелось двигаться, побежать в кабинет или помчаться в гавань и продолжить работу над своим планом.

Когда Каттлсон покончил с третьим бокалом вина, она сообразила, что и губернаторский обед тоже может стать частью ее плана.

— Мы жаждем им помочь, — заговорил Каттлсон, окидывая взглядом амбразуры окон и съежившийся внизу город. — В каждом отчете в Фалькрест пишу одно и то же. Это видно по всей статистике переписи и учета. Богатство, раздаваемое князьям, чтобы они были довольны, доходит и до крестьянства. Таким образом, мы протягиваем им руку помощи. Пока мы не особенно щедры. К сожалению, на то есть веские причины.

Из вежливости Бару коснулась губами края бокала.

— Будем выжимать из Парламента смену налоговой политики?

— Парламент… — Губернатор презрительно фыркнул. — Парламент — это спектакль на публику. Решения принимает Трон.

Он резко поднялся и подошел к окну.

Бару задумалась.

Трон… Император под Маской… А если Кердин Фарьер и есть самодержец, снявший маску на время? Нет. Абсурд.

— Таково бремя империи, — изрек губернатор, коснувшись оконного стекла и указывая на город. — Мы знаем, как выручить людей и посодействовать им наилучшим образом. Но порой нужно чуть–чуть уменьшить помощь ради возможности увеличить ее в будущем. Понимаете, к чему я, дружище превосходительство?

— Нет, — простодушно ответила она, пытаясь внушить губернатору роль отца, наставника, старшего товарища. — Все, что принес Маскарад на Тараноке, очень помогло нам.

— Тараноке! — рассмеялся губернатор. — Я часто слышал много разного о нем от нашего странника Кердина Фарьера. Теплые зимы, доступные женщины…

Внезапно он нахмурился, точно делая выговор или обуздывая норовистого коня. Квадратное лицо, мощная челюсть, кожа цвета мореного дуба… На миг Бару даже подумалось, что на уме у этого человека, назначенного на должность Парламентом, нет ни тайных планов, ни политических махинаций, и скрывать ему нечего. Однако открытость и честность его слитком выставлены напоказ. Вероятно, он ведет свою собственную искусную игру.

— Прошу прощения, госпожа, — продолжал он, — вовсе не хочу вас обидеть, но здесь вам не Тараноке, понимаете? Наш край — холодный, неприветливый и промерзший насквозь. В каждой долине — князь при ораве голодных грязных смердов, копающихся в земле, чтобы обеспечить скудное пропитание. Их дети гибнут… полиматы говорили мне, что потерять одного из трех за зиму для них обычное дело. Они уверяли меня, будто именно поэтому никакой любви к детям у туземцев нет. Но я‑то видел, как плачут матери! Один из трех — и это еще в хорошую зиму!..

Бару кусала губы. На Тараноке детям не угрожало ничего. Их не делили на чужих и своих, они всегда были окружены отцами и прочей родней. Они росли в тепле и любви. Вновь пригубив вина, она приготовилась слушать дальше.

Каттлсон выпрямился во весь рост. Волчья мантия на нем собралась в глубокие складки, пошла штормовыми волнами.

— Я хочу научить их санитарии и гигиене. Хочу отстроить дороги, увеличить урожаи, отправить по доктору–гигиенисту в каждую деревню. Пусть у каждого в Ордвинне будет кусок

мыла. Но если крестьяне сыты и довольны, князья не боятся бунтовать. Что бывает в таких случаях? То, что ими невозможно править. Как вы думаете, что Парламент спросит у нас, если стахечи вновь перевалят через горы и двинутся на юг? Как мы сможем обороняться?

Какие расчеты в том же роде делались на Тараноке? Ради каких выгод они заражали людей моровым поветрием, сберегая прививки только для завербованных ими детей? Ради чего они проявляли такую жестокость? Нет, горевать нельзя. Бару прошла через это еще в школе.

— Арифметика власти жестока.

— Арифметика… — повторил губернатор и безрадостно хмыкнул. — Сказать вам, чего мне недостает в моей должности? Я хочу видеть детей Хейнгиля и Радашича на охоте, а не на похоронах. Хочу подыскать достойного мужа для Хейнгиль Ри, пронаблюдать за их кровной линией и представить изящный отчет в Комитет инкрастического мышления. Но я постоянно слышу: «Держи их в розни и страхе, чтобы не могли обойтись без нас!» Знаете, как я сделал князя Хейнгиля верным другом и братом? Я показал ему, что могу подарить его детям весь мир! А Парламент заявляет: «Пусть эти дети сгниют!»

Вряд ли в таком настроении он был готов выслушать дурные вести, но Бару заговорила, надеясь перевести гнев губернатора на что–нибудь менее серьезное:

— Главные счетные книги велись отвратительно. Надо восстанавливать их по отчетности па местах. Надеясь на ваше понимание, я начну с Фиатного банка: глупо двигаться к ветвям, не убедившись, что ствол крепок.

— Как вам будет угодно, — отмахнулся губернатор, прислонившись лбом к оконному стеклу. — Занимайтесь арифметикой, к которой у вас, по словам Фарьера, выдающиеся способности. Зате Ява будет гоняться за икарийскими сектами и пьяными содомитами, задрав хвост. А я буду писать на родину: «Мы помогаем им».

— Меня беспокоит возможность восстания.

— Вы — новичок, — с невероятной усталостью в голосе произнес губернатор. — Ордвинн, угрожающий восстать, — все равно что ревнивая любовница, флиртующая с другим напоказ. Вы скоро привыкнете.

Бару не могла позволить себе поддаться жалости, но губернатор был слишком слаб.

— Опасные речи, — заметила она. — Могут повредить вам, если достигнут чужих ушей.

Ведь это угроза, не так ли?

Губернатор подобрался, вдохнул, собираясь ответить, но ничего не сказал.

— А Фарьер не соврал, — вымолвил он после долгой паузы. — Вы развиты не но годам.

— Ваше превосходительство, меня ждут дела в порту.

— Ступайте, — буркнул он, не оборачиваясь. — Завтра я отправляюсь на охоту с князем Хейнгилем.

— А когда вы вернетесь, мы сможем прогуляться верхом, — терпеливо произнесла Бару.

По предложенный бальзам не помог уязвленной гордости. Плечи губернатора обмякли, и он умолк: то ли от стыда, то ли от неловкости.

Бару загодя отправила на «Лаптиар» весточку о своем прибытии, скрепив письмо личной печатью технократа. В окне кареты она увидела, что морские пехотинцы в красном — безликие под стальными масками — уже выстроились на берегу. Они походили на свору лисиц, вышедших из леса мачт и соли.

Крик чаек заглушал ржание запряженных в карету лошадей. К некоторому удивлению Бару, ей подала руку и помогла покинуть экипаж не кто иной, как лейтенант Амината.

— Ждем приказаний вашего превосходительства!

Вдохнув соленый морской воздух, Бару выкинула из головы мысли о доме.

— Мои полномочия вам известны?

— Капитан подтверждает ваши полномочия. В отсутствие прямых приказов от адмирала флота провинции мы подчиняемся старшему из представителей Империи на суше.

— Хорошо. В отсутствие губернатора или правоблюстителя приказы отдаю я. При появлении губернатора или правоблюстителя — проводить их ко мне, и я объяснюсь с ними. Вопросы есть?

Бару одернула обшлага теплой накидки — какая тяжелая и колючая шерсть! Амината молча ждала, когда она закончит поправлять символический кошель на цепи и ножны с саблей.

Последний вдох…

— Тогда — становись! Ступайте за мной.

Вся власть над Ордвинном, которую она имела, зиждилась на деньгах. Большую их часть составляли фиатные бумаги Маскарада, не обеспеченные ничем, кроме выверенной монетарной политики. Любой идиот в провинциальном банке мог обрушить стоимость фиатного билета, напечатав слишком много или мало купюр.