— Через два–три поколения фалькрестийцы на Тараноке будут говорить то же самое о чистокровных остатках моего народа. Они будут посылать своих сторожей, чтобы те загоняли бедняг на вершину потухшего вулкана!

— Не горячись. Бельтикский парод продолжает жить в нашей крови. А нынешние лесные племена — просто его бренные следы. Их время прошло. — Тайн Ху смахнула мох с поваленного камня. — Готово. Я их честно предупреждаю.

Может, и тот солдат под Юпорой «честно предупреждал» отца Сальма!

— Стоило зайти речи о крови и бренности, и ты заговорила совсем как Каттлсон.

Тайн Ху застыла. Взгляд ее полоснул Бару, точно нож.

— Кто ты такая, чтобы поминать Каттлсона? — ехидно фыркнула она. — Я не играю в брачные игры.

Бару снова ощутила горькую опустошенность и зияющую пропасть в груди. Ее сердце давным–давно испещряли сотни шрамов, и Бару проглотила презрительную насмешку, позволила ей достичь обнаженных нервов и почувствовала лишь легкий укол.

— И я в эти игры не вступала никогда, — ответила она. — Я не приняла и не приму ничьих ухаживаний — будь то Отсфир, Унузекоме, владыки Зимних Гребней или кто–либо еще. Но я сделала верный выбор для Ордвинна. Я должна думать о своем народе.

— О своем народе? — Голос Тайн Ху сочился кислотой. — Своем?

Бару сглотнула и отвернулась, притворившись, что злость Тайн Ху ей безразлична. Ее кишки скрутило спазмом, но ей стало все равно.

Бесчувственные грубые рубцы никогда не исчезнут, чего уж тут горевать?

— Я не могла отказать, — произнесла Бару, глядя на четкие тени от сосновых стволов и розоватые солнечные лучи. — Ты и сама предупредила меня, что нельзя отказывать такому человеку. Надеюсь, ты этого не забыла. И что мне еще, по–твоему, оставалось делать?

Тайн Ху за ее спиной дала волю раздражению: тяжелое дыхание, шум, удар камня о камень…

— Нужно искать другие условия для союза и не ставить на кон собственную матку. Много лет назад я отказала Отсфиру и все еще владею собственным княжеством. Я сохранила власть. Возможно, моему народу не стало лучше от моего выбора, но…

Бару едва не напомнила Тайн Ху ее же собственные слова: «Я правлю маленьким, бедным и слабым княжеством! У меня нет ни мужа, ни наследников, ни надежных союзов, ни прочных плотин! Мне нечего предложить повелительнице…»

А может, отразить удар Тайн Ху острым вопросом: «Что разумного ты можешь предложить, если твои принципы довели твое княжество до отчаянного положения?»

Хороший ход сразу поставил бы Тайн Ху на место. Но Бару никогда бы так не сказала.

Голос Тайн Ху звучал будто рык. Ярость ее едва не дымилась, скрывая ее движения.

— Заплати, но по–другому. Нет надобности разменивать себя как монету.

Бару зажмурилась.

— Ваша светлость, я пока ничего не обещала.

Неразумное и нежеланное чувство ожило, затрепетало внутри. Бару знала о нем, но до сих пор не сознавалась в этом даже самой себе.

Огромная ошибка. Вторая по значимости за всю ее жизнь.

А может, и первая, если вдуматься.

Тайн Ху встала у Бару за спиной. Ее сапоги, подбитые гвоздями, наверняка высекали искры из валунов.

Голос ее зазвучал, подобно стелющемуся по земле дыму от лесного пожара.

— Что–то гнетет тебя. Я замечала это зимой и теперь вижу снова.

— Княгиня…

Мольба в голосе Бару. Протестующий вороний грай невдалеке.

— Устала воевать? Совестно грабить? Тебе предстоит править волчьей землей, Бару Рыбачка. Каждую зиму мы замораживаем мертворожденных во льду, потому что земля не поддается лопате могильщика. Ты устала от крови и трупов? Да?

— Ваша светлость, прошу вас…

Раздалось шуршание, и сапоги Тайн Ху за спиной отстучали еще два шага. Как жаль, что Бару не могла заткнуть уши — так же, как зажмурила глаза!

— Что за великие тайны точат тебя изнутри, дитя Тараноке? Что за чудовищная правда таится в тебе? Ты предала уже стольких… Какие еще преступления могут пугать тебя?

Рука легла на плечо Бару. Перчатка из оленьей кожи, гладкая — даже сквозь толстую шерсть, замшу, льняную рубашку и собственную кожу Бару.

«Если ты сожмешь пальцы изо всех сил, — подумала Бару, — я рассыплюсь в прах. Не останется ничего. Что я наделала?»

Она стояла в полной неподвижности, не в силах шагнуть к ней, не желая отстраниться от Тайн Ху. Прикосновение Тайн Ху парализовало ее, как гальванический разряд.

Единственное, чего она желала в этот миг, — уничтожить все, чего хотелось ей всю свою жизнь.

— Ваша светлость, — повторила она. — Тайн Ху, я…

Контакт прервался. Тайн Ху прерывисто вздохнула и отодвинулась.

— Темнеет.

— Я надеялась полюбоваться звездами.

— Под этим небом есть и более безобидные места, — произнесла княгиня Вультъягская с отвратительной почтительностью. — Вы правы насчет бельтиков, ваше превосходительство. Я ошибалась. Они заслуживают уважения.

— Тайн Ху… — начала Бару, ухватившись за цепочку причин и следствий и стараясь не уничтожить все разом.

Как же ей найти выход? Как не говорить эти взрывоопасные слова, а просто засмеяться или блеснуть остроумием? Есть же хоть какой–то способ отползти, зализать раны и опять двинуться вперед! Надо побыстрее нащупать мост через бездонную пропасть. Он ведь есть, правда?

Конечно же есть.

Но издалека долетел низкий рев, который сотряс воздух, будто выдох чудовища: сигнальщик в замке над водопадом дунул в огромный рог. Весть пришла.

Взгляд Тайн Ху сделался непроницаемым.

— Пора, — проговорила она ровным тоном.

Долготерпению Маскарада пришел конец. Каттлсон выступил в поход.

Перед отъездом из Вультъяга Бару отдала одно–единственное распоряжение.

— Ты останешься здесь, — сказала она Аке Сентиамут.

И добавила, увидев боль в ее взгляде:

— Вультъяг должен остаться в надежных руках. А княгиня доверяет тебе.

Аке поклонилась — вначале Бару, а затем и Тайн Ху:

— Благодарю, ваше превосходительство. Благодарю, ваша светлость.

Возможно, она хотела что–то добавить, но верность не оставила ей выбора.

Тайн Ху вела своих охотников вдоль бурных вод Вультсниады. Бурлаки шли берегом и тащили за собой баржи с провиантом и оружием. Они продолжали тащиться по берегу, пока река, миновав ворота из двух высоких утесов — белых от перьев крачек, не соединилась с Инирейном в южной части княжества Отсфир.

Наступили идиллические теплые дни, которые сменяли оглашенные волчьим воем ночи. В воздух приветственно взвились знамена с мельничным колесом. На дальнем берегу — когорта за когортой — маршировали лучники князя Мельниц. Стяги княжества Вультъяг оставили их равнодушными, но при виде монеты и кометы, эмблемы Честной Руки, они разразились громкими возгласами.

— Тис для луков он купил у князя Лизаксу, — заявила Тайн Ху, окидывая колонны лучников пытливым взглядом. — Они неразлучны как братья.

Они стояли вдвоем на носу речной баржи. За спиной Тайн Ху вгрызались в ясное весеннее небо белоснежные шапки Зимних Гребней.

— Звучит печально, — заметила Бару.

Однажды они уже творили об этом, и Тайн Ху призналась: «Он вожделел меня. Ему нужны были мои земли и наследники. Он проявил любезность, щедрость и благородство — но так и не смог понять, почему я отказала. Это отравило его жизнь. Его ухаживания были просто безукоризненны, и он решил, что несовершенство кроется не в нем, а во мне. А Лизаксу… Конечно, Лизаксу — несмотря на свою философскую премудрость — стеной встал за друга и брата».

Бару спросила тогда, какие выводы сделала для себя Тайн Ху. Княгиня резко ответила: «Такие, что свободы для нас не существует. Пусть мы идем в поход наравне с мужчинами или даже сами ведем их в поход. Свобода, дарованная повелителем, — та же цепь, только чуть ослабленная».

А теперь Тайн Ху произнесла:

— Прочь печали! Ордвиннские обиды должны остаться позади, ваше превосходительство.