Во время прошлого восстания Тайн Ху была совсем юной. Она не упоминала ни о родителях, ни о братьях или сестрах. Вероятно, она прекрасно осведомлена о цене революции.

— А чего хотите вы, Тайн Ху?

Княгиня Вультъягская окинула взором свои владения, распростершиеся внизу.

— Во мне течет благородная кровь. Раньше я, как всякий князь, жаждала власти. Никому не повиноваться и править своим народом. Но теперь, когда нами правите вы…

— А что теперь изменилось?

— Маскарад показал мне, насколько тяжело ярмо. Зате Олаке, муж моей покойной тетки, образно говоря, открыл мои уши для стонов простонародья… — Тайн Ху подняла ладонь к губам и ухнула в ответ филину, имитируя его крик легко и безупречно. — Я хочу свободы для своего народа.

— Это измена, — негромко упрекнула ее Бару.

— Донесите о ней правоблюстителю, — рассмеялась Тайн Ху.

— Отмыть фальшивые деньги в счетных книгах при помощи крепостных — весьма разумная идея. Но мне интересна одна вещь…

— Только одна? Скромный у вас аппетит!

— Тогда две, — заявила Бару, вспоминая ревизию в Фиатном банке, до смерти перепуганного принципал–фактора и Аке Сентиамут, заверявшую, что ее любимый начальник никогда не отступал от правил. — Мне известно, как вы раздобыли образцы и печати для подделки билетов — дерзость семейства Сентиамутов вне всяких похвал. Но откуда взялись умелые исполнители? Скопировать фиатный билет — уже целое предприятие. А изготавливать их в таких количествах, и чтобы никто не отличил…

Тайн Ху натянула поводья и пригляделась к опасному спуску.

— Я слышала, что жрецы иликари, почитающие Видд, Девену и Химу, больше всего на свете любят изучать священные писания. Они, кстати, прекрасно иллюстрированы — и оригиналы, и позднейшие копии. Некоторые даже увезены в Фалькрест как произведения искусства.

— О-о! — протянула Бару, начиная понимать.

Погреба Зате Явы битком набиты иликари, ожидающими суда, — их–то и приставили к делу.

Они отправились к водопаду уже в сумерках. Здешние звезды были чужими для Бару, но не для Тайн Ху, и они легко нашли дорогу в замок.

Бару ехала на юг — обратно в Пактимонт, в это змеиное логово. Наперегонки со временем и планами мятежников. Возможно, шанс еще есть.

К северу от вольного города Хараерода, в острой, точно клык, тени горы Кидзуне, ей преградила путь банда грязных, опустившихся солдат. Вонючая фаланга, ощетинившаяся сталью… Сопровождавшие Бару дружинники Вультъяг зашептались — мрачно, но без тревоги: «Ясно, что Игуаке собирает дорожную пошлину. Она думает, мы — скотина, и хочет состричь с нас последнюю шерсть».

Скорее всего, это были не подосланные убийцы. Нет, не здесь, не сейчас и не таким способом! Иначе дружинники Вультъяг и сами бы справились.

Бару спешилась, надела маску и направилась прямо в зубы заступившей дорогу фаланге. Сегодня был не лучший день для задержек, и она не собиралась трястись от страха и скулить.

— Прочь! — крикнула она, подняв руку в белой перчатке. — Имперская служба! Я не плачу пошлин!

Строй копейщиков не шелохнулся. Тогда она добавила:

— Княгиня Игуаке моя данница! Хотите всю оставшуюся жизнь хлебать помои в ее свинарниках?

Один из бойцов в фаланге опустил наземь копье и щит и вышел ей навстречу. Он был стар, злые годы избороздили его лицо глубокими морщинами и шрамами, однако тяжесть доспеха, казалось, была ему нипочем. Под его глазами были нарисованы черные полукружья — для защиты от яркого солнца.

— Боюсь, они не понимают афалон, — произнес он, послужив лучшим подтверждением своей честности: его афалон был ужасен. — Дай–ка на тебя посмотреть. Хм…

Бару приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки. Старик сощурился, недовольно шевеля нижней челюстью, и, наконец, с отвращением покачал головой.

— А ты с виду совсем как она, но она лучше держится в седле. Сними маску. Нужно убедиться.

Любопытство победило негодование.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты похожа на княгиню Наяуру. Пришла весть, что ее видели переодетой на землях Игуаке. Молодая, смышленая, как раз твоего роста. Возможно, имеет намерение соблазнить сына ее светлости Игуаке и узурпировать ее линию наследования. Так сказала ее светлость. Ты хочешь соблазнить наследника Коровьей Княгини? — Наконец пехотинец заметил свисавший с ее пояса кошель на цепи и сдвинул брови. — Ого, а вы, значит, имперский счетовод?

— Да.

Старик задумался, сплюнул на дорогу.

— Что ж, князь Пиньягата к вашим услугам. А вы — Фаре Танифель? Мы встречались на… как его… на том треклятом празднике в большом доме, помните?

Сохраняя невозмутимость перед лицом окружающего ее абсурда, Бару превзошла саму себя. Князь Фаланг, встреченный посреди дороги пешим, за охотой на тайных любовников — это словно было взято прямо из дореволюционного рыцарского романа. Или из монографии, которую советовал ей прочесть Мер Ло.

— Фаре Танифель мертва.

— Точно–точно! Зате ведь добралась до нее. А тогда вы — Су Олонори, следующий счетовод. С вами мы, кажется, не знакомы… — Пиньягата подал Бару руку в кольчужной перчатке. — А еще я думал, вы — мужчина. Или вы и впрямь мужчина? Я слыхал, что у ориати на этот счет свободнее… Ладно, не мое дело, только скажите, вы вообще какого пола будете?

— Су Олонори тоже мертв, — сообщила Бару, стараясь как можно крепче сжать поданную ладонь сквозь кольчужную защиту. — Я здесь, чтобы исправить положение.

— Правда? — Пиньягата вытаращился на нее с изумленным уважением. — А вы явились сюда, чтобы исправить грызню между этими двумя?

— Между Игуаке и Наяуру? — Нет уж, пусть с распрями величайших княгинь Внутренних Земель из–за прав наследования возится Зате Ява — а Бару нужно срочно разобраться с Тайн Ху. — Нет, сейчас есть более насущные вопросы. У меня — неотложные дела в Пактимонте. Отведите солдат, и я забуду об этом недоразумении.

— Очень любезно с вашей стороны. — Повинуясь жесту Пиньягаты, его фаланга подняла копья и расступилась. — Рад, что вы не Наяуру. Будь я проклят, если знаю, что бы с ней делал. Наверное, пришлось бы арестовать по выдуманному поводу. Тогда бы ее жеребцы, Отр с Сахауле, затеяли еще одну междоусобную войну, а мне надоело побеждать в подобных междоусобицах. Убьешь князя — прекрасно, война есть война, но ведь его родичи поклянутся тебе отомстить. Приходится убивать и их всех подряд! Лично мне всегда было тяжко сворачивать шею какому–нибудь четвероюродному брату, у которого и яиц–то еще не видно, понимаете? Наверное, поэтому у Игуаке и уйма коров, и целая династия, а у меня — нет. Сердце у меня слишком мягкое. А вам доводилось убивать при исполнении? Если кто, к примеру, мошенничает с налогами или задерживает выплату ссуды? Коли уж те двое мертвы, должно быть, на сей раз кошель доверили настоящему душегубу.

— Интересная теория… — Бару подала знак своей охране, чтобы те подвели к ней ее коня. — Кстати, разве Игуаке с Наяуру не союзницы?

— И не спрашивайте. Обе вечно что–то затевают — то с наследованием, то с пастбищами, с питьевой водой, а то — кому из них быть королевой! Я в их склоки не вникаю. Я только кампании планирую. Ладно… — Пиньягата крепко хлопнул ее по плечу. — Счастливого пути!

«Лаптиар» ушел в открытое море, не дождавшись возвращения Бару.

Мер Ло ждал ее за своим столом. Слева от него лежала стопка официальной корреспонденции, а справа — одно–единственное письмо, запечатанное красным воском военного флота.

— Лейтенант Амината? — спросила Бару, расстегивая плащ.

— Она уже в пути, ваше превосходительство. «Лаптиар» отбыл в Фалькрест. Позвольте ваш плащ…

Бару имела в виду письмо и едва не зарычала на Мер Ло, разъясняя свою мысль. Но если бы послание было от Аминаты, ему не потребовалось бы разъяснений. Значит, она не стала писать.

Игнорируя предложение Мер Ло, она принялась складывать плащ — только затем, чтобы занять руки.