Врачи стояли неподалеку и наблюдали за Бару.

— Дайте мне еще порцию, — попросила она.

— Вы съели только левую половину, — пояснил ей один из докторов и повернул тарелку, отчего она опять оказалась полной, как по волшебству. — Видите?

Для пробы Бару нарисовала циферблат часов.

— Вы уместили двенадцать часов в промежуток от шести до полуночи, — сказали ей.

Она захохотала диким, рыдающим, безумным смехом. Что ей еще оставалось? Слепой случай. Ушиб мозга, кровоподтек на разуме. Да и какое это имеет значение?

Но как элегантно, как символично!

В замке имелось много химических веществ — целый арсенал ядов и снадобий. Бродя но темным безлюдным залам, Бару не раз обдумывала самоубийство, но всякий раз просто глотала соль и блевала, пока не ощущала очищения.

Призраки собственных жертв продолжали донимать ее по ночам, а одиночество в постели сделалось почти невыносимым.

Сейчас она столь близка к тому, к чему стремилась, — как же не вовремя все это началось!

Но она знала, что ее ничто не остановит.

Она же говорила Тайн Ху: «Если им нужны перемены, они должны стать полезными Фалькресту. Можно найти путь наверх, но сначала надо проникнуть в нутро Маскарада».

Правда, женщина, которая сказала эти слова и услышала в ответ: «Что за недостойные речи! Люди не могут долго молчать под плетью», — давно мертва.

Однако ей хотя бы удалось спасти Тайн Ху.

Так, среди камня и соли, прошел месяц.

Утром ей принесли письмо.

«Благодаря вашим стараниям в Ордвинне результат, по всем прогнозам требующий не менее шести десятилетий, достигнут за год. Могущество княжеской аристократии уничтожено, непопулярное правительство губернатора Каттлсона свергнуто. Народ готов принять власть единого — харизматичного и прогрессивного — правителя. Вы выявили агента стахечи и собрали чрезвычайно важные сведения о возрождении их монархии. Все зачатки восстания ликвидированы. Мы можем завершить реструктуризацию Ордвинна, превратив его в крепость и источник ресурсов для защиты от стахечийской угрозы.

Вы привлекли к себе немалое любопытство. Среди нас имеется представитель чистокровных стахечи. Вскоре может завершить восхождение ордвиннская кандидатка имперской тумайянской крови. Но эти расовые типы прекрасно изучены инкрастической наукой. Вы же станете первой зюйдвардкой, допущенной за Трон, и принесете с собой объединенное наследие империи ту майя и непреклонных ориатийских федераций.

Вы вполне доказали свою ценность, и вам осталось лишь завершить восхождение. Вскоре вам предстоит последнее испытание.

С уважением —

Странник,

Исихаст,

Возрожденная,

Звездочет

и ныне отсутствующий Вестник».

Нет, они не будут тосковать по солдатам и губернатору, принесенным в жертву. Их прерванные жизни оказались справедливой ценой.

Огонь выжег весь сухостой Ордвинна, а зубы высосали яд, скопившийся в тех землях.

Вот и отлично.

Бару достаточно окрепла и рискнула подняться на стену замка — не ту, что была обращена к морю, а противоположную, с которой открывался вид на устье впадающей в море реки.

Небо, затянутое тучами, серело, как сталь в свете лампы.

Бару сопровождал мальчик–наложник. По старой привычке она вела счет птицам над рекой и над болотом. Реестр поганок, буревестников, фрегатов и якан, ловко скачущих по листьям кувшинок.

— Ты учился в имперской школе? — спросила она наложника. — Конечно же, да. Ведь Трон заботится об образовании своих шпионов.

— Ваше превосходительство?

Его игра была безукоризненна, темная ориатийская кожа и сложение акробата — безупречны. Кто бы ни приставил мальчишку к Бару, выбирал он наложника для счетовода с умом.

И он почти не ошибся. Почти.

Насколько он младше? На три, на четыре года? Однако она чувствовала себя древней старухой.

Бару повернулась к нему лицом. Болотистые берега речного устья и птицы оказались справа, и она потеряла их — исчезли даже птичьи крики и шум воды.

— Ты знаешь «Сомнение об иерархии»?

За спиной мальчишки стена обрывалась — внизу лежал мощенный камнем внутренний двор. Наложник нервно шагнул вперед.

— Разумеется, я хорошо помню «Сомнение об иерархии», — ответил он. — «Меч убивает, но его направляет рука. Виновна ли рука в убийстве? Нет. Ее направляет разум. Виновен ли разум в убийстве? Нет. Разум присягнул в верности долгу, и долг направляет разум, как предписано Безликим Троном. Вот отчего слуга Трона безгрешен».

— Неплохо, — отмахнулась она.

— «Сомнение об иерархии» утешает вас, госпожа? — осведомился он.

Она проводила взглядом якану, которая прогуливалась по листьями кувшинок.

— В каком горе мне требуется утешение?

Наложник придвинулся ближе, обхватив руками плечи, словно только сейчас почувствовал пронизывающий ветер.

— Говорят, вы подняли Ордвинн на бунт, а в действительности просто–напросто служили нашему Трону.

Бару рассмеялась навстречу ветру, тронутая искусственной наивностью паренька.

— Да, это был прекрасный ход! Собрать всех недовольных под знаменем мятежного бюрократа, а затем…

Юноша смотрел на нее большими глазами. Он явно изображал некое предвкушение, притворяясь, будто это вовсе не очередное испытание. Незримая рука влагала персты в ее раны.

— А затем одним тщательно выверенным ударом погасить пожар, — продолжала она. — Сообщить всем: вы с самого начала подчинялись нам. Бару Рыбачка — наша. Ваше восстание — наше. И второе будет нашим, и третье, и четвертое, даже если вы почуете, что победа реальна, и прольете кровь, якобы ценную для нас. Трон управляет миром.

— Прекрасный ход, — согласился юноша, серьезно посмотрев на Бару. — Но, госпожа, у палки — два конца. Должно быть, вы страдаете от того, что предали их. Вы возглавляли мятежников, но знали, чем обернется их бунт…

Крепко сжав его горло, она ударила мальчишку о парапет. Он оказался выше, но тоньше, а она была Бару Рыбачкой, дочерью кузнеца, охотницы и щитоносца, не расстававшейся с оружием и доспехом.

— Что ты хочешь сказать, ничтожный соглядатай? — прошипела она. — Что я вправду полюбила своих товарищей — седобородого Зате Олаке и Тайн Ху? Что я плакала, продавшись с потрохами? Что до сих пор рыдаю и ищу утешения в никчемной древней философии?

Наложник вцепился в ее запястья. Она подалась вперед, чтобы говорить тише.

— Ты хочешь сказать, что в моем сердце — измена?

— Нет, госпожа, — прохрипел он, уронив руки в показной беспомощности, хотя, несомненно, был обучен драться. — Нет. Вы хранили верность Трону без малейших колебаний. Все они для вас — ничто. Умоляю вас, простите меня.

Она отпустила его.

— Я безгрешна, — отчеканила она. — Я — орудие Трона и не чувствую за собой никакой вины.

Юноша поднял точеный подбородок, обнажая горло.

— Госпожа, я допустил оплошность.

Бару вновь взяла его за горло рукой, затянутой в перчатку.

Его огромные глаза были карими с золотой искоркой, и ей вспомнилась Тайн Ху. От страха дышал он мелко и часто. Облизнув губы, он смежил веки.

Глядя на его раздвинутые губы, ощущая запах аниса, который он глотал для освежения дыхания, Бару почуяла подвох.

Значит, это и есть очередное испытание?

Она ни разу не брала юношу с собой в постель.

«Хитро, — подумала она. — Предложить себя в качестве проверки. Я ведь должна поцеловать тебя, да? Ты и твои хозяева думаете, что отыскали крючок для Бару Рыбачки. Но я могу моментально сломать его. Всего лишь взглянув в глаза Тайн Ху и воспользовавшись тобой».

Оставив мальчишку лежать распростертым на парапете, Бару отвернулась к устью реки.

Он оказался справа — и пропал.

Она знала, что он находится рядом, но рана в черепе Бару поглотила его.

На горизонте, за кружащими в небе буревестниками, появился алый парус. Смута в сердце. Пожар среди руин.

— Мальчик! — окликнула она в надежде, что он не сбежал. — Ступай за моей свитой. Я встречу их на берегу.