«Она кажется чужой – и все-таки это та же самая Джо! Просто она так отдалилась, что до нее теперь не дотянешься», – с горечью подумал Себастьян.

Тем не менее беседа была непринужденной. Сначала они словно измеряли разделявшее их расстояние, но внезапно оно уменьшилось само по себе, и элегантная парижская незнакомка стала прежней Джо.

Они говорили о Верноне. Где он? Почему не пишет?

– Вернон на Солсберийской равнине – неподалеку от Уилтсбери. Его в любой момент могут отправить во Францию.

– Все-таки Нелл вышла за него! Я чувствую, Себастьян, что была к ней несправедлива. Но вряд ли она бы на это решилась, если бы не война. Эта война просто чудо, Себастьян! Я имею в виду то, что она делает с людьми.

Себастьян сухо заметил, что, по его мнению, эта война не слишком отличается от любой другой.

– Вовсе нет! – горячо возразила Джо. – Ты не прав. После нее мир станет другим. Люди начинают видеть то, чего не замечали раньше, – всю жестокость и бессмысленность войны. И они сделают так, чтобы подобное больше никогда не повторилось!

Ее лицо горело энтузиазмом. Себастьян чувствовал, что война, как он выражался, «зацепила» Джо. Впрочем, эта война цепляла многих. Он уже обсуждал это с Джейн. Его тошнило от газетных заголовков: «Время героев», «Война за мир», «Битва за демократию». Хотя в действительности это было таким же бессмысленно-кровавым месивом, как любая другая война. Почему люди не могут открыто это признать?

Джейн с ним не согласилась. Она утверждала, что вся глупая трескотня (против такого определения она не возражала), которую пишут о войне, неизбежна. Таким образом природа создает путь к спасению – люди строят стену иллюзий и лжи, которая помогает им переносить ужасные тяготы. То, в чем они пытались себя убедить, казалось ей трогательным и почти прекрасным.

– Может быть, – сказал Себастьян, – но впоследствии это сыграет с нацией скверную штуку.

Восторженный энтузиазм Джо огорчал и тревожил его. Хотя, в конце концов, это было типично для нее, каких бы убеждений она ни придерживалась. С таким же жаром она могла бы отстаивать идеи пацифизма.

– Значит, ты думаешь, что все и дальше будет по-старому? – не унималась Джо.

– Войны происходили все время и почти ничего не меняли.

– Да, но это совсем другая война.

Себастьян не смог удержаться от улыбки:

– Дорогая Джо, то, что касается нас лично, всегда кажется другим.

– Ты меня из себя выводишь! Такие, как ты… – Она не договорила.

– Да? – подбодрил ее Себастьян. – Такие, как я…

– Раньше ты казался другим. У тебя были идеи. А теперь…

– А теперь, – серьезно сказал Себастьян, – я погряз в деньгах. Я капиталист. Всем известно, что капиталисты – жадные свиньи.

– Не валяй дурака. Просто мне кажется, что деньги… ну, подавляют.

– Это достаточно верно, – согласился Себастьян, – хотя и зависит от индивидуальных особенностей. Я полностью согласен, что бедность – блаженное состояние. Выражаясь фигурально, она так же ценна, как навоз для сада. Но неверно считать, что, если у меня есть деньги, я не могу правильно прогнозировать будущее – особенно положение, которое сложится после войны. Именно благодаря деньгам я могу верно об этом судить. Деньги во многих отношениях связаны с войной.

– Да, а поскольку ты смотришь на все с точки зрения денег, то и утверждаешь, что войны будут всегда.

– Я не говорил ничего подобного. Думаю, что со временем войны будут упразднены – приблизительно лет через двести.

– Значит, ты признаешь, что у людей могут быть более чистые идеалы?

– Едва ли это имеет отношение к идеалам. По-видимому, это вопрос транспорта. Когда начнутся авиаполеты на коммерческой основе, это свяжет государства воедино. Полеты в Сахару по средам и субботам и так далее. Это произведет революцию в торговле, и мир со временем превратится в единую страну с несколькими областями из чисто практических соображений. Не думаю, что так называемое «братство народов» возникнет благодаря прекрасным идеям. Это вопрос здравого смысла.

– Да ну тебя, Себастьян!

– Я тебя раздражаю? Прости, Джо.

– Ты ни во что не веришь.

– Ну, ведь это ты у нас атеистка. Хотя это слово вышло из моды. В наши дни все говорят, что верят в «Нечто»! Лично мне вполне хватает Иеговы. Но я знаю, что ты имеешь в виду, и ты не права. Я верю в красоту, в творчество, в такие вещи, как музыка Вернона. Хотя я не могу защищать их с экономической точки зрения, но уверен, что они значат больше, чем что-либо еще. Я даже готов – иногда – тратить на них деньги. Для еврея это означает – многое!

Джо невольно рассмеялась.

– Что собой представляет «Принцесса в башне»? – спросила она. – Только честно, Себастьян.

– Нечто вроде неуверенного ковыляния гиганта – неубедительный спектакль и в то же время совсем иного масштаба, чем другие.

– Думаешь, когда-нибудь…

– Я в этом уверен, если только Вернона не убьют на этой чертовой войне.

Джо поежилась.

– Это ужасно, – пробормотала она. – Я работала в парижских госпиталях. Чего только я там не насмотрелась!

– Знаю. Если его только покалечат, это не страшно – он же не скрипач, для которого потеря правой руки означает конец карьеры. Нет, они могут сколько угодно увечить его тело – лишь бы мозг оставался невредимым. Это звучит жестоко, но ты понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю. Но иногда… – Она оборвала фразу и заговорила другим тоном: – Себастьян, я вышла замуж.

Если он и ощутил боль, то не показал виду.

– В самом деле, дорогая? Значит, Ла Марр получил развод?

– Нет. Я оставила его. Он оказался форменной скотиной.

– Могу себе представить.

– Не то чтобы я о чем-то сожалела. Каждый должен самостоятельно набираться опыта. Все лучше, чем шарахаться от жизни. Этого не могут – понять люди вроде тети Майры. Я не собираюсь ехать к ним в Бирмингем, хотя ни в чем не раскаиваюсь.

Она с вызовом посмотрела на него, и его мысли вернулись к Джо в лесу Эбботс-Пуиссантс. «Она все та же, – думал Себастьян. – Сумасбродная, непокорная, восхитительная. Именно такого поведения от нее и следовало ожидать».

– Мне жаль, что ты была несчастлива, – мягко произнес он. – Ведь это так, верно?

– Ужасно несчастлива. А теперь я нашла свою судьбу. В госпитале лежал тяжело раненный юноша. Ему давали морфий. Сейчас он выписался, хотя, конечно, непригоден для военной службы. И теперь он не может обходиться без морфия. Вот почему мы поженились две недели назад. Мы будем бороться с несчастьем вместе.

Себастьян был не в силах произнести ни слова. Конечно, Джо всегда в своем репертуаре. Но почему, черт возьми, она не могла удовольствоваться физическим увечьем? Связаться с морфинистом!

Внезапно его пронзила острая боль. Себастьян утратил последнюю надежду. Их дороги разошлись окончательно – Джо остается среди неудачников и хромых собачонок, а его путь ведет наверх. Конечно, его могут убить на войне, но он был почти уверен, что не будет даже серьезно ранен. Себастьян не сомневался, что сумеет отличиться на фронте – хотя и весьма умеренно, вернется к своему бизнесу, реорганизует его и добьется успеха в мире, где нет места неудачам. Но чем выше он заберется, тем больше отдалится от Джо.

«Всегда найдется женщина, которая вытащит тебя из ямы, – с горечью думал Себастьян, – но никто не составит тебе компанию на горной вершине. Тебе там будет чертовски одиноко».

Он не знал, что сказать Джо. Незачем разочаровывать бедняжку.

– Какая теперь у тебя фамилия?

– Вальньер. Ты должен как-нибудь познакомиться с Франсуа. Я приехала уладить кое-какие юридические дела. Ты ведь знаешь, что отец умер месяц – назад.

Себастьян кивнул. Он слышал о смерти полковника Уэйта.

– Я хочу повидать Джейн, Вернона и Нелл, – добавила Джо.

Было решено, что завтра Себастьян отвезет ее на автомобиле в Уилтсбери.

Нелл и Вернон снимали квартиру в маленьком аккуратном доме, примерно в миле от Уилтсбери. Вернон, выглядевший окрепшим и загорелым, радостно бросился к Джо и обнял ее.