Джо сразу увидела Лидию – только ее голову и плечи. Медные волосы блестели на фоне зеленых листьев. Она была почти на середине моста и по ту сторону перил. На стороне, с которой падали. На стороне, с которой прыгали.

Джо вскрикнула и резко нажала на тормоза, шины взвизгнули.

– Оставайтесь здесь, – задыхаясь, велела она Хонор, – вызовите спасателей. Мой телефон в сумке.

Она выскочила из машины, оставив двигатель заведенным, и, вытянув руки, побежала к Лидии. Но внезапно остановилась. Джо не хотела ее напугать, опасаясь, что Лидия потеряет равновесие на выступе с той стороны. Медленно, не сводя глаз с дочери, она продвигалась вперед, пока не оказалась у перил. Она оперлась на них руками, и левая ее рука оказалась на мемориальной доске в память о Стивене. Выгравированные слова словно впечатались в ее ладонь.

– Лидия? – мягко и осторожно позвала Джо голосом, которым укладывала Лидию спать, вложив в него всю нежность, которую испытывала, когда ее маленькая девочка, проснувшись от кошмаров, приходила к ней посреди ночи. – Лидия, это мама.

Лидия, похоже, ее не слышала. Она смотрела вдаль – не вниз, на железную дорогу, а вдаль, в сторону моста на расстоянии полумили, близнеца этого, но ее взгляд был рассеянным, будто она уставилась в пустое пространство. На ее лице невозможно было прочесть хоть что-то. На ней был школьный джемпер, волосы собраны в неаккуратный пучок с выбившимися прядями. Лидия дрожала, словно ей было холодно или страшно, дрожала на фоне окружавшей ее неподвижности.

Кто-то должен прийти. Кто-то скоро будет здесь. Хонор звонит спасателям, да и кто-то же должен заметить, что происходит, увидеть девочку, готовящуюся спрыгнуть с моста. Джо осмотрелась, но никого не заметила. Только криво припаркованный «ренджровер» с открытой дверцей. Домов отсюда видно не было. Единственным, что видела Джо, была ее дочь, два моста, деревья и пропасть с железнодорожными путями далеко внизу.

Она не осмеливалась отвести глаза от Лидии, но рискнула бросить взгляд через перила, на уступ, на котором она стояла. Он был не шире пяти дюймов[11], чуть меньше, чем кирпич в ширину. Она заметила, что Лидия была в беговых кроссовках. Не в школьных туфлях. Они не такие скользкие, слава богу. Она ни за что не держалась, просто стояла спиной к перилам. Ее била дрожь. Она была такой стройной, с худенькими ногами под короткой школьной юбкой. Казалось, ее могло сбросить порывом ветра. Перила были высотой ей по пояс. Джо могла бы схватить ее и попробовать перетянуть через них, но вдруг Лидия догадается, что она собирается сделать, и прыгнет?

Джо не стала долго думать и перелезла через ограждение. Она коснулась узкого уступа носком и встала на него сначала одной ногой, потом другой. На ней были балетки с резиновой подошвой, мягкие туфли, чтобы бегать за детьми. И чтобы лазить по мостам. Держась за перила и не отводя взгляда от девочки, она снова сказала:

– Лидия. Лидди. Это мама.

Взгляд Лидии сфокусировался.

– Тебя здесь быть не должно, – ответила она. Ее зубы стучали, и Джо с трудом сдержалась, чтобы не протянуть руку и не схватить ее, не прижать к себе.

– Дорогая, – продолжила она, – мне так жаль… Я никогда не хотела причинить тебе боль или оказаться далеко от тебя.

– Дело не в тебе, мам. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Я знаю. Я читала твой дневник, милая. Извини, но я нашла его у тебя на кровати… я волновалась… Я знаю, что с тобой происходит, и у меня сердце кровью обливается от боли, какими жестокими могут быть люди. Но это того не стоит, Лидия. Это не стоит того, чтобы прыгать.

– Папа не прыгал, – сказала Лидия.

– Он пытался спасти другого человека, – продолжила Джо. – Я не хочу, чтобы ты упала. Не хочу и тебя потерять.

– Я больше не хочу с этим справляться, мам. – Голос Лидии стал высоким и тонким, почти как у маленькой девочки. – Я так долго притворялась и устала от этого. Может, если бы я не притворялась, все было бы в порядке. Хотя, наверное, нет. Аврил никогда бы меня не полюбила. Это все, о чем я думаю, снова и снова.

Лидия опустила голову. Одинокая слеза скатилась у нее по щеке и упала в пустоту.

– Даже если бы я не солгала, – сказала она, – я бы все равно ее потеряла. Я бы потеряла ее в любом случае. Но сейчас я потеряла ее окончательно и навсегда.

– Лидия…

– Не говори это, – прервала Лидия, так резко повернув голову к Джо, что та вытянула левую руку, испугавшись, что дочь сорвется с уступа. – Не говори, что все будет в порядке. Так не будет. Я все испортила! Ты не понимаешь. Ничего больше не будет в порядке!

– Я собиралась сказать, – мягко ответила Джо, – что потеряла любимого человека. Несколько человек. И я понимаю, как это. Возможно, я не чувствую это точно так же, как ты, но я понимаю. Ты чувствуешь… особенно сначала… ты чувствуешь, будто ничего не осталось. Ничего хорошего в этом мире.

– Ты собираешься сказать, что в нем есть хорошее. Ты всегда так говоришь.

«Да, например ты». Джо прикусила язык. Лидия запретила ей говорить, что все будет в порядке. Ее дочери сейчас не нужен был оптимизм. Ей не хотелось смотреть на светлую сторону или проявлять силу духа. Ей хотелось найти причину, чтобы жить. А это все кардинально меняло.

– Ты всегда говоришь, что мне чувствовать, – сказала Лидия. – Всегда пытаешься поднять мне настроение. Но я не ты, мама, я такая, какая есть, и не похожа на тебя. Никогда такой не была.

Руки Лидии сжались, будто вцепившись в воздух. Костяшки пальцев побелели. Колени у нее дрожали. Джо не должна была смотреть на них, она должна была поддерживать зрительный контакт, но колени Лидии были голыми и бледными. Ее ноги покрылись мурашками. Они выглядели как ноги ребенка.

Она вспомнила осень, когда Лидии было четыре. Она была худенькой и непослушной – настаивала на том, чтобы носить свое любимое летнее платье каждый день, без колготок, даже в мороз.

Джо снова посмотрела на Лидию. Увидела тень того детского лица на лице этой отчаявшейся девушки.

– Не важно, насколько мы разные, – сказала Джо. – Я люблю тебя, Лидия. Я люблю тебя больше всего на свете.

Лидия покачала головой:

– Это не имеет значения.

– Может, для тебя это и не имеет значения. Но это важно для меня. И для Оскара, и Айрис, и…

– И для меня, – сказала Хонор. Джо быстро глянула через плечо, только чтобы увидеть, что Хонор вышла из машины и теперь стояла за ними. – Даже если я не могу перелезть через эти чертовы перила и рисковать жизнью, как твоя глупая мать. Я люблю тебя, Лидия. Ты единственный родной человек, который у меня остался, ты знала? Единственный. И я очень надеюсь, что ты не оставишь меня последней в роду Левинсон. Особенно когда я только начала тебя узнавать.

– Я просто хочу, чтобы все закончилось, – ответила Лидия. – Я хочу, чтобы все это закончилось, понимаешь? Я не хочу больше этого чувствовать!

– Лидди…

– И не говори мне, что все пройдет, что все наладится! Что потом я оглянусь на это и посмеюсь. Нельзя прийти на чертов мост, чтобы спрыгнуть с него, а потом смеяться, вспоминая об этом. Ты это делаешь. Делаешь! Ты прыгаешь.

Лидия приподняла ногу, и у Джо замерло сердце.

– Я виделась с молодым человеком, который пошел на мост, чтобы спрыгнуть с него, – внезапно сказала Хонор, – с чертова моста, как ты говоришь, а теперь он вспоминает тот день и рад, что не сделал этого.

Волосы Лидии развевались. Со стороны железнодорожного переезда подул ветер, принеся с собой запах листьев и мазута. Дочь Джо была такой красивой!

– Я помню момент, когда ты родилась, – начала Джо, с трудом понимая, о чем говорит. – Это было посреди ночи, я тебе говорила? И в палате было тихо, хоть и говорят, что в родильном доме никогда не бывает тихо. У меня несколько часов были схватки. Твой отец тоже был там, держал меня за руку и пел. У него было много хорошего, много прекрасных качеств, но пел он ужасно. У меня наступил перерыв между схватками, и я так устала… Я думала, что не справлюсь. Я уже готова была все прекратить – просто сказать акушерке, что ты можешь оставаться во мне, ничего страшного, мне нужно поспать… И тут Стивен начал петь «Isn’t She Lovely». Он пытался копировать Стиви Уандера, и это было ужасно. Просто кошмарно! Я рассмеялась, а потом снова начались схватки и родилась ты. Родилась со смехом. У тебя были широко открытые глаза, и ты была самым красивым, самым прекрасным, что я когда-либо видела.