– Потом я сказал, что хочу тебя раздеть.

Так он и сделал, пуговица за пуговицей. Платье соскользнуло с ее плеч и упало рядом с футболкой. Он не целовал ее, просто смотрел. Потом расстегнул и снял с нее бюстгальтер. Опустившись на колени, он стянул с нее трусики.

Джо едва дышала. Щеки горели румянцем. Она посмотрела на себя вниз и увидела обвисшую бледную кожу на животе, след от бюстгальтера. Она видела курчавую голову Маркуса на уровне своего бедра, чувствовала его дыхание, гадала, поцелует он ее или коснется, возьмет ли все в свои руки, чтобы ей не пришлось ни о чем думать.

Он поднялся. Осмотрел ее с головы до ног, и Джо еле сдержалась, чтобы не начать извиняться. За ней было зеркало – она заметила его, когда они вошли в комнату. Она не будет туда смотреть, лучше попытается увидеть свое отражение в его глазах.

Она видела, как двигался его кадык, когда он сглатывал.

– Теперь, – сказал он охрипшим голосом, – ты хотела толкнуть меня на кровать.

Она это сделала. И села сверху, упираясь ладонями ему в плечи. Она чувствовала его напрягшееся тело и продолжала смотреть ему в лицо. В глаза, которые он не отвел ни разу.

Позже, намного позже, она, одетая в его футболку и кружевные трусики, спустилась на первый этаж. Ее ноги болели, кожа впитывала удовлетворение. Джо взглянула на свое отражение в зеркале, когда выходила из комнаты: покрасневшие щеки, спутанные волосы.

Маркус отправился в кухню ставить чайник, а она проверила телефон в сумочке, которую бросила на пол у входной двери, и пошла в гостиную. Как и во всем доме, там были белые стены и ковер нейтрального цвета: стандартный пустой интерьер нового дома. Здесь стояли мягкий диван и поцарапанный кофейный столик, заваленный папками с работами учеников, телевизор и стереосистема с проигрывателем. Диск, который он слушал, когда она пришла, давно закончился. Возле дивана стояла большая картонная коробка, заполненная, по всей видимости, газетами. Она потянулась к ней, чтобы посмотреть, что внутри, но остановилась.

– Там фотографии, – сказал он, войдя в комнату. – У меня еще не было времени их повесить. – Он протянул ей одну из кружек. – Твой чай. Наконец-то.

– Думаю, то, чем мы занимались наверху, нравится мне больше чая.

Джо устроилась на диване, Маркус присел рядом и обнял ее за плечи. На нем были только трусы-боксеры, и она не могла удержаться от соблазна провести ладонью по его бедру.

– А где дети? – спросил он. – С отцом? Я был слишком отвлечен, чтобы спросить.

– С Хонор. Моей свекровью. Она еще не звонила, поэтому я полагаю, что все в порядке.

Джо надеялась, что все в порядке. От чувства вины у нее заныло в животе. Она может сбегать домой и проверить. Но на самом деле Хонор права. Она заслуживала немного времени для себя.

– А что на этих фотографиях?

– Можешь посмотреть.

Она присела рядом с коробкой, одну за другой вытаскивая из нее фотографии в рамках и опасаясь увидеть портреты бывших девушек. Но там были пейзажи: мрачные скалы, лед и вода. Некоторые были черно-белыми, другие – цветными. Голубое пространство льда, красно-черное плато застывшей лавы, зеленая равнина…

– Ты снимал?

– У меня был довольно продолжительный отпуск в Исландии. Мне нравится геология. В этом контексте. – Он перегнулся через Джо и достал фотографию: белые и голубые спирали, похожие на раковину улитки. Масштаб невозможно было определить. – Я немного помешан на ледниках.

– Выходит, преподавание – просто хобби?

– Преподавание – это работа. Ледники – хобби. Мне интересна их масса, то, как они медленно двигаются и как меняют окружающую среду. Горы буквально перемещаются по воде. Это заставляет взглянуть на все по-другому. – Он рассмеялся. – Вся остальная часть моей семьи предпочитает проводить отпуск в теплых странах. Мама называет меня пингвином.

– В Исландии нет пингвинов.

– Ну, моя мама не всегда точна с научной точки зрения. – Он отложил фото. – В общем, ты раскрыла мою темную тайну.

– Это она? Ледники?

– Ты права, ледники не секрет. Семиклассников уже тошнит от моих рассказов о них. – Он улыбнулся. – Ты мой единственный секрет.

– Думаю, ты тоже мой секрет.

– Значит, у нас много общего.

«Нет, – подумала она. – Общее у нас только то, что мы есть друг у друга, не больше».

Она подняла фото, которое он отложил.

– Тебе стоит повесить его. Оно красивое.

Он указал на голые стены:

– Я боюсь испортить дом. К тому же не могу похвастаться хорошим вкусом. Я вставил их в рамки, но не знаю, где они будут лучше смотреться.

– Я помогу тебе с этим, – сказала Джо и покраснела.

Ну вот, она впервые у Маркуса дома, переспала с ним и обменялась парой сообщений, а теперь продвигается в его жизнь. Предлагает помочь украсить дом, помочь обжиться. Словно она его мать.

– Будто у тебя не хватает своих дел, да? – сказал он. – Иди сюда.

Она охотно села к нему на руки. Маркус просунул руку под футболку.

– Хочешь еще? – спросила она.

– И еще, если останется время. – Он ласкал ее ухо. – Расскажи мне свой секрет. Что-то, чего я еще о тебе не знаю.

– Я просто мама, – ответила она, целуя его в плечо, в углубление над ключицей. – Я не из тех, кто сбегает по субботам на встречу с любовником.

– И я не из тех, – сказал он. – Но теперь мы оба такие.

Он осторожно уложил ее на подушки.

Когда она позже вернулась домой, уставшая, но довольная, Оскар и Айрис сидели в том же положении, склонившись над планшетом.

– Ты вернулась, – сказала Хонор. – Хорошо провела время?

Джо чувствовала руки Маркуса на своей груди, его губы, целующие изгиб ее бедра. Внезапно он подумала о подбородке и шее: должно быть, кожа там красная от щетины Маркуса.

– Да, очень хорошо, – ответила она, подперев рукой подбородок и надеясь, что эта поза выглядит скорее задумчивой, чем смущенной. – Вы уже пообедали?

– Еще нет.

Джо присела на подлокотник дивана рядом с Оскаром и взъерошила его мягкие волосы.

– Вы же не играли в это все время, правда?

– Птички ненавидят свинок, мамочка!

– Нет, – подтвердила Айрис.

– У нас все в порядке, – сказала Хонор.

– Просто… как правило, мы стараемся ограничивать время, проведенное перед экраном.

Джо поморщилась, произнеся это. Ведь это в ней говорило чувство вины.

– Почему?

– Ну, знаете, детям не рекомендуют проводить слишком много времени за компьютером или у телевизора.

«Также не рекомендуется оставлять детей и крутить страстный роман с соседом».

– Обычно я разрешаю им около часа в день.

– Способность средних классов наказывать себя просто невероятна. Если бы планшеты существовали, когда я была в их возрасте, я бы не вставала с дивана. И при этом вовсе не считаю себя интеллектуально обделенной.

Джо потерла подбородок.

– Я займусь обедом, да?

Так вот что такое любовь.

Это огонь в груди. Свободное падение в свистящем вокруг тебя воздухе. Это зуд на коже, успокоить который можно только прикосновением. Это то, как ты хранишь каждое слово, каждую фразу, как припрятываешь их на потом, когда сможешь снова и снова прокручивать все в голове и искать закодированные послания. Любовь делает тебя жадным, ревнивым, обиженным и грустным. Она заставляет ненавидеть того человека, которым ты родился, – головоломку с отсутствующим кусочком в том месте, где должно быть сердце.

Нет. Я хочу думать о хорошем, а не о плохом.

Любовь придает всему иное значение, новый смысл. Это значит, что даже взмах руки или улыбка оказываются значимыми. От нее еда становится вкуснее, она делает воздух восхитительным. От нее кажется, что кровь, текущая по телу, – это какое-то чудо. И когда ты думаешь об этом, то понимаешь, насколько невероятно то, что из всех атомов Вселенной некоторые каким-то образом сложились так, чтобы создать тебя и человека, которого ты любишь, и что благодаря соединившему вас шансу вы оказались на одном клочке Земли в одно время. Существует миллион причин, почему тебя не должно было быть, почему вы никогда не должны были встретиться. И все же это случилось однажды утром у школьных ворот, когда ни у одной из вас не было никого, кроме друг друга.