Последний этап жизни Хонор Левинсон начался на верхней ступеньке лестницы ее дома в северном Лондоне.

Окна два дня назад вымыл молодой человек, который приходит со стремянкой и ведром каждую весну. Сквозь стекло лился солнечный свет, теплой полосой улегшийся на ковер и стену, погладивший щеку Хонор, когда она, неся корзину со стиркой, прошла мимо окна к лестнице.

Она думала о белье, которое ей приходилось стирать раньше: о весе спортивной формы и брюк, залепленных грязью на коленях. О школьной форме и садовой одежде, рубашках, которые нужно было гладить, трусах, подштанниках и носовых платках. Так много нагрузок, каждую неделю, одна за другой, никогда не уменьшавшихся, всего лишь для одного ребенка и одной женщины. Иногда ей казалось, что ее дом украшен гирляндами из мокрой одежды. Ей приходилось пробираться через джунгли сохнущих носков и колготок, просто чтобы пройти в ванную. Учитывая, сколько времени и усилий уходило на стирку одежды, этот процесс был недостаточно освещен в литературе.

Сегодня днем в ее корзине лежали две блузы, майка, юбка и трое трусов. Все это не было на самом деле грязным: что такого она могла сделать в эти дни, чтобы испачкать одежду? Дни пота, земли и разлитых напитков закончились. Теперь ее корзина была легкой – такой же легкой, как солнечный свет, который она видела боковым зрением.

Хонор, придерживая корзину на бедре, положила руку на перила. Древесина тоже была теплой от солнца. Внизу, на первом этаже, зазвонил телефон. Она сделала шаг, чтобы спуститься на первую ступеньку, и оступилась.

Она была в шоке не потому, что падала, а потому, что пропустила ступеньку, что ее тело забыло язык дома, забыло, как делать то, что она делала ежедневно в течение бóльшей части жизни. Хонор вскинула руки, чтобы остановить падение, но перила выскользнули из ее пальцев, и она, сильно ударившись бедром о край ступеньки, скатилась на спине по деревянной лестнице.

– Стивен! – выкрикнула она в пустоту.

Боли не было, пока нет, только глухие звуки ударов, когда она скользила по ступенькам и некому было ее остановить. Она ударилась затылком о ступеньку так, что в глазах вспыхнули звезды. Они были четче, чем все, что она видела в течение долгого времени.

Это ощущение было знакомо, будто она много раз проигрывала это в уме. Последний миг, знакомый, как ребенок или любовник.

Она скатилась к подножию лестницы и распласталась на полу. Телефон зазвонил во второй раз. «Два звонка, – подумала Хонор. – Все произошло между двумя звонками телефона».

Теперь она чувствовала что-то, пусть даже в какой-то степени, – затылок, бедро, спину, ягодицы, локти, – и чувствовала скорее удары, чем боль. Ее голова покоилась на последней ступеньке. Она лежала в озерце ослепительного солнечного света. И была жива. Хотя выкрикнула это имя, поскольку была уверена, что не выживет.

Хонор потрогала затылок. Он был теплым и влажным, а когда она посмотрела на руку, та была в крови и дрожала.

Увидев это, она почувствовала боль.

– Стивен… – снова произнесла она, но, казалось, это говорил кто-то другой, кто-то старый и слабый.

Она села, не обращая внимания на оглушительную боль в спине и бедре и раскалывавшуюся голову. Потом глубоко вдохнула и, держась за перила, попыталась подняться.

И тут же, пронзительно закричав от боли, упала обратно.

Телефон зазвонил в третий раз, а может, и в четвертый. Одинокая старуха со сломанным бедром, какая банальность! Столько лет борьбы – и вот чем все закончилось. Тяжело дыша, Хонор осторожно повернулась на левый бок, на неповрежденное бедро, и, подтягиваясь на руках и отталкиваясь левой ногой, поползла по деревянному полу к телефону.

В ее доме на каждом этаже было по телефону: один в спальне, другой в кухне в подвале и еще один здесь, на первом этаже, в гостиной. Мобильный лежал в спальне наверху. Хонор проползла через дверной проем к персидскому ковру. Мокрые руки скользили по полу, нога слабела. Тут она немного передохнула. Шерсть ковра колола щеку. Кровь с затылка стекала по лицу. «Нужно смыть холодной водой», – подумала она.

Телефон снова зазвонил. В шестой раз? В десятый?