– Может, стоит позвонить Аврил? Она наверняка сможет на нее повлиять.

– Разве она не на экзамене?

«Может, Маркус знал бы, что сказать», – подумала Джо, но потом поняла, что это просто смешно.

Стивен бы знал. Стивен и Лидия всегда были очень близки. Даже когда она была совсем малышкой, он мог словами успокоить ее истерики.

Джо опустила голову на колени, сдерживая слезы.

Рука Хонор снова оказалась на ее плече.

– Давай выпьем по большой чашке чаю, – сказала та, по-видимому, без иронии.

Сообщения все продолжали приходить. Одно за другим, без остановки. Я не должна была смотреть, не должна брать в руки телефон, но я продолжала надеяться на весточку от Аврил. Хоть что-нибудь. Даже злые слова лучше молчания.

Но она не выходила на связь. Вместо этого у меня были посты в Facebook, сообщения, электронные письма. Я прочла все. Не стоило. Но я не могла не смотреть. Там были оскорбления и непристойности, некоторые от людей, о которых я даже не слышала, троллей и неадекватов, но было и несколько сообщений поддержки. Уитни, с которой мы ни разу не разговаривали, по всей видимости, решила защищать меня, просвещая всех, каково это – быть нетрадиционной ориентации.

Почему-то сообщения поддержки были даже хуже оскорблений. Будто я стала просто поводом, проблемой, а не человеком. Будто я сделала что-то или являюсь кем-то, кого нужно защищать. Все это указывает на то, что с этих пор я буду девочкой, которая публично призналась в своей ориентации, поцеловав наименее популярную девочку в школе. Девочкой, с которой случилось ЭТО. Я стану ярлыком, фокусом внимания, стереотипом, той, о ком будут шептаться, когда я буду проходить по коридору. Мое имя станет условным обозначением затравленной лесбиянки. Ничего из того, что я делала, или чувствовала, или думала, теперь не будет иметь значения.

Все эти люди, смотревшие на меня…

А еще я девочка, которая испугалась на экзамене. Которая убежала, не выдержала. Которая завалит из-за этого английский, полностью упустив свой шанс поступить в Кембридж, что было одним из двух моих главных желаний.

Другим желанием была Аврил.

Я ей не звонила. Она не хочет меня слышать. Не хочет иметь со мной дело. Я видела отвращение на ее лице – не из-за того, кто я, а потому что я ей врала. Я лгала ей. Каждый день, каждую минуту с тех пор, как мы впервые встретились. Я лгала ей, потому что я чертова трусиха, потому что не верила, что у нее достаточно большое сердце, чтобы продолжать дружить со мной, даже если она не сможет ответить на мои чувства взаимностью. Я выбрала безнадежную мечту вместо настоящих отношений. Я предала ее и все, что к ней чувствую, и мне уже никогда ее не вернуть. Никогда.

Вот почему я читаю каждое сообщение в интернете: это искупление.

Потому что я такое заслужила.

Мама и бабушка Хон продолжают стучать в мою дверь. Мама оставила в коридоре поднос с обедом, а потом, когда я ничего не съела, оставила еще один, с ужином. Я чувствую запах еды через дверь, и от него меня начинает тошнить. Мама упрашивает меня выйти поговорить. Она снова и снова повторяет, как ей жаль, что она переспала с моим учителем. Она думает, что все дело в этом, и, должна заметить, здорово злиться на нее за это, но теперь это кажется таким низким, отчаянным и печальным. Как когда я поцеловала Бейли, в то время как мне хотелось поцеловать Аврил.

Бабушка Хон тоже приходила. Она одинока вот уже сорок пять лет. Это то, к чему и мне стоит готовиться? Быть нуждающейся, как мама, или одинокой, как бабушка Хон?

В основном я сидела на кровати и смотрела на звезды. Наблюдала, как собираются облака и начинается дождь. Капли ударялись о стекло и, разбиваясь, превращались в круги. Избито говорить, что они похожи на слезы.

Я много думала о папе. О том, что у него тоже все изменилось в одно мгновение. Все ушло навсегда.

ОскиАйри уснули, и после еще нескольких просьб и стуков в дверь мама тоже пошла спать. Честно говоря, я думала, что она обоснуется у моей комнаты, но в конце концов услышала, как она спустилась вниз, и слабый шум воды. А потом все затихло. На улице было темно. Телефон перестал вибрировать каждую минуту. Дождь прекратился. Я широко распахнула окно в ванной и собрала всех своих журавлей. Они почти ничего не весили. Я положила их в ванну, а потом взяла зажигалку и сожгла их, одного за другим. Дым уходил в окно и исчезал в ночи.

Я не понимала, почему бабушка Хон сожгла то письмо от дедушки много лет назад, даже не открыв его. Но теперь понимаю.

Я знаю, что нужно сделать, чтобы прекратить все это.

Дом ожил, как происходило каждое утро, с появлением высоких голосов и топота маленьких ножек. Хонор сидела на кровати, полностью одетая. Она была на ногах с четырех часов утра, оставив попытки уснуть. Всякий раз, закрывая глаза, она представляла то, о чем говорила Джо в машине, когда они возвращались домой от Адама Акреле. С тех пор она каждую ночь видела, как Стивен убегает от своих черных дыр. Все бежит и бежит в потертых спортивных шортах с распустившимися швами на окантовке. Всю ту печаль, которую он носил в себе и которой она никогда не замечала.

Раздался настоятельный стук, и дверь открылась.

– Доброе утро, бабушка Хон! – воскликнул Оскар, и она почувствовала, как малыш взял ее за руку. – Пора завтракать! Мама говорит, что я могу сам положить хлеб в тостер.

Она сжала его маленькую влажную ручку и позволила провести себя к столу, хотя уже могла дойти туда с закрытыми глазами.

– Доброе утро, Хонор, – послышался голос Джо среди звенящих тарелок и шуршания пакета с хлебом. – Чай будет готов через секунду.

– Ты кажешься уставшей.

– Я почти не спала, – призналась Джо. – Слишком волновалась.

– Она еще не выходила? – спросила Хонор, хотя точно бы услышала, если бы Лидия покидала комнату.

– И не выглядывала. Я позвонила ей на мобильный, но она не взяла трубку. Не знаю, что делать. У нее сегодня экзамен в десять тридцать, но мне нужно отвести Оскара и Айрис в детский сад. Я могла бы оставить их дома, но Айрис только начала ходить, и еще столько дел…

– Я останусь, – сказала Хонор. – И еще раз попробую с ней поговорить.

– Я вернусь через четверть часа. – Джо вздохнула. Ее ложка издавала мелодичные звуки, касаясь стенок чашки. – Спасибо. Если повезет, она…

– Я делаю тосты, бабушка Хон! Я сам намазываю их джемом!

– Айрис, постарайся, пожалуйста, положить кашу в рот, а не на футболку. – Джо поставила чашку с чаем перед Хонор. – Послушайте… – тихо начала она. – Знаете, то, о чем Лидия говорила вчера… обо мне и…

– Мне об этом известно, – ответила Хонор. – Все в порядке.

– Вы знаете об этом?

– Вот и все! Тосты!

Судя по запаху, они изрядно подгорели. Хонор взяла кусочек и откусила.

– Очень вкусно!

– Другой кусок для меня, – радостно заявил Оскар и забрался на стул возле Хонор.

– Вы не… – Джо почти шептала. – Вы не считаете это предательством Стивена?

– Стивен мертв, а ты жива. Я, конечно, не знаю, кто он, хотя однозначно одобряю ту часть – про мужчину моложе.

Потом Айрис начала бросаться кашей, и Джо уже не могла говорить. Хонор съела тост до последнего подгоревшего кусочка, пока Джо суетилась, пытаясь заставить детей поесть и собираться выходить.

– Я буду через пятнадцать минут, – сказала она наконец. – Айрис, пожалуйста, не нужно снова снимать туфли! Позвоните мне, если она выйдет, хорошо, Хонор?

Дверь за ними закрылась. Через несколько минут Хонор услышала шаги на лестнице.

– Ты ждала, пока станет чисто на горизонте? – крикнула Хонор.

Шаги затихли. Лидия спустилась вниз и подошла к ней.

– Ты зря пугаешь мать.

– Я знаю, – ответила Лидия.

Она стояла за спиной Хонор, положив руки на спинку стула. Хонор слышала ее дыхание, легкое и спокойное. Она повернула голову, но не могла разглядеть лица девочки, только синий школьный джемпер.