― Понятно. Так что там между бабушкой и дедом произошло? ― спросил Глеб, пытаясь отвлечь отца от грустных воспоминаний.

― Мать вдруг собрала вещи и ушла. Хотела меня забрать, но отец не позволил. А когда через два месяца, не выдержав разлуки, вернулась ― было поздно. Отец не только успел оформить развод, но и жениться на Ираиде.

― Значит, права была бабушка. Дед ей изменял.

― Не думаю. Я ещё совсем мальком был. Нужно было за мной присматривать, а у отца работа. На Ираиде он скорей от злости женился, чтоб матери моей что-то там доказать.

― Доказал?

― Угу,… доказал, что дурак был.

― Подожди, но у тебя и твоей сестры одинаковые отчества.

― Нинка, как теперь принято говорить, незаконнорожденная.

― Ты меня совсем запутал. Бабушка была в положении до развода или дед бросил эту Ираиду?

― Если бы. Он, втихаря от жены, к матери шастал. Любил отец её сильно. Да и я, день у матери болтался, а ночевать домой шёл. Ираида как пронюхала, чуть со свету меня не сжила. Она и сынок её, много моей кровушки попили. А я гордый, отцу жаловаться не хотел. Боялся стукачом прослыть. Молодость не без глупости, старость не без дурости. Ираида и сынок её Мишенька, на редкость подлые оказались. Пока отец дома, они сама доброта и забота, а как за дверь…

― А не проще было развестись и жить по-человечески?

― Это теперь проще. Свадьбу сгуляли, месяц пожили и на развод, а то и, вообще, без свадьбы. Раньше за такое по головке не погладили бы.

― Отец, не отвлекайся. Что дальше было?

― А дальше «Санта Барбара» началась. Мать с пузом, беременная Нинкой ходит. Ираида по кабинетам бегает, жалобы строчит. Отца чуть с работы не турнули. И неизвестно как эта катавасия закончилась бы, если бы, однажды, он не вернулся раньше времени домой. ― Алексей Глебович снова закашлялся. Он приподнялся и потянулся к тумбочке. Глеб вскочил, подал отцу чашку с ароматным отваром. Мужчина сделал несколько глотков, отдал чашку и устало рухнул обратно на подушку.

― Может, мы в другой раз продолжим? ― с тревогой спросил Глеб, вглядываясь в слегка осунувшееся лицо отца.

― Не волнуйся, ― это так, ерунда, ― отмахнулся Алексей Глебович. ― В горле немного запершило. О чём это я?... Ах, да,… Ираида в этот день столкнулась с мамой в магазине. Не знаю, что там между ними произошло, но домой мачеха прилетела злая, как фурия. Схватила она меня за вихры и давай дубасить. Ей зло сорвать хотелось, а тут я под руку подвернулся.

― Отец, как увидел… Короче, к вечеру от Ираиды и её сыночка ― след простыл. Как мама не упиралась, но на следующий день, отец привёл её домой.

― А почему упиралась?

― Так он официально на Ираиде ещё женат был.

― Интересная логика.

― А я тебе, о чём толкую. Правда, прожили они совсем недолго. Не успела мать Нинку родить, отца убили. Он там какое-то дело серьёзное раскручивал. Вроде, как о серьёзных махинациях и кражах в особо крупных размерах. Я толком не знаю. После похорон, матери начали звонить с угрозами.

― Зачем?

― Документы, что отец нарыл, пропали. Он никогда бы не стал их дома хранить, но разве кому докажешь. Мать испугалась. Схватила нас с Нинкой в охапку и сбежала из родного города. Пол страны проехала. Боялась, что найдут. Мы потом ещё несколько раз переезжали, пока в этом городе осели. А на старости лет, мать в родные места потянуло.

― Не испугалась, что старое дело всплывёт?

― Что было, то быльём поросло. Слишком много воды утекло. Некого, да и нечего стало бояться. Те, кто был виновен в смерти отца: кто сидел, кто был расстрелян. У матери там дом от родителей остался. В нём она и поселилась. Но когда в нашей семье случилась беда, мать всё бросила и вернулась.

― Почему ты Марго выбрал? Нравилась?

― Да какое там. Она ж на моих глазах выросла. Я её только, как сестрёнку младшую воспринимал. Знал, что любит. Думал ― блажь, пройдёт… Алёна бывало, смеялась: «Смотри, какая мне смена растёт». Будто чувствовала…

― Мама знала?

― Трудно было не заметить. Конечно, когда Марго повзрослела, она скрывать начала, но…

― А сейчас, ты её хоть немного любишь?

― Не знаю. Привык к ней, наверно. Притерпелся.

― Ясно. Значит, из всех женщин, ты решил выбрать ту, что тебя любила?

― Если честно, плевать мне на это было. Что мне в Марго нравилось, так это то, что она никогда ни словом, ни делом не пыталась подгадить нам с Алёной. На её месте, многие бы не удержались. А главное, она тебя с пелёнок знала и всегда хорошо относилась. Я подумал, что тебе к ней будет легче привыкнуть, чем к абсолютно незнакомой женщине. Для себя решил: сыну нужна мать, мне ― жена. Всё остальное ― побоку. Даже твои слова не переубедили меня передумать. Что тут скажешь ― эгоист.

― Почему?

― Я думал о тебе, о себе, а о ней ни минуты. Как женщина она мне была совершенно безразлична. Несколько месяцев после свадьбы мы даже не спали, как муж и жена. Не мог я, понимаешь, не мог. Меня тошнить начинало от одного прикосновения. Казалось, что я инцестом занимаюсь.

Марго меня тогда не упрекала. Ходила печальная. Всю ночь напролёт тихо плакала, думая, что я не слышу. Тёща, соседка наша, меня ненавидела. На всех углах кричала, что я жизнь её дочери сломал.

― А ты сломал?

― Ещё как. Мне по барабану были все упрёки, слёзы и тому подобное. Я хотел лишь одного ― порядка в доме. Как-то меня всё достало, и я рявкнул, мол, не нравиться ― выметайся. Марго плакать перестала, с матерью поговорила. Я больше от тёщи слова плохого в свой адрес не слышал, только в глубине её глаз затаилась боль и обида. Помня об Ираиде, я внимательно за Марго наблюдал. После истории с рубашкой, я успокоился. Понял, что она тебя не обидит.

― Какой рубашкой? ― удивился Глеб.

― Хм, ты уже и забыл. Мы купили тебе к новому учебному году дорогую белую рубашку. Ты, в очередной раз, отстаивая свою независимость, решил постирать свои вещи. В том числе и эту дорогущую рубашку.

― Вспомнил! Она сильно окрасилась. Я замочил её и всё отлично отстиралось.

― Замочил? ― поперхнулся от смеха Твердохлебов старший.

― Ну, да. А что?

― А то, что ни хрена она не отстиралась. Марго купила новую рубашку и положила в воду, а испорченную выкинула. Я бы тоже не знал, если бы случайно на улики не наткнулся. М-да, она могла стать чудесной матерью. А я лишил её этого.

― В смысле?

― Пока ты был маленький, я делал всё, чтобы Марго не забеременела.

― Ты не хотел от неё детей? ― охрипшим голосом спросил Глеб.

― Дело не в этом. Я не хотел, чтобы мой сын чувствовал себя в родном доме чужим, как я когда-то. А когда ты подрос достаточно, чтобы отправиться в свободное плаванье, я уже был не против, но Марго не смогла забеременеть. Вот так-то. Я к чему тут целый час семейное грязное бельё перед твоим носом перетряхиваю. Сын, не повторяй наших ошибок. Мы Твердохлебовы однолюбы.

― Мы опять вернулись к Любочке? Я же пообещал...

― Да, понял я. Я просто хотел сказать, не спеши, не хватайся за первую встречную. Найди сначала ту самую, а как найдёшь, пуще глаз береги. Ты только не торопись. Сломать жизнь человеку легко, а вот сделать счастливым...

― Договорились. Я не женюсь, пока не встречу, единственную и неповторимую.

Глава 41

Болезнь человека не красит. Болезнь и скотину не красит.

Пословица

Алексею Глебовичу понадобилось ещё почти две недели, чтобы окончательно оправиться от болезни. Глебу и Марго совместными усилиями удалось уговорить его пройти полное обследование. Результаты были неутешительные. О чём им сообщил тот самый знаменитый Виктор Сергеевич. После обследования, доктор пригласил их в свой кабинет. Мужчины усадили Марго, а сами устроились рядом. Виктор Сергеевич несколько минут пристально их разглядывал, потом встал, подошёл к окну открыл пошире форточку и уставился на что-то за окном.

― Ну-с, док, нечего тянуть кота за хвост, что вы там у меня нарыли? ― полюбопытствовал Алексей Глебович, ехидно усмехаясь.