Ритм колёс изменился, отчего Тим резко проснулся. Он почмокал губами и оттянул голову от лужицы слюны. Не лучшее отношение к кожаным сидения, ну да ладно. Машина остановилась, мигал поворотник. Если повезёт, они наконец-то приехали. Его мать продолжала бормотать о том, как всё красиво. Тим продолжал полулежать, пока его голова прояснялась, а стояк спадал. Затем он сел и осмотрел свой новый родной город.

Вудлендс. Название звучало как загородный клуб, а не город. Что это за место? Вдохновение для названия было очевидным: деревья, деревья и больше деревьев. Если бы не редкие знаки торговых центров, они могли бы находиться посреди леса.

- Не похоже, что здесь многолюдно, - произнёс Тим достаточно громко, чтобы быть услышанным на переднем сидении.

- Людей здесь множество, - ответил его отец. - Всё за деревьями. В первый раз, когда я сюда приезжал, то не мог ни черта найти. Офисы прямо там.

Дорога устремилась направо, и на мгновение они смогли уловить взглядом парковку и заурядное офисное здание, прежде чем вернулся камуфляж деревьев. Въезжая дальше в город, они видели некоторые области, которые были более открыты. Искусственные озёра, например, располагались рядом с парками и жилыми комплексами.

Одно было понятно наверняка - и Тим надеялся, что это последний раз, когда проклятая поговорка придёт ему на ум - он больше не был в Канзасе. Всё здесь было плоским, горизонт спрятан. Ощущение было практически клаустрофобным, но вскоре он пристрастился к этой идее. Он хотел сбежать от своей прежней жизни. Где было лучше спрятаться, как не в городе, которого не было видно?

Окрестности, куда они приехали, вписывались в анонимную тематику, дома были бездушно новыми. В некоторых, видимо, ещё не жили, часть по-прежнему строилась.

- Muy hermosa![2] - с одобрением произнесла его мать, пока они заезжали на подъездную дорожку. Трёхместный гараж располагал местом для обеих машин - как только доставят машину Эллы - и для лодки его отца. Слева окна у лестницы тянулись на второй этаж, над передним крыльцом висела огромная железная лампа. На один момент "Сумеречной зоны" показалось, что дом так похож на их предыдущий в Канзасе, что Тим подумал, будто они вернулись туда. Он знал, что в этом нет бассейна, что было отстойно, но надеялся, что его комната и мастерская в подвале будут приличными.

Он помог отцу достать из багажника вещи и прошёл за ним ко входу в гараж. Тим ожидал, что внутри дома всё будет пусто, как в том, который они оставили позади. Вместо этого он обнаружил наполовину обустроенный дом. Обеденный стол без стульев уже был украшен тканевыми салфетками и цветочной вазой в центре, хоть и никто не мог там сидеть.

Другие комнаты были в похожем состоянии. В гостиной были занавески и диван, но больше ничего. Ближе к задней стороне дома, вниз по коридору и мимо гостевой ванной, была другая комната, с кожаным диваном, который пах новизной. На одной стене висел телевизор с большим экраном. С другой стороны располагался встроенный мини-бар, который просто молил, чтобы кто-нибудь смешал коктейль.

- Пожалуйста, скажи, что это моя комната, - произнёс Тим, когда вошла его мать.

- А-а. Это логово твоего отца, как он это называет, - фыркнула она. - Будто он медведь.

- Так где моё логово?

- Наверху, первая комната слева. - Элла посмотрела на стены и нетерпеливо цыкнула. - Декораторы не повесили ни единого украшения!

Он оставил мать суетиться над какими-то рамками, стоящими в углу. Вернувшись к передней части дома, Тим схватил свой чемодан и поднялся по лестнице. Во всём было это ощущение новизны, присущее только типовым домам. Ничем ещё не пользовались, будто всё это было частью какого-то странного музейного экспоната, навсегда сохраняя то, какой была жизнь в 1996-ом.

Тим сначала проверил другие комнаты. Самой большой была, очевидно, главная спальня, в другой был стильный письменный стол, а одна была совершенно пустой. Наконец, Тим прошёл в свою комнату, ощущая большее волнение из-за переезда, пока открывал дверь. Внутри стояла кровать, уже полностью застеленная, и комбинация развлекательного центра и комода, куда должен был вписаться его телевизор. Одно длинное окно обеспечивало вид на задний двор, но что оказалось лучше всего - у него был прямой доступ в свою собственную ванную. Больше не придётся каждое утро шнырять по коридору в полотенце.

Тим сел на кровать. Впервые в жизни у него была чистая доска. Он мог открыть себя заново, стать чем-то большим. Его жизнь сейчас была холстом, пустым и молящим о линиях и цветах, направлениях и глубинах. Эта комната, простое пространство и четыре стены, будет центром его нового мира, а за гранью этого - город и незнакомые ему люди. Больше никаких знакомых улиц, обременённых именами старых друзей и уставших воспоминаний. Только свежий потенциал, который он может вдохнуть и освежить себя. Тим был на краю чего-то волнующего и нового. Жизнь станет лучше, больше, чем до этого. Он станет лучше.

Тим соскочил с кровати и бросил на матрас свой чемодан. Он набрал код, замки щёлкнули, и чемодан открылся с потоком воздуха из другого штата. Привет, Канзас. Прощай, Канзас. Открыв ящик комода, он начал распихивать свою одежду, особо осторожничая, когда добрался до футболки с завёрнутыми внутри порно-журналами. Не желая, чтобы кто-то из грузчиков их обнаружил, Тим упаковал их сам, но теперь чувствовал себя жалко, доставая из чемодана непристойности, как отчаянный разъездной торговец. Что-то за время долгих поездок всегда его возбуждало, наверное, постоянная вибрация дороги. На самом деле, он был бы не против быстро...

Дверь в его комнату открылась. Одним плавным движением Тим засунул майку с контрабандой в ящик и закрыл. Его ничего не подозревающая мама зашла и бегло всё осмотрела.

- Я говорила им, клюквенный плед, не коричневый. С чего вдруг декораторам выбирать коричневый? Клюквенный выглядел бы так хорошо в сравнении с твоими тёмными волосами. 

Взгляд Эллы метался между Тимом и пледом, пока она пыталась решить, сочетаются они или нет. В зависимости от того, насколько дорогим был плед, Тим не был уверен, кто из них двоих покинет комнату.

- Эй, где дверь в подвал? - спросил он. - Я хочу проверить своё место для мастерской.

Мать отвлечённо покачала головой.

- Здесь нет никаких подвалов.

- Что? Почему у них нет подвалов?

Элла выглядела озадаченной.

- Полагаю, потому, что здесь не так много торнадо. Нет торнадо, нет необходимости прятаться в подвале, как крысы.

- Ну и где я буду рисовать? - разбушевался Тим.

- Мы найдём тебе место, Гордито, не переживай.

- Как насчёт пустой комнаты здесь наверху?

- Не глупи. Это гостевая комната. Твоя старая кровать отправляется туда.

Тим уставился на неё. Когда у них вообще были гости? У его родителей не было друзей, помимо деловых партнёров его отца и их супруг. Ни один из них не остался бы на какую-нибудь взрослую пижамную вечеринку. Он попытался представить, как его отец дерётся подушками с каким-то другим стариком в деловом костюме, и не смог.

- Если они думают, что это клюквенный, то они дальтоники, - сказала мать, вернув своё внимание к кровати.

Тим заметил в чемодане свою одежду для пробежек и схватил её. Если он не найдёт сексуального облегчения, это было следующим лучшим способом. Он спустился вниз в гостевую ванную, которая была полностью голой и должна была быть безопасной от осмотров его матери, и снял с себя одежду. Поиграв мускулами перед зеркалом, чтобы удовлетворить свой внутренний нарциссизм, он натянул тёмно-синие шорты и серую майку Университета Канзаса. Он сделал заметку позже бросить майку в мусорку, а не в корзину для грязного белья. Затем Тим сел на унитаз и надел свои синие кроссовки для бега. Через полминуты Тим был на улице, стуча подошвами по тротуару.

Наконец-то. О Боже, наконец-то! Ничто не заставляло его чувствовать себя таким сконцентрированным, таким спокойным, как заставлял бег. Не сразу, конечно, но, когда он разогрелся, и его дыхание нашло правильный ритм, все переживания растаяли. Он слышал, что люди говорят об эндорфинах, и, может быть, именно они были частью этого, но должно было быть больше. Бег был как медитация на ходу. Тим понятия не имел, как монахи могли медитировать сидя на задницах. Ему нужно было двигаться, его тело было полностью занято делом, кожа покрывалась потом, волосы липли ко лбу. Только тогда тишина могла заполнить его душу.