— Как, говоришь? — заволновался Кузьма. — Завтра утром… Черный Брод… На кабана… Так? — Сдержанный, угрюмый, он весь зажегся, кинулся к овчине, висевшей у входа, натянул на голову шапку, ружье — на плечо.

Оля знала, что принесла какую-то важную весть. Она еще не видела Кузьму таким возбужденным, торопливым и поняла, что весть очень важная. Она рассказала о машине, встреченной на дороге.

— Допрашивал — откуда-куда. Машина повернула на Чернобродский лес. Я хорошо видела.

— Как, говоришь? На Черный Брод?

— Ну да.

— Дальше Снежниц не пройдет, — произнес Кузьма, не глядя на Олю. — От Снежниц на Броды только санная дорога. Значит, машина туда…

Оля сообразила: говорит самому себе.

— Девча, — бросил Кузьма на ходу, — запирайся. Переночуете тут. А утром тронетесь обратно. Ключ под правую стреху сунете.

Он быстро скрылся за елями у избушки.

До лагеря Кузьма добрался поздно вечером. Левенцов повел его в командирскую землянку.

— Заболел наш командир, товарищ член обкома, — сказал Левенцов.

— Сообщили Лещеву?

— Нет. Вчера свалился. Приказал не сообщать.

— Так лечить же надо. Как же не сообщать?

— Крыжиха лечит. Сказал: чепуха. Не сегодня-завтра, сказал, подымется.

— Сказал-сказал… Он что — врач? Непорядок.

— Непорядок, — согласился Левенцов.

Спустились в землянку. В жидком свете лампы Кузьма увидел Кирилла. Укрытый тулупом, он лежал на мешке, набитом соломой. Кузьма остановился возле пар. Вдруг отяжелевший, он никак не мог отдышаться после трудной дороги по зимнему лесу.

— Ай, не время, товарищ Кирила, — бросил Кузьма встревоженный взгляд на больного. — Ай, не время, — повторил он.

— А, Кузьма!.. — узнал Кирилл его голос и повернулся к нему. Он слышно перевел дыхание. — Болеть, братец, всегда не время. Ты с чем это, а? — не сводил он глаз со взволнованного лица лесника. — Из обкома?

— Считай, что так. — Небритые щеки Кузьмы подергивались. — «Шпрейские» девчата от Федора донесение принесли. То самое, которое ты ждал.

— Ну? — Теперь волнение передалось Кириллу. — Ну-у?

— Так утром прибудут. Кабанятники.

Кирилл с усилием приподнял голову, облизал губы, горячие и шершавые.

— Утром, говоришь? — вглядывался он в Кузьму, будто тот, видя его тяжелое положение, мог что-нибудь изменить.

— Утром, — подтвердил Кузьма.

— Эх, проклятье! — Кирилл чуть не взвыл от досады. Рука упала с пар и коснулась холодной земли. — Проклятье…

Кузьма стоял, переминаясь с ноги на ногу. Видно, болен, болен человек. Но главный комиссар утром прибудет в Синь-озеры на охоту… Но столько ждал Кирилл этого дня…

— В Брод опять? — взглянул Кирилл на Кузьму.

— Так самая охота там, — пожал Кузьма плечами. — В прошлый раз хорошо постреляли. Я им и место показал. Опять туда ж и надумали. — Помолчал. — Уже три машины пошли. Две сам высмотрел, третью «шпреевские» девчата на дороге встретили.

— Машины? — удивился Кирилл.

— Дальше Снежниц не пойдут. Оттуда, должно, на санях двинутся.

— Ну да. Дальше же снега.

Кирилл почувствовал, жар охватил все тело, ослабевшее и тяжелое, и голова снова потянулась вниз, на мешок. Сухо зашуршала солома. «Ай, не время», — морщась, как от боли, самому себе сказал Кирилл и шевельнул пересохшим языком. Да вот еще… Часть отряда, вместе с Ивашкевичем, занята важной операцией. Вернутся через два дня. Не раньше. Эту операцию потребовала вчерашняя радиограмма из Москвы. Но упустить такой случай? Нет, он не упустит. Ни за что.

— Ладно, Кузьма. Гебитскомиссар не уйдет от нас. Считай, это его последняя охота.

— Куда ж тебе, Кирила, такому? Может, Ивашкевич поведет это дело? — осторожно навел Кузьма на мысль.

— И Ивашкевич.

«Ухнет операция, — раздумывал Кузьма, — ухнет. Разве с руки ему, больному? Кинуться, что ли, в обком? Да поздно, не успеть. А и успеть если?.. Другому отряду дело уже не передать — времени в обрез. И осталось-то несколько часов… Эх!»

— Трудное будет дело, — сказал вслух. «Все равно, двину в обком».

Кирилл обдумывал сложившуюся обстановку. Собственно, об этом размышлял он не раз, и картина нападения на охотников — генералов и офицеров — была ему в общих чертах ясна. Но сейчас, когда это приблизилось, не хватало подробностей. Кирилл перебирал положения, в которых может оказаться, и убеждался, что они и раньше приходили ему в голову. «Ладно, на месте будет видней».

— Ну, буду возвращаться, — заторопился Кузьма. Он похлопал рукавицей об рукавицу. — Каб лишние глаза не увидели меня тут.

Кирилл отбросил тулуп, поднялся с нар. Он почувствовал холодный пот на спине. Сделал шаг вперед и ухватился рукой за край стола. «И ослабел как!..» — подумал.

— Зови всех, кто остался в лагере, — сказал Левенцову.

Собрались на пятачке — небольшой круглой полянке. Небо, наполненное тьмой, лежало на вершинах деревьев, и над ними висели ледяные капли звезд. Партизаны стояли точно на дне глубокого и холодного колодца.

Кирилл вышел из землянки. Золотая полоска света выпала из открывшейся двери, рассекла темноту, давившую со всех сторон, и легла бойцам под ноги. Она потухла прежде, чем Кирилл остановился перед ними.

— Братцы, — сказал он и умолк, так трудно было ему говорить. — Дело опасное. Но очень нужное.

Он рассказал о том, чего до сих пор никто, кроме него, Ивашкевича и Левенцова, не знал — о готовившемся нападении на гебитскомиссара.

— Сами видите, нас мало, — сдавленно произнес Кирилл. — Мало нас. Их будет много. Я не приказываю на этот раз, я спрашиваю: пойдем?

Он услышал в темноте, кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то кашлянул, лиц не было видно.

«Почему хлопцы так долго молчат», — забеспокоился он.

— Надо идти, — услышал твердый голос Захарыча. — Надо идти.

— Да, — сказал Михась.

— Как же не пойти? Сейчас прямо и топать! — Кириллу показалось, что Паша даже шагнул.

Приглушенные, слившиеся голоса соглашались, поддерживали, настаивали: надо идти…

— Нас, правда, маловато.

Кирилл изумленно повернулся на голос. «Алеша Блинов?»

— Блинов? — удивился.

— Я!

— Тебе ведь не идти. Ты же знаешь.

— Товарищ командир. — Это был уже не спокойный и ровный голос Алеши Блинова. — Разрешите идти. Нас же сейчас мало осталось, сами сказали. Одним бойцом больше будет. Ходил же на Шахоркин мост. Позвольте, товарищ командир, и сейчас с вами.

Ах, Алеша. Ах, Блинов. Как мог Кирилл усомниться в нем! Он всегда сердился, когда тот просил взять его на боевую операцию. Радист же! «А если с тобой что случится в бою, тогда как? Отряд же без тебя, как граната без запала. Брось, Алеша…» Блинов понимал, что командир прав, но правота эта разрушала его собственную правоту, которую чувствовал в себе, как, наверное, чувствует живой колос налившееся в нем зерно.

— Возьмешь пулемет, — сказал Кирилл.

Шар бросился Кириллу в голову, в сердце, потом, словно поземка побежала по спине, его охватил озноб. Хотелось сесть, хотелось лечь. На лбу выступил обильный пот, широким взмахом ладони стер его, но лоб по-прежнему был мокрый.

— Времени мало, — сказал он. — Всем отдыхать. В три ноль-ноль выступаем. — Он услышал в ответ дыхание бойцов. — Коротыш!

— Я! — подбежал к Кириллу Коротыш.

— Двигай, братец, к Журавлиным кочкам. Передай, чтоб комиссар скорее вернулся. Дорога недлинная, успеет. Скажи, что выступаем. Все, что слышал, скажи. Он срочно нужен. А с заданием группа и сама справится. Там же Плещеев. Повтори, что я сказал.

Коротыш повторил.

— Правильно, — похвалил Кирилл. — Одна нога здесь, другая там. Ясно?

— Ясно.

Кирилл повернулся и шаткой походкой направился в землянку. «В три ноль-ноль. Ивашкевич успеет вернуться».

Масуров и Янек ехали медленно, устало покачиваясь в седлах. Лошади, как бы угадывая дорогу, шли верно, хоть тропа даже летом была чуть приметна среди почти нетоптанной травы, а сейчас, занесенная снегом, и вовсе пропала.