— Всего, конечно, не предусмотришь, — пожал Масуров плечами. — И в шахматах не бывает, чтоб все… — Тронул кончик носа.

— Верно. Ребята сообразят, — успокоился Саша-Берка.

— Должны, — улыбнулся Масуров.

Он вдруг почувствовал какое-то облегчение. Оттого, быть может, что задуманное уже близко. Завтра. Завтра. Завтра тысяча человек будет на свободе, и многие из них, кто сможет, возьмут в руки оружие. И вызволит их он со своими друзьями. Все трудное, все опасное, лежавшее между ним и тем, что произойдет завтра, как-то потерялось, превратилось в тень. Его охватила радостная уверенность, что все получится, уже видел себя и Витьку на обратном пути вдоль ночной опушки, мимо Турчиной балки, где будут поить коней.

— Послушай, — кивнул Масуров Саше-Берке. Он хотел, чтоб тот подробней рассказал ему об Оле, которую подпольщики в последние дни привлекли к работе. Олю он не знал.

— Да, — вскинул голову Саша-Берка. — Да?

Весь он, только что еще подвижный, полный сил, как-то обмяк, все в нем стало вялым, утомленным. Сидя на табурете, откинулся к стене, прикрыл глаза. Сначала чуть-чуть, потом крепче. Выпуклые веки дрожали, словно им больно. Наступавший на Сашу-Берку сон сковал его движения, и он медленно оставлял эту тихую хижину на Лани.

— Ложись, друг. Отдохни, — попросил Масуров. Он смотрел на померкшее, вконец истомленное лицо Саши-Берки, казавшееся старше. — Ночью тронемся.

Сегодня предстояла встреча с шофером Алесем с Грачиных Гнезд и путевым обходчиком Иваном. Удастся ли Петру устроить эту встречу, как обещал? Хорошо, если б удалось. Путевой обходчик, работающий на этом участке железной дороги, очень пригодился бы сейчас. Очень. Да и шофер… «Но что это за хлопцы», — размышлял Кирилл.

Пришлось поплутать, пока вышли к Ведьминому омуту. Когда-то он безошибочно находил это озерцо с мшистыми берегами. Он и сейчас узнавал местность, и все же она казалась иной. Лес постарел, стерлись знакомые тропы и появились новые, все было другое.

Кирилл, Ивашкевич и Якубовский выбрались из лощины, разделявшей ельник и березняк, и увидели грузовик с откинутыми бортами и раскрытыми дверцами. Дорога обрывалась метрах в пятидесяти от омута. Где-то пилили дерево, должно быть, Петро и те двое, о которых тот говорил, Алесь и Иван. Но тех, кто пилил, не было видно, их скрывал густой еловый лес. Тропинок не было, Кирилл, Ивашкевич и Якубовский шли на приближавшийся зов пилы — самый короткий и прямой путь.

Кирилл издали заметил две фигуры, склонившиеся у дерева: пилили. В одной из них он сразу узнал Петра.

— Здоро́во, — громко произнес он. Петро и долговязый хлопец в болотных сапогах обернулись. Кирилл протянул руку Петру, потом хлопцу. — Здоро́во.

Долговязый хлопец, заметно взволнованный, улыбнулся Кириллу. Но глаза, удивительно синие — Кириллу хотелось еще раз в них заглянуть, в самом ли деле они такие синие, — настороженно смотрели на него.

— Это Алесь, — сказал Петро.

— Здравствуйте, — сказал Алесь.

К ним приближался складный человек с крупным и крепким лицом, похоже, ровесник Алеся, в перепоясанной брезентовой куртке, за поясом торчал топор. Сдвинутая на затылок неопределенная форменная фуражка обнажила влажный лоб и сбитые клубком каштановые волосы.

— Здравствуйте, — сказал он и не знал, куда деть руки, они почему-то мешали ему.

— Иван?

Тот смущенно кивнул: Иван.

— Что ж, братцы, время терять. Присядем давайте. — Кирилл, перебросив ногу, как на коня, взгромоздился на ствол спиленной сухостойной сосны. — Садитесь. Якубовский, ты попатрулируй на всякий случай.

Все уселись, повернув лицо к Кириллу.

— Так будем, хлопцы, считать, что все ясно, а? Петро сказал вам, кто мы и зачем сюда? — без обиняков перешел он к делу.

Ответа не было, Алесь и Иван смотрели на него — что дальше скажет.

— Ваше место, хлопцы, в армии, — сказал Кирилл. — Пока идет война, вас никто не демобилизовал. Но раз так сложилось, вы должны сражаться здесь. Правильно? — посмотрел на Алеся, на Ивана.

Ответа по-прежнему не было.

— Правильно. А как же! — вставил Ивашкевич, выбывая их на разговор. — Вы обязаны выполнять присягу, товарищи.

— Мы армию не бросали, — вскинулся Алесь. Недоуменно взглянул на Ивашкевича и Иван. — Мы с ним из одной роты, — показал Алесь на Ивана. — Мы и не знали, когда и куда отступил батальон. Роту нашу разбили. Может, и весь батальон. Не знаю, — грустным голосом продолжал он. — Потом мы видели брошенные пушки, наши пушки, находили замки от орудий. Пробивались как могли, но разве пробиться было, если немец сразу рванул чуть не на Минск, а то и дальше? Думали, к партизанам, да искать их где. А и знает кто, разве поведет? — сумрачно произнес он. — Подойдет возможность, мы свое покажем.

— Самое время показать. — Ивашкевич положил руку на его плечо. Слегка расстегнутая куртка раскрывала грудь Алеся, и Ивашкевич увидел на ней синее пятно — въевшиеся в кожу металлические крупинки. «Наверное, следы мины», — подумал Ивашкевич.

— Хоть сейчас готов с вами, — порывисто сказал Алесь, обращаясь к Кириллу, — прямо на этой машине. Если доверяете… Я теперь фашистский шофер, — добавил с горечью. — Я один, семьи нет. Вот Ивану этого нельзя. Жена и двое детей погибнут.

— Так вот, хлопцы, — сказал Кирилл, — быть под нашей командой совсем не значит покинуть дом. Напротив. Ты, Алесь, оставайся шофером и служи гитлеровцам как можно лучше. Ну, премию получай, — засмеялся он. — А Иван должен стать оч-чень старательным ремонтником. Пусть немцы доверяют вам, как своим.

— Совесть гнетет, больше не могу! — почти простонал Алесь. Кирилла опять поразили его глаза — две крупицы ясного неба. — Тут о подпольном обкоме партии говорят, о партизанах…

— Правду говорят, — не уклонился Кирилл. — И про обком. И про партизан. Советское на советской земле не уничтожить. Ну, считайте, ураган. Немцы надломили деревья. А корни… корни, как были, остались в земле.

Грустная усмешка смягчила лицо Алеся.

— Вот такой, видать, корешок утром ко мне заявился. В хате сейчас сидит.

— Не понял, — сказал Кирилл. Голос его звучал настороженно.

— Собрался было сюда, на Ведьминку, слышу, стучится кто-то в окошко. Выхожу, стоит деваха, вид у нее… — сочувственно покачал Алесь головой. — Рваная, исцарапанная, вся в болотных пятнах. Как из ада! Дорогу спрашивает. В Медвежье урочище.

— Куда, говоришь? — еще больше насторожился Кирилл и взглянул на Ивашкевича. Тот перехватил его взгляд. — Куда? Медвежье урочище?

— Медвежье, — повторил Алесь. — От моих Грачиных Гнезд через лес. Километров тринадцать — четырнадцать. Я то урочище знаю.

— Валяй дальше, — не терпелось Кириллу.

Ивашкевич тоже пытливо смотрел на Алеся.

— Поначалу было удивился, — продолжал тот. — Места здесь, известно, глухие, а Медвежье урочище и вовсе. Да и живет там старый бобыль, лесник. Нелюдимый такой. Не любят его тут, сторонятся. А она: родственник мой в урочище.

— К родственнику, значит, — не давал Кирилл оборваться рассказу. — Так. Дальше.

— Дальше и говорю девахе, сегодня ехать мне в том направлении. Как вернусь с дровами, и поеду. Чего, думаю, не подвезти, раз по пути. Замученная же такая… Километра четыре не доберу, сказал, дороги же до Медвежьего никакой, — пояснил Алесь. — Еду, говорю, один. Хочет, говорю, пусть ждет в хате. А не хочет, как хочет.

— Ну? — Кирилл не спускал с Алеся глаз.

— Помялась, помялась, согласилась. Вон, говорю, похлебка в печи. И хлеб вот. Никуда пусть не выходит. Пусть запрется. А сам — за машиной. Я уже повернул было на Теплые Криницы, и глянь назад. Деваха выходит, воровато оглядывается, и быстро так — за опушину. Ну, думаю, что-то не то… Вернулся малость, смотрю издали: хлопец к ней подходит, форма на нем. Поговорили они. Сует ему, видно, хлеб, что у меня взяла. И обратно в избу…

— Ну?

— Ну как — ну? — не понимал Алесь, что было Кириллу неясно. — Слышали же, ночью за узловой наши поезд сработали? Говорят, выпустили три тысячи, а то и пять тысяч пленных или мобилизованных в Германию. Немцы бесятся, ищут. А тут эта деваха. И хлопец. Вот и думаю, свои они. Может, из тех, выпущенных из поезда?