Верно Паша и Толя Дуник приметили: бензин на аэродромы вывозят ночью; днем движения почти никакого, вечером и вовсе затишье. Вечером меньше риска, можно приблизиться к смолокурне. Но как незаметно проникнуть туда?

Через насыпь? Нет. Патруль. Могут обнаружить. Попробовать подойти через овраг? Хорошо б. Караульная будка, высмотрел Петро, в другом конце двора. Но тоже не годится. Овраг набит снегом, глубоко, не пробраться. Все-таки лучше полем, вечером, в белом перкале. Один раз он уже подошел к забору полем. Нащупал колючую проволоку, которой забор обит. Да забор, проволока — ничего. Земля тут — песок, он это знает. Лопаткой подкопать лаз — дело короткое.

Так вот, открытое поле. Другого не придумать. Не только немцам видно, и ему, Петру, все видать. Патруль больше на железнодорожную насыпь, на лес поглядывает. Полем, думают, никто не пойдет. А он вот пойдет. Именно потому и пойдет…

А одними спичками, нет, не обойтись. «Хоть и пять коробков… » Две-три мины. Две-три мины, и тогда — прощай смолокурня!..

Мины готовы. Три мины. Алеша Блинов показал Петру, как их ставить. Где ставить, тот уже прикинул. Взрыв через тридцать минут.

— Успеете отойти, — сказал Кирилл. — Нельзя оттягивать время взрыва. Каждую минуту мины могут найти. Тогда к базе вообще не подступиться. Так тридцать минут, а?

Петро пожал плечами:

— Попробуем…

— Чего там пробовать? — Паша пренебрежительно оттопырил губу. — За тридцать минут Берлин взорвать можно.

— Быстрый ты, Паша, — засмеялся Ивашкевич. — В общем, на это дело полчаса — как раз.

— Работенка, братцы, трудная, — серьезно произнес Кирилл. — И опасная. А нужная. Отдохните и — отправляйтесь. Ты, Паша, — требовательно посмотрел на него, — без поспешности. И без болтовни в дороге. Не смотри, что пусто, и снег подслушать может.

— Ясно, — обидчиво отчеканил Паша.

С половины ночи подул ветер. К утру ветер усилился, снежная мгла билась между небом и землей и несла куда-то лес и все, что в нем было.

Кирилл и Ивашкевич не сразу увидели, что перед ними возникли три белые фигуры, будто три узких сугроба намел ветер у самой землянки. Одетые поверх ватников и шапок-ушанок в маскировочные халаты, у входа в землянку остановились Петро, Толя Дуник и Паша.

— Готовы? — посмотрел на них Кирилл.

— А как же! — удивился Паша вопросу командира. Вчерашней обиды как и не было.

— Молодец, — посмотрел Ивашкевич на парашютные стропы, которыми, как поясом, обвязал себя Паша. — Теплей будет.

— Я ж хозяйственный, — с лукавым самодовольством произнес Паша. — А считают, шалтай-болтай…

— Немного от болтай, конечно, есть. Но боец ты добрый, — сказал Ивашкевич.

— Не добрый — злой, — поправил Кирилл комиссара и потрепал Пашу по плечу.

— А воине только злые и нужны, — убежденно сказал Паша.

Все засмеялись.

Ветер словно сдул их, троих, они пропали из виду в бурлившей мгле, как только сделали несколько шагов.

— Понимаешь, Гриша, смолокурня нам в самый раз, так сказать, отвлекающий удар, — сказал Кирилл, когда они спустились в землянку. — И взрыв на Шахорке, и заозерный бомбовый склад, и другие дела, и смолокурня вот — все они далеко от Черного Брода. У немцев должно сложиться мнение, что Брод самая тихая зона. До новогоднего праздника придется район этот обходить. Пусть так и остается спокойным. «Шпрее» же приказало — никаких там гулянок…

Петро, Паша и Толя Дуник залегли на пригорке, в кустах. Лежали долго, до сумерек. С высокого пригорка им хорошо были видны забор и цистерны за ним, похожие на темные башни, пустые, с откинутыми бортами грузовики, в которые облаками набился снег. Видели и караульную будку. Оттуда вышли трое с автоматами через плечо и пропали в глубине двора смолокурни. Минут сорок спустя вернулись.

— Теперь час будут отдыхать, — шепнул Петро. — Я уже засек этот порядок.

Паша ворочался в снегу, то и дело цепляясь за кусты. Кусты шевелились и осыпали белые хлопья, летевшие в глаза. Толя Дуник дергал его за маскировочный халат: «Уймись, Пашка. Заметят же…»

— А хрен с ними! — не терпелось Паше. — Замерзнешь тут в снегу.

Крепнувший мороз напомнил, что наступает вечер.

Стемнело.

— Посмотри время, Толя, — тихо попросил Петро.

— Пять сорок три.

— Пойдем, хлопцы. — Петро отполз от кустов.

Спустились в лощину. Шли по склону. Автоматы через грудь, за плечами вещевые мешки с минами. У Петра и Толи Дуника в руках лопаты. Обогнули пригорок, вышли в поле. Белый ветер резал глаза, колол лицо. «И коловерть же…» — подумал Петро. Хорошо, что бурлит. «Спокойней подойти будет. И копать…»

— Вот тут, — показал Петро. Они остановились перед забором. — Время?

— Шесть одиннадцать, — посмотрел Толя Дуник на часы. — Давай копать.

Скинули вещевые мешки. Петро и Толя Дуник взялись за лопаты. Паша отошел на несколько шагов и всматривался, вслушивался в темный простор. Ветер, ветер. Снег.

Отбросили лопатами снег. Сначала промерзшая земля не поддавалась. Потом песок стал рыхлым. Копали.

— Время?

— Шесть тридцать.

— Стоп. Сейчас пойдут в обход. — Они стояли в яме, щель была еще мала — не пролезть под забор. — Через час вернутся в караулку, опять начнем. Осталось немного. А там — я две к подземному хранилищу, а ты свою налево, возле забора, у самых цистерн пристрой.

Эх и ветер…

— Время?

— Семь двадцать девять.

Прислушались. Еще подождали.

— Давай!

Петро снова врезал в землю лопату.

Они торопливо отдалились от забора. Потом побежали. И — лощиной, лощиной. Позади раздался гул. Под ногами заходила земля. И они свалились. Над смолокурней взвился огонь. Смотреть в ту сторону было невозможно. Будто солнце упало на землю и разбилось — резкий свет выбелил ночь.

И снова гул — еще сильней дрогнула земля. Еще взрыв. И еще… Они врылись головой в снег.

— Как бы из нас зола не получилась! — шумнул Паша.

— Да молчи ты! — Толя Дуник толкнул его в бок.

Кто-то, услышали они, пробежал поблизости. Кто-то определенно притаился возле них. Потом сделал шаг и оказался у самых Пашиных ног. Паша вскинулся и головой ткнул его в пах. Тот, вскрикнув, упал навзничь. Паша сжал его горло, Толя Дуник воткнул в рот варежку. Сдавливая лежавшего коленом, Паша размотал стропы и связал ему руки.

— Офицер, оказывается, — нащупал Паша плетеные погоны. — И винный душок. Гостил где-то герр.

— Приканчивай его, хлопцы, — шепотом просил Петро. — Приканчивай… Давайте отходить отсюда.

— Тут не прикончишь, — тяжело дышал Толя Дуник.

— Вяжи копыта, — бросил Паша Толе Дунику. — Офицерик мелковатый, донесем.

— Приканчивай! На кой он? — волновался Петро. — Самим бы ноги унести.

— А мы далеко не потащим, — сказал Паша. — Не мешок с золотом. — Он сунул голову немца под мышку. — Бери, Толька, за ноги. Ухватил? Потопали.

Самый короткий путь в Синь-озеры — лощиной. Она огибала замерзшее болото, вела через березовый перелесок, мимо Теплых Криниц. Они и двинулись лощиной. Ветер засыпал снегом их следы. Офицер, связанный, дергался. Выскользнул из рук, упал. Подняли. У пустыря Паша остановился, буркнул:

— Все, Толька! Кидай его к едреной матери…

Видно было, как белый и сильный ветер рвался вперед, в темноту.

Немец замотал головой, изо рта выпала варежка, и он закричал.

— Замолчи! — скрипнул зубами Паша. — Не ори, подлюга!

Толя Дуник подхватил офицера за плечи, поднял.

— Давай, двигай, — толкнул Паша офицера в спину.

Тот испуганно-торопливо шагнул. Вслед раздались два выстрела, один за другим.

Всю ночь Петро, Паша и Толя Дуник кружили по лесу, меняя и меняя направление, чтобы сбить со следа. На рассвете повернули в Синь-озеры.

Доложили о выполнении задания.

— Молодцы, — сказал Кирилл. — Теперь им только водой заправлять самолеты.