Кирилл посмотрел на домик — ни забора, ни ворот. «Ну и хибара».
За Грачиными Гнездами простиралось поле, не тронутое плугом, унылое, черно-серое, поросшее засохшим чертополохом. «Страшный у земли цвет, когда на ней нет следа руки человеческой», — подумалось Кириллу. Он взглянул на Левенцова. Тот, казалось, тоже смотрел на поле. Взгляд его был прям и сосредоточен, будто отыскал далеко отсюда что-то очень важное и боялся потерять. Левенцов может долго молчать, захваченный какой-нибудь мыслью или цепким воспоминанием, и Кирилл это знал. Они сидели на валежнике метрах в ста от опушки.
— Ты о чем, братец? — тряхнул Кирилл за плечо Левенцова.
— Через двадцать минут подойдет Алесь. Парень он точный.
— Послушай, Костя. Что это ты такой молчун, а? И всего-то тебе каких-нибудь двадцать. Ну, с гаком там, пустяковым.
Левенцов смутился, улыбнулся:
— Двадцать два, товарищ командир.
— Ладно, двадцать два, — развел Кирилл руками. — Михась молчун, так тот полещук, в лесу вырос. А ты? — настойчиво смотрел он на Левенцова. — Городской же хлопец, да почти педагог.
— Как вам сказать, товарищ командир, — Левенцов все еще смущенно улыбался. Темное, будто все время в тени, лицо его слегка покраснело. — Если много разговаривать, меньше времени для раздумья останется…
— Э, постой, постой. Думают-то для чего? Чтобы сказать…
— Я, товарищ командир, предпочитаю думать, а потом, уже без разговора, действовать.
— Лихо закрутил, — качнул Кирилл головой и рассмеялся. — Еще бы не лихо… Третий же курс?
— Точно, товарищ командир. Третий.
— А молчунов, братец, девчата не любят. Ты Пашу спроси.
Кирилл говорил своим обычным в подобных случаях тоном.
— А невеста у тебя, Костя, есть? Это я так, по-стариковски интересуюсь.
— Тема-то не военная, — хохотнул Толя Дуник.
— Самая военная, братцы. — Кирилл сдвинул брови, голос его звучал уже серьезно, почти строго. — Самая военная. С них, женщин — матерей, жен, дочерей, невест, которых мы защищаем, можно сказать, и начинается Родина. И геройство тоже. Вот у меня Катерина и Светланка. Они, скажу вам, как тол во мне… Так что женщины, скажу я вам, — тема военная, братцы.
Левенцов молчал, может быть, обдумывал сказанное Кириллом.
Нет, у него не было невесты. Еще не было. Ему до смешного странно было: невеста… «Девушка» — это близко, по-хорошему обыденно; это — вечера, прогулки, споры, театры, танцы, каникулы, смех… «Невеста…» Он даже и влюбиться-то по-настоящему не успел. А его годы, говорят, годы любви. В этом возрасте и происходит выбор, не всегда счастливый, но — выбор. И выбираешь именно ее, единственную. Во всяком случае, так думаешь. У него не было невесты.
— Нет, — помедлив, ответил Левенцов. — У меня нет невесты. — И почему-то, словно сам этому удивляясь, внимательно посмотрел на Кирилла.
— Ну, не беда. Это тебя не обойдет. Это сама жизнь и, может быть, самое чистое ее проявление. Я говорю о любви. Я ведь любил, Костя, и люблю. Потому и говорю, что знаю. — Теперь Кирилл уже сам устремил рассеянно-спокойный взгляд куда-то поверх деревьев, застилавших светлеющий край неба.
«С чего бы командир вдруг об этом?..» — старался понять Левенцов.
А тот продолжал, не замечая озадаченного лица Левенцова:
— Чувство к женщине гораздо большее, чем то, что мы об этом думаем. Понимаешь, это как буря, за которой чистый след, и в жизни все становится яснее, нужнее, что ли. — Он умолк. — Ладно, — как бы спохватившись, улыбнулся. — Тема хоть и военная, а разболтался. Дом, значит, вспомнил. Думал, это будет мешать мне здесь. Нет, не мешает. — Он взглянул на часы. Алесь уже должен подойти.
Все трое выжидательно посмотрели на последний справа домик у опушки.
Но Алесь появился не оттуда.
Он был уже совсем близко, когда они услышали тихие шаги. Кирилл даже встрепенулся и взял автомат наизготовку.
Алесь! Он.
Медленно ступая, Алесь шел от балки. На плече удочка, в руке ведро.
Левенцов и Толя Дуник отодвинулись, освободив на валежнике рядом с Кириллом место для Алеся. Алесь продолжал стоять. В ведре позванивало серебро плескавшейся в воде плотвы. Красные, кирпичного цвета глаза плотвы круглыми огоньками горели в воде, не потухая.
— Лучше в балку, — рассудительно сказал Алесь. — Туда, — показал пальцем. — Рыбалить будем… Я и удочки приготовил, и ведра. А тут ненароком и напоремся на кого…
— А куда здесь народ ходит? — Кирилл поднялся. Встали и Левенцов и Толя Дуник.
— Куда!.. Концы разные… Кто по харч куда подается, кто еще зачем дорогу меряет. И все стараются глушинкой пробраться.
— Толя, — кивнул Кирилл. — Пристройся вон в том кустарнике и глаза — туда-сюда. Понял?
— Есть.
В балке Кирилл и Алесь уселись на камни. Левенцов укрылся чуть подальше, в лозняковой заросли на склоне балки. Сидя на увядшей траве, он вслушивался в неровную лесную тишину.
Ветер сшибал с кустов багряные и почерневшие листья. Листья падали в воду, теченье подхватывало их и уносило.
Алесь зачерпнул воды в ведро. Привычным движением забросил лесу и, держа удилище в руке, стал внимательно смотреть на поплавок.
— Четыре эти дня все ездил, — вполголоса говорил он. — Недалеко от станции Буды, с километр от Шахоркина моста, на бывшей смолокурне делают большой запасной бензосклад. Думаю, что запасной: горючее подвозят, а не берут. Пригнали пленных, и те разгружают машины с бочками бензина. Грузовик за грузовиком идет. Так вот, часть бочек в подземное хранилище скатили, а какие не поместились, складывают штабелями там же, на дворе, за колючей загородкой. И прикрывают камуфляжными брезентами.
«Важное сообщение», — подумал Кирилл. Это и то, что ему уже стало известно, — явные признаки: здесь, в окрестности, расположена крупная авиационная часть. Вот и нужна запасная база горючего… Он рассеянно взглянул на конец своей удочки.
— В каком квадрате эта база? — Кирилл увидел, рыба потащила поплавок и дернула удилище. Сверкнув, сорвалась с крючка и ушла в воду. — Запомнил?
Алесь сказал, в каком квадрате.
Над балкой послышался шум. Шаги? Левенцов вскочил на ноги и выбрался из балки. Никого. Это шишки слетели с сосны и покатились вниз.
— Я уже сообщал, — невозмутимо, будто о рыбе говорил, продолжал Алесь, — где располагаются войска, прибывающие с запада.
— Под Снежницами? В деревнях, откуда народ выселили?
— Там. Прибыли — старье да соплячье. Есть, правда, и стоящие подразделения. В общем, перемешка. Их там, под Снежницами, подтягивают, муштруют. Этих на той неделе, слышал, отправят на восток. На подходе новая часть. Побомбить бы… — не повышая голоса, сказал Алесь. — Сначала этих, а потом тех. Вот бы побомбить! — Вид у него был такой, точно весь поглощен удочкой и тем, что делалось на воде, и потому странно звучали его слова, в которых горячо билась ненависть.
— Еще что? — Кирилл старательно насаживал червяка на крючок.
— А еще — самые большие они сволочи на свете. Фашисты, — дернул удочку. — Сторонка тут у нас, знаете же, довольно тихая. Они и устроили в школе, за лесом у Черного Брода, госпиталь.
— А верно, что госпиталь? Или для отвода глаз?
— Госпиталь.
— Госпиталь не надо, пусть, — мыслям своим в ответ сказал Кирилл.
— Так я про другое. — Алесь смотрел, как колыхался, подхваченный теченьем, поплавок. — Я про другое. Готовили было тяжелораненых к вывозке в Германию. А позавчера — приказание: оставить, а порожняк, который пригнали за ранеными на узловую, загрузить трофейным скотом.
— Ну, им виднее, что делать. Скот ворованный грузить или тяжелораненых спасать. В этом, братец, мы им не советчики.
— У меня пока все, — сказал Алесь.
Помолчали.
— Ничего не изменилось? В пятницу в город? — повернул Кирилл голову к Алесю.
— В город. С мясом. В шесть утра.
— Подхватишь меня на шоссе. У поворота на Криницы.
Снова помолчали. Каждый ушел в себя. Потом Кирилл, как бы прерывая размышленье:
