В то же время, опровергая адресованные социал-демократам либеральные и консервативные обвинения в «непатриотизме», Ленин в опубликованной в декабре 1914 г. статье «О национальной гордости великороссов» четко отличал от буржуазной «культуры» социально прогрессивную национальную культуру. В его толковании это означало приверженность общества русской гуманистической культуре, которой по праву может гордиться русский народ; однако эта культура, по его мнению, противостоит историческим устремлениям и интересам царизма, русской буржуазии и церкви. Справедливая «национальная гордость» связывалась Лениным с понятием свободы, со способностью большинства народа «порвать со своей рабской жизнью». «Мы полны чувства национальной гордости, — писал он, — и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и свое рабское настоящее, когда те же помещики, споспешествуемые капиталистами, ведут нас на войну… Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство… такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам… Нельзя великороссам “защищать отечество” иначе, как желая поражения во всякой войне царизму, как наименьшего зла для 9/10 населения Великороссии, ибо царизм не только угнетает эти 9/10 населения экономически и политически, но и деморализует, унижает, обесчещивает, проституирует его, приучая к угнетению чужих народов, приучая прикрывать свой позор лицемерными, якобы патриотическими фразами».[585]
Приверженность Ленина национальным ценностям, русскому языку не противоречила тому, что он никогда не принимал никаких ценностных иерархий народов, культур и языков. С этой точки зрения поучительно письмо Ленина Шаумяну, написанное в декабре 1913 г.[586] Из него выясняется, что в целях сохранения единства рабочего движения Ленин пока еще (до 1918 г.) придерживался идеи централизованного государства. В то же время в плане решения национального вопроса он обратился к примеру Швейцарии как страны, которая воплощает практически единственную демократическую форму децентрализации, возможную в условиях капитализма. Ленин приводил социал-демократам этот пример не по каким-либо иллюзорным соображениям. Он писал: «Мы вырабатываем национальную программу с точки зрения пролетариата; с которых же пор в образцы рекомендуется брать худшие примеры вместо лучших?»[587]
С другой стороны, у него окончательно сформулировалось убеждение, что языковая и культурная свобода народов не может быть нарушена, эту проблему он рассматривал с точки зрения основных демократических свобод. Именно поэтому Ленин считал, что не может быть принят никакой государственный язык, поскольку он будет поддерживать шовинизм «большой нации», в данном случае — русификаторскую политику царизма, и еще более углубит уже существующие противоречия во вред угнетенным народам. В этом случае он опять-таки руководствовался тем политическим и теоретическим соображением, что в национальном вопросе необходимо выдвигать на передний план принципиальные вопросы демократии.[588]
Ленин и по этому вопросу спорил с австромарксизмом, поскольку австромарксистская политическая и идеологическая концепция культурно-национальной автономии оценивалась им как уступка национализму, которая ограничивает демократические устремления национальных движений, подчиняя эти движения церкви, священникам и в то же время осложняя создание рабочих организаций, применение интернационалистических принципов и практическую деятельность рабочего движения. Как бы мы ни оценивали спор Ленина с Отто Бауэром и концепцией культурно-национальной автономии, несомненно, что он вскрыл определенные недостатки, поскольку австрийские социал-демократы до 1918 г. не признавали права народов Австро-Венгрии на самоопределение.[589]
На основании сказанного видно, что Ленин всегда подходил к вопросу о роли и характере национально-освободительных движений с исторической и классовой точки зрения. Ленин поддерживал не любые восстания малых государств и национальных движений против крупных империалистических держав, ссылаясь на то, что не следует поддерживать восстания классов, более реакционных, чем буржуазия стран ядра.[590] (Тогда он, конечно, еще не принимал во внимание интересов изолированной, «отдельной» социалистической великой державы). В соответствии с этим он описывал национальное угнетение в качестве специфической формы классового гнета с ее собственными экономическими и социально-культурными корнями. Таким образом, национальный вопрос был для него вопросом социальной и политической, экономической и культурной эмансипации. Он писал, что даже при социализме решение национального вопроса «превратится в действительность “только” — “только”! — при полном проведении демократии во всех областях, вплоть до определения границ государства сообразно “симпатиям” населения, вплоть до полной свободы отделения. На этой базе… создастся ускоренное сближение и слияние наций, которое завершится отмиранием государства».[591]
Нарисованная нами картина была бы неполной, если бы мы не указали на то, что Ленин старался понять политическую позицию рабочего класса западных стран, и это имело определенное значение, ведь, как можно видеть, он отнюдь не был «глух» к этой проблеме. Ленин исследовал экономические, политические и духовные факторы отношений между угнетающими и угнетенными странами, скрывавшиеся за «проституированием» западной социал-демократии. Он изучал иммиграцию и положение рабочих в Америке по английской книге Гурвича (Immigration and Labor). В концентрированной форме Ленин объяснял переход части рабочих на позиции оппортунизма в связи с их положением в угнетающих и угнетенных нациях следующим образом: «(1) Экономически разница та, что части рабочего класса в угнетающих странах пользуются крохами сверхприбыли, которую получают буржуа угнетающих наций, сдирая всегда по две шкуры с рабочих угнетенных наций. Экономические данные говорят, кроме того, что из рабочих угнетающих наций больший процент проходит в “мастерки”, чем из рабочих угнетенных наций, — больший процент поднимается в аристократию рабочего класса. Это факт. Рабочие угнетающей нации до известной степени участники своей буржуазии в деле ограбления ею рабочих (и массы населения) угнетенной нации. (2) Политически разница та, что рабочие угнетающих наций занимают привилегированное положение в целом ряде областей политической жизни по сравнению с рабочими угнетенной нации. (3) Идейно или духовно разница та, что рабочие угнетающих наций всегда воспитываются и школой и жизнью в духе презрения или пренебрежения к рабочим угнетенных наций. Например, всякий великоросс, воспитавшийся или живший среди великороссов, испытал это».[592]
Ленин был одним из первых марксистов, социал-демократов, осознавшим действительное, всемирно-историческое значение колониального вопроса. Судьба колоний получила определяющее значение по трем причинам. Во-первых, важнейший политический вывод, сделанный Лениным в связи с экономическим «смыслом» колонизации и существования колоний, состоял в том, что антиколониальные и национальные движения неизбежно переплетутся друг с другом и с европейским рабочим движением; этот общий интерес порождается империалистическим гнетом в рамках мировой системы. Хотя эти движения «объективно» действительно, хотя и по-разному, становятся врагами существующей структуры мировой системы, Ленин, вероятно, недооценил свою прежнюю идею о роли «рабочей аристократии» и о том, что рабочее движение развитых европейских стран именно в результате эксплуатации колоний попадает в относительно привилегированное положение и способствует поддержанию, консервации капиталистической системы. Он сам подчеркивал, что крупные империалистические державы рекрутируют из руководителей национально-антиколониальных движений «верные существующему строю» группы и «проституируют» их.[593]
