Из массы документов и исследований однозначно выясняется, что белые, по крайней мере учитывая международную реакцию, старались «скрыть» сам факт погромов, в то время как большевики, как раз наоборот, с самого начала сообщали о погромной агитации и погромах, осуществленных Красной армией, и предали это явление самой широкой гласности.[925] Ленин и узкое большевистское руководство имели точные сведения о погромах, знали страшные факты, связанные с антисемитизмом; Диманштейн информировал о происходящем лично Ленина.[926]

Реакция Ленина, Троцкого и других советских руководителей на погромы была решительной, опиравшейся на убеждения и обдуманной, но в то же время и гибкой, приспосабливавшейся к быстро изменявшейся ситуации и нацеленной на поиск оптимальных решений (в этой области также можно было воспользоваться опытом 1905 года). Позиция Ленина и Троцкого в связи с национальным составом Красной армии состояла в том (и, принимая во внимание их взгляды на партию и государство, не могла быть иной), что Красную армию, как и партию, нецелесообразно организовывать на национальной основе, ведь интернационалистская революция не должна отравляться тем самым национализмом, который является идеологией, объединяющей белых. Белые с их антисемитской идеологией и обещанием «единой и неделимой России» казались реставраторами старого царского режима. Деникин и Врангель охотно видели бы на месте большевистского режима своего рода «модернизованную монархию».[927] Ленин, как и все большевики, постоянно подчеркивал, что белые находятся «на содержании» у Запада, опираются на его поддержку, что дискредитировало их «демократическую», «национальную» пропаганду. Ленин же смог оставаться интернационалистом и при этом встать на «оборонческую позицию» в противовес интервенции, на позицию нового, социально обоснованного «государственного патриотизма» и защиты нового отечества, что позволило ему назвать белых представителями «французского, английского и американского капитала».[928]

Следуя политическим и теоретическим соображениям Ленина, большевистские руководители стремились органически ввести вооруженную самооборону евреев в рамки Красной армии. По указу Совнаркома от 17 ноября 1918 г. был закрыт «Союз евреев-воинов», после чего произошло независимое от национальных различий вхождение евреев в Красную армию. Советская власть стесняла деятельность еврейских сепаратистских и национальных (сионистских) организаций явно буржуазного характера. После закрытия упомянутого «Союза» было ликвидировано «Центральное бюро еврейских общин», а его имущество было передано местным советам, тем самым был положен конец существованию параллельного советам властного центра, опиравшегося на национальные «корни». Как подчеркивалось в декрете, принятом в ноябре 1918 г., «Бюро» и еврейские общины «ведут вредную политику, направленную к затемнению классового самосознания еврейских рабочих масс», и, «беря на себя исполнение правительственных функций», осуществляют эту деятельность «в антипролетарском духе», поэтому эти организации решено «закрыть навсегда». Вытеснение еврейских буржуазных и сионистских организаций из политической жизни компенсировалось оказанием социальной помощи массам бедных евреев, условия жизни которых ухудшились отчасти из-за экономической политики военного коммунизма.[929] На облегчение жизни евреев был нацелен целый ряд декретов и практических мер и позже, в 1920 г. Руководящую роль в этом играл Наркомнац, его Еврейский комиссариат и Еврейская секция большевистской партии, которую активно организовывало само Политбюро.[930]

В то же время власти не препятствовали легальной деятельности сионистских социалистических организаций («Поалей Цион»), больше того, когда весной-летом 1919 г. советская власть оказалась на краю гибели, были приложены усилия для привлечения в Красную армию как можно большего количества евреев с пострадавших от погромов территорий. К весне 1919 г. в ЦК Бунда получили перевес силы, выступавшие за соединение с Коммунистической партией.[931] Об этом своем намерении они сообщили телеграммой, направленной в апреле в Москву, и одновременно с этим ЦК Бунда мобилизовал членов своих организаций в возрасте от 18 до 25 лет в ряды Красной армии.[932] Подобные акции были особенно необходимы потому, что среди красноармейцев велась сильная антисемитская агитация в духе белогвардейско-черносотенной пропаганды, утверждавшей, что причиной всех бед и трудностей являются «еврейские комиссары».

Когда волна белогвардейских и петлюровских погромов достигла кульминации, изменилась политика как Ленина и большевиков, так и еврейских, главным образом сионистских, рабочих организаций. Это в концентрированной форме продемонстрировал VII съезд советов (декабрь 1919 г.), на котором различные еврейские партии единодушно встали на сторону советской власти, но, в отличие от большевиков еврейской национальности, питали иллюзорные надежды на создание в будущем в Палестине еврейского социалистического государства.[933] Различные течения «Поалей Цион» (Еврейская социалистическая партия и Еврейская коммунистическая партия) с такой же решимостью выступили на стороне советской власти и Красной армии, но при этом не отказались от перспективы создания социалистического государства в Палестине.[934] В конце 1919 г. в уже цитированном нами обобщающем документе, подготовленном еврейской секцией при ЦК РКП, утверждалось, что вместо прежних надежд и ожидания реставрации капитализма широкие круги еврейской мелкой буржуазии также начали искать способ приспособиться к новым политическим и экономическим условиям. Таким образом, несмотря на ограничение, а потом и упразднение иудаизма и религии вообще, началось приспособление все более широких слоев еврейского населения к новым советским условиям. В 1923 г. 5,2 % членов партии составляли евреи.[935] Этот процесс может быть показан единственной цифрой: в 1920 г. доля смешанных браков между евреями и неевреями составляла примерно 34 %, что, пользуясь понятием, часто употреблявшимся Лениным, называли ассимиляцией. В массовых масштабах перед евреями открывались такие жизненные возможности, о которых ранее нельзя было и мечтать.

Наиболее «эффективным» и «успешным» приемом белогвардейской пропаганды среди бойцов Красной армии, вероятно, было утверждение, что евреев «слишком много» в невоюющих частях и почти не видно в окопах. Конечно, цель белогвардейской пропаганды состояла в том, чтобы противопоставить красноармейцев «засилию еврейских комиссаров». Евреи изображались исключительно как представители советской власти, чему, вероятно, очень удивлялись миллионы граждан еврейского происхождения. Число евреев в рядах большевиков, в том числе и на высших властных постах, не было столь велико, каким его старалась представить белогвардейская пропаганда.[936] Не намного больше соответствовал истине и популярный        пропагандистский лозунг «еврейской ЧК».[937] Ленин знал, что как у белых, так и у красных служило много бойцов и командиров, побывавших в обеих армиях и распространивших в них пропаганду обеих сторон, на что каждая армия реагировала по-своему. Наркомвоенмор Троцкий в особом приказе откликнулся на антисемитскую пропаганду, появившуюся в рядах Красной армии.[938]