Политическая концепция Ленина не может быть реконструирована без ясного представления о личном отношении Ленина к «еврейскому вопросу».

Политическая и эмоциональная позиция Ленина хорошо отражается в случае с листовкой Максима Горького «О евреях», происшедшем в 1919 г., во время кульминации белогвардейских погромов.[939] По своеобразному рассказу С. Диманштейна, он хотел убедить председателя Совнаркома в том, что Горький перестарался, «перехвалил» еврейский народ, вследствие чего листовка казалась Диманштейну, как говорится сегодня, «контрапродуктивной» и он предложил задержать ее распространение. Ленин считал необыкновенной удачей, что все большая часть еврейской интеллигенции и рабочего класса переходила на сторону советской власти. В своих уже не раз цитированных воспоминаниях 1924 г. Диманштейн писал: «Надо сказать, что в разговорах со мной Ленин неоднократно подчеркивал все значение евреев для революции не только в России, но и в других странах, и насколько важно для революции скорее ликвидировать результаты несправедливости к еврейским трудовым массам из-за грехов капиталистического и религиозного мира».[940] Быть может, именно поэтому Ленин не согласился с Диманштейном, который считал, что «неимоверный дифирамб» Горького евреям и их роли в революции лишь подольет масла в огонь антисемитизма. И хотя Ленин признал, что преувеличенное выделение этих моментов может принести вред, он в то же время согласился с содержанием листовки Горького и не видел надобности в ее задержании.[941]

Несмотря на «чрезмерную компенсацию», заметную в действиях Диманштейна, позиция Ленина была характерна и для общего подхода Ленина к национальному вопросу, согласно которому коммунисты каждой национальности должны воевать с националистическими и религиозными предрассудками и идеологиями прежде всего в рамках собственной национальности. Однако в данном случае чрезмерное следование этой позиции привело — об этом Диманштейн умолчал — к конфликту между Горьким и руководством «еврейской секции». В упомянутой листовке Горький практически выступил в защиту в основном поддерживавших советскую власть социалистических сионистских партий, которые, в отличие от несоциалистических сионистских партий, еще не преследовались властями. Обвиняя Диманштейна и его единомышленников, Горький писал: «У евреев есть свои партии, враждебные друг другу: евреи-сионисты хотят переселения в Палестину… а другие против этого и враждуют с сионистами, закрывая их школы, синагоги, запрещая обучать детей еврейскому языку».[942]

Хотя и нет документов, свидетельствующих о том, что Ленин остановил преследование «буржуазного (т. е. религиозного. — Т. К.) сионизма», до 1919 г. его представители не привлекались к суду. В апреле 1920 г. сотрудники ЧК арестовали около 100 участников московской конференции сионистов. Через несколько месяцев арестованные — согласно некоторым источникам, благодаря вмешательству Ленина — были выпущены на свободу, однако 19 активистов движения были без суда, в административном порядке приговорены к 5 годам тюрьмы.[943] Позже Ленин неоднократно встречался с Горьким, просившим о смягчении ограничений, наложенных на еврейскую культуру и политическую деятельность.[944]

Ленин считал настолько важным противодействие антисемитизму и погромам, что в конце марта 1919 г. записал на граммофонную пластинку знаменитую речь «О погромной травле евреев». Однако в этой речи он не подчеркивал т. н. «заслуг» евреев, а попытался дать такую социальную, политическую и классовую характеристику антисемитизма и погромов, которая была бы понятна даже самим простым рабочим. «Когда проклятая царская монархия доживала свое последнее время, она старалась натравить темных рабочих и крестьян на евреев… Ненависть измученных нуждой рабочих и крестьян помещики и капиталисты старались направить на евреев. И в других странах приходится видеть нередко, что капиталисты разжигают вражду к евреям, чтобы засорить глаза рабочего, чтобы отвлечь их взоры от настоящего врага трудящихся — от капитала. Вражда к евреям держится прочно только там, где кабала помещиков и капиталистов создала беспросветную темноту рабочих и крестьян».[945]

Конечно, в направленной против антисемитизма агитационной речи невозможно взвешенно осветить проблему, но ленинский метод и без того ясен: вместо национально-этнических и религиозных компонентов в центр внимания поставлены классовые противоречия. Таким образом Ленин указал на то, что он защищает не евреев как таковых, а «массы еврейских трудящихся», являющихся такими же жертвами режима, как русская беднота: «Не евреи враги трудящихся. Враги рабочих — капиталисты всех стран. Среди евреев есть рабочие, труженики, — их большинство. Они наши братья по угнетению капиталом, наши товарищи по борьбе за социализм». В то же время он подчеркивал, что «среди евреев есть кулаки, эксплуататоры, капиталисты, как и среди русских, как и среди всех наций. Капиталисты стараются посеять и разжечь вражду между рабочими разной веры, разной нации, разной расы… Богатые евреи, как и богатые русские, как и богачи всех стран, в союзе друг с другом, давят, гнетут, грабят, разъединяют рабочих… Позор тем, кто сеет вражду к евреям, кто сеет ненависть к другим нациям».[946]

Строгий, иногда несколько упрощенный классовый подход и интернационализм Ленина были оправданы повседневными событиями гражданской войны. Прежде всего это относится к тому, что еврейство было сильно разделено не только в политическом, но и в социально-экономическом отношении. Евреев можно было встретить почти в каждой партии и во многих армиях от отрядов Махно до Добровольческой армии Деникина (пока их не удалили оттуда). Белогвардейцы и петлюровцы с помощью цензуры не допускали в прессу информацию о погромах и в то же время не хвастались и тем, что, хотя в колчаковской Сибири и на деникинском юге России антисемитизм был существенным атрибутом диктатуры, местные группы еврейской буржуазии, прежде всего еврейские общины Уфы и Томска, сотрудничали с Колчаком, и, вероятно, поэтому там не были запрещены буржуазные течения сионистских организаций. Еврейские капиталисты финансировали и первые «авантюры» Добровольческой армии. Представители еврейской крупной буржуазии Ростова спасли стоявшие на грани провала первые эксперименты белого движения и предложили поддержку контрреволюционному выступлению ростовского казачества, которое стало одним из исходных пунктов антисемитских злодеяний.[947]

Конечно, антисемитские явления проявились и в Красной армии, так как красноармейцы были выходцами из того же общества, что и белогвардейцы. Литературным «пособием» по этой теме по сей день является непревзойденный шедевр Исаака Бабеля «Конармия». В этом цикле новелл в художественной форме вскрыты эти проблемы и показано, как бойцы Первой Конной армии впутались в антисемитские погромы во время советско-польской войны летом-осенью 1920 г. Политическая и теоретическая позиция Ленина в связи с этими событиями может быть реконструирована достаточно хорошо.

Поражение Красной армии под Варшавой в конце лета 1920 г. было последним крупным столкновением в советско-польской войне,[948] после которого отдельные обнищавшие, деморализованные красноармейские части «прославились» учиненными ими погромами. То, что погромы перекинулись даже на некоторые дивизии легендарной красной Конармии, ясно показало советскому правительству, что погромный антисемитизм — это тот вирус, распространение которого в данной исторической ситуации даже в собственных рядах нельзя будет остановить с помощью экономических и социальных мер (хотя именно тогда в серьезной форме начались размышления о ликвидации военного коммунизма), так как в данном случае речь шла об особенностях развития целого исторического региона. Антисемитизм «двигал» и солдатами польской армии[949] (добавим к этому, что он был написан и на знаменах контрреволюции в Венгрии и Румынии). Было ясно, что борьба с антисемитизмом потребует долгого времени.