Следуя этим путем, Лукач и многие его последователи-антисталинисты, а также оппоненты (и, конечно, еще раньше — Грамши) уже в 1960-е гг., в условиях «ленинского ренессанса» хрущевских времен начали достоверным образом и на высшем уровне философского мышления разрабатывать жизнеспособные элементы досталинского марксизма. А в 1970-е гг. уже многие европейские и советские оппозиционные марксистско-коммунистические авторы (от Рудольфа Бахро до итальянца Герратаны или Ференца Тёкеи) пытались мобилизовать эти элементы в интересах построения аутентичной социалистической альтернативы государственному социализму. Уже тогда выяснилось, что ленинский марксизм как комплексное историко-политическое и научно-теоретическое явление не может быть редуцирован до роли опоры власти и обоснования «государственной опеки» над народом, как это в течение десятилетий делали советские идеологи и — в обратном смысле — их буржуазные оппоненты.

Осуществлявшиеся во многих местах мира попытки оппозиционеров реконструировать идеи Ленина были направлены на создание рамок новой, критической интерпретации марксизма: сложились экзистенциалистский    марксизм, гносеологически инспирированный марксизм, а также «онтологическо-антропологический» марксизм, наряду с которыми распространились самоуправленческий марксизм и множество интерпретаций советско-коммунистического, структуралистского и гуманистического марксизма, которые в конечном итоге искали своего рода третий путь между консервацией государственного социализма и реставрацией капитализма. Все эти поиски имели различную форму и содержание, но были одинаково направлены в сторону аутентичного социализма. В противовес этим попыткам «систематизации», которые могут считаться различными философскими выражениями свободы личности и общества и непосредственной демократии, антиленинская аргументация, практически независимо от мировоззрения ее представителей, в конечном итоге проистекает из тезиса о «переходе ленинизма в сталинизм», который по сей день является и органическим элементом аргументации антиленинистского антикапитализма (марксизма?).

Сдержанное отношение к марксизму Ленина понятно, так как именно после распада СССР стало ясно, что этот исторически конкретный продукт интеллектуальной и практической деятельности, который больше не служит целям государственной легитимации, во всех отношениях — теоретически, политически и методологически — противостоит либеральной и националистической апологетике существующего строя, сопротивляется религиозным и спекулятивным «дополнениям» и интерпретациям и по своей внутренней логике может получить дальнейшее развитие только на основе соединения марксистской теории формаций и революционной, антикапиталистической практической деятельности. В то же время в числе субъективных причин неприятия ленинского марксизма нужно назвать то, что он наталкивается на «узконаучное» сопротивление левой академической интеллигенции, так как философское и «научно-дисциплинарное» деление, «расчленение» ленинского наследия, как показывает опыт предыдущих семи десятилетий, практически невозможно, поскольку это наследие во всех своих элементах устремлено на общий процесс, на целое. Двигаясь по следам Маркса, Ленин разрушил стены между наукой философией, теорией и практикой. Научный характер деятельности Ленина просто неотделим от преодоления капиталистической системы с помощью массового движения, в этом смысле марксизм Ленина прикован к крупнопромышленному рабочему классу XX века и его движению, будучи при этом методологически    удивительно пригодным для осмысления «общего процесса» в любых новых условиях. Маркс с его результатами в области философии и политэкономии сохраняет свое значение и без революционного рабочего движения, чего нельзя сказать о Ленине, все теоретические и политические усилия которого до 1917 года были направлены на осуществление целей рабочего движения и революции. А после 1917 года Ленин как основатель советского государства лавировал в плену противоречий между необходимостью сохранения власти и ранее провозглашенными целями, между «тактикой и стратегией», все яснее понимая, что осуществление первоначальных целей отодвигается далеко вперед в историческом пространстве и времени.[1154]

Ленинский марксизм питался из множества разнообразных источников, каждый из которых в свое время представлял возможности революционного преобразования общества. Таким было французское Просвещение, а позже — революционное якобинство как наследие революционной буржуазии, без которого нельзя было выйти за рамки традиционного (азиатского, феодального и т. д.) общества. В качестве самостоятельной традиции Ленин воспринимал Парижскую коммуну, которая была для него вершиной французского социализма. Важнейшими из русских предшественников Ленина можно считать Чернышевского и русское западничество (Белинского, Герцена и других), а также революционных народников, традицию русского якобинства. Все эти предпосылки были синтезированы на основе идей Маркса и Энгельса, но Ленин многому научился и у Плеханова — главным образом интерпретации философского материализма, а также у немецкой социал-демократии — прежде всего в области идеологии и практики современного рабочего движения. Из этих источников вытекала ориентированность его мышления на массовое движение и политику.

В ленинском марксизме все эти источники были «сплавлены» в рамках соединения теории и практики, культуры и политики на основе классового подхода, но при этом Ленин никогда не принимал вульгарного классового подхода, популистской концепции классовой борьбы, а также ее неприемлемой противоположности, финалистского изображения действительности. Главным вопросом ленинской «теоретической практики» всегда оставался поиск точек соприкосновения, «переходов», возможностей посредничества между теорией и практикой. Источники ленинского марксизма обусловили антимессианство и антиутопичность мышления Ленина, его восприимчивость к конечным целям была глубоко практичной. Под воздействием французского Просвещения и европейской, в том числе русской, материалистической философской традиции ленинский марксизм строился на базе преимущественного уважения к науке. Мышление Ленина, его постановка и решение вопросов всегда включали в себя соображения, выводы его оппонентов, часто оказывавшие на него стимулирующее влияние. В этом смысле — и это менее очевидно, чем в случае аутентичных источников — Ленин испытал и инспирирующее воздействие своих противников: Плеханова и Каутского, Бернштейна, молодого Струве и Бердяева с его ранним этическим социализмом, Маслова и Троцкого, Богданова и Паннекука, Бакунина и Сореля, Розы Люксембург и Бухарина… При этом мы еще не упомянули о «левацких» направлениях послереволюционных лет, представители которых в явно контрреволюционный период постулировали перманентную революционную ситуацию. Ленин сумел — хотя и с серьезными противоречиями — преодолеть их аргументацию, однако его ответы на поднятые ими проблемы даже в характерной политической оболочке были реакцией на сужение альтернатив.

Конечно, Ленин был автономным мыслителем, однако он не создал в рамках марксизма самостоятельной теоретической системы, «изма», хотя даже многие современные мыслители, систематизирующие идеи Ленина, пишут о ленинизме.[1155] Ленин «динамизировал», обогатил новыми идеями и применил на практике в новых условиях марксистскую традицию, которую намеревалась похоронить «официальная» европейская социал-демократия. Исправляя другое недоразумения, следует подчеркнуть, что ленинский марксизм, ориентированный на массовое движение и политику, отнюдь не означает обусловленной «русскими источниками» теории «заговорщицкой партии».