Новый подъем рабочего движения был прерван началом мировой войны и волной национализма, которая с 1916 г. почти незаметно «реабилитировала» большевизм Ленина. Февраль 1917 г., анализ его последствий и подтверждение сложившихся организационных принципов проявились в ходе октябрьской революции. «Интеллигентские дискуссионные клубы» Богданова не смогли сыграть своей исторической роли именно тогда, когда в принципе имели для этого больше всего возможностей.[481]

Как только произошел партийный раскол 1903 г., Троцкий захотел уже с 1904 г. «снова объединить» партию.[482] Однако, несмотря на все его усилия, это не удалось ему даже в течение десятилетия. Там, где все хотят объединять, это обычно никому не удается. Быть может, Ленин первым понял, что РСДРП не может быть восстановлена в первоначальном виде. В 1908 г. Троцкий создал печатный орган украинского социал-демократического союза «Спилка» — газету «Правда» (которая так хорошо редактировалась, что, позавидовав ее успеху, Ленин позже назвал «Правдой» и газету большевиков). Почувствовав важную особенность развития социал-демократического движения в России, а именно его интеллигентский характер, перевес интеллигенции в его руководстве, Троцкий провозгласил, что «рабочие должны взять в руки собственную партию. Рабочие делегаты от Советов и особенно от профсоюзов, потому что они собрали очень важный опыт рабочей самоорганизации».[483] Позже в той же газете можно было прочесть, что «массам непонятна дискуссия меньшевиков и большевиков, уже не говоря о расколе».[484]

Конечно, Ленин был готов к согласованию различных направлений только в том случае, если инициатива и определяющие силы оставались на его стороне. (Нужно заметить, что в ходе этих дискуссий Ленин получил значительную политическую и литературную поддержку в первую очередь от Каменева и Зиновьева, о которой здесь нет возможности писать подробнее).[485] Троцкий по существу интерпретировал намерения Ленина в контексте «диктаторских» целей и личных мотивов, так он воспринял и январскую партийную конференцию 1912 г., а также созданный на ней первый самостоятельный большевистский Центральный Комитет, который был оценен им как первый шаг к созданию «сверху» новой партии. В материалах организованной им, но провалившейся «августовской конференции» (августовский блок), опубликованных в 1912 г., Троцкий оценил создание этого органа как «партийный раскол».[486]

В марте 1912 г. в «Правде» Троцкого было опубликовано сообщение о создании «Организационного комитета РСДРП», вокруг которого могут собраться «все жизнеспособные социал-демократические группировки».[487] Лишь фракция Ленина, организовавшая в январе собственную конференцию, была названа как препятствующая объединительному процессу.[488] Занять позицию над фракциями было невозможно и раньше. Существовало так много разных направлений, от впередовцев до ликвидаторов, что из них можно было создать по крайней мере три партии. В «Извещении о конференции» Троцкий так писал об этом: «Не имея возможности опереться на партийные низы, Центральный комитет распался вследствие внутренних трений, причем ленинская группа выкинула знамя “двух партий” и под этим знаменем мобилизовала наиболее непримиримые и раскольнически настроенные элементы прежней большевистской фракции».[489] Тем самым он почти признал тот факт, что ему не удалось оставить после себя значительных организационных «достижений», в то время как считавшаяся малозначительной ленинская конференция оказалась историческим шагом. Это лучше всего подтверждается тем, что пять лет спустя к Ленину — в противоположность большинству руководителей меньшевиков, «остановившихся» на лозунге буржуазно-демократической республики, — присоединился и сам Троцкий.

Изучение архивных источников подводит историка к выводу, что в условиях нелегальной деятельности важнейшим для Ленина было функционирование под его руководством такой нелегальной организации, политической целью которой было бы сохранение теоретически выработанных перспектив демократической и пролетарской революции. Такая нелегальная партия стала точкой кристаллизации российского рабочего движения, позволившей в конечном итоге, когда существующий режим оказался в кризисе и рухнул, интегрировать революционные направления в одну крупную организацию.

Характерно, что в августе 1917 г. дорогу в большевистскую партию нашла и организация т. н. «межрайонцев», символизировав тем самым, что новая революция породила и новую массовую партию.

Но настоящая «критика» «партийной концепции» Ленина и большевиков была осуществлена в ходе революционного подъема в Европе, когда оказалось, что «партии нового типа» не смогли прочно овладеть властью на Западе. Революционеры, в том числе, конечно, и Ленин, с разочарованием приняли к сведению, что революционизация пролетариата не удалась или же удалась только отчасти, что сделало невозможными успешные революции на Западе. Изучая «причины неожиданного идеологического кризиса» (выделено мной. — Т. К.) пролетариата, молодой Лукач в «Истории и классовом сознании» пришел к конечному выводу, что подчеркиванием «меньшевизма», «экономизма» рабочего класса, его «омещанивания» или роли «рабочей аристократии», вероятно, не «вполне охватывается тотальность, и, тем самым, суть нашего вопроса». Сетуя на «границы революционной стихийности», он нашел выход в повышении «решающей, даже предрешающей исход роли» коммунистической партии, ленинской организации.[490] С 1902 по 1922 г. основная проблема так или иначе, в той или иной форме состояла в том, где пределы этой «решающей роли» партии. Прозрение наступило позже, после сталинской эпохи. Престарелый Лукач уже искал «слабый пункт» ленинской (и своей прежней) позиции.[491] Теперь уже пожилой философ видел основную проблему не в «идеологической отсталости пролетариата» и вместо этого обратил внимание на изменения в характере капиталистической экономики, их духовно-психологическое влияние: «Единственно значительная — своевременно не обнаруженная и потому неверно критикуемая — слабость этой грандиозной концепции Ленина, в которой Маркс действительно революционным образом вписывается в современность, — это то, что она сосредоточена исключительно и безусловно на преобразовании идеологии (выделено мной. — Т. К.) и потому недостаточно конкретно показывает связь этого преобразования с изменением объекта, подлежащего переделке, то есть капиталистической экономики».[492] Не выясняется, какие экономические тенденции порождают тред-юнионистское сознание, а какие — революционно-политическое классовое сознание пролетариата, разница между ними остается скрытой. Казалось, что концом «идеологического спасения» стала сама революция. Однако несостоявшаяся европейская революция и изоляция российской революции перевели «идеологическое спасение» рабочего класса в новую историческую позицию.