Следовательно, он считал эти народные организации общероссийским политическим центром, для которого «не минус, а плюс», что в нем заседают не только социал-демократы. В советах Ленин видел доказательство того, что социал-демократы не хотят навязать России никаких экспериментальных идей, управление страной должно было органически перейти в руки созданных народом органов. «Мы не навязываем никаких нами выдуманных новшеств народу, — писал Ленин, — мы только берем на себя почин осуществления на деле того, без чего нельзя жить дальше в России……Мы опираемся всецело и исключительно на свободный почин, исходящий от самих трудящихся масс».[650] Ленин желал ослабления влияния эсеров в советах, однако этот тактический момент не противоречил его основному замыслу. Позже Ленин так оценивал роль советов: «В огне борьбы образовалась своеобразная массовая организация: знаменитые Советы рабочих депутатов, собрания делегатов от всех фабрик. Эти Советы рабочих депутатов в нескольких городах России все более и более начинали играть роль временного революционного правительства, роль органов и руководителей восстаний».[651]
Меньшевистская «Искра» предложила в рамках тактики бойкота выборов в Думу немедленно организовать «революционное самоуправление» в качестве «возможного пролога восстания». Ленин видел этот вопрос иначе, собственно говоря, как раз наоборот: по его мнению, до революции проблематика революционного самоуправления (ее профессиональные и экономические аспекты) большей частью является преждевременной, только победоносное восстание может создать необходимые предпосылки самоуправления. «Организация революционного самоуправления, — писал Ленин, — выбора народом своих уполномоченных есть не пролог, а эпилог восстания… Надо сначала победить в восстании (хотя бы в отдельном городе) и учредить временное революционное правительство, чтобы это последнее, как орган восстания, как признанный вождь революционного народа, могло приступать к организации революционного самоуправления».[652]
Как Ленин неоднократно подчеркивал в 1905–1906 гг., рабочее самоуправление не может существовать в рамках старого режима. Опровергая связанные с этим наивные надежды, он писал: «Революционное самоуправление при сохранении власти за царем может быть лишь одним из кусочков революции… Делать из него главный лозунг революционного пролетариата значит вносить путаницу и играть на руку освобожденцам (одной из фракций либералов — Т К.) …Мы не должны смешивать эту организацию войны, организацию восстания с самоуправлением. И по назначению своему, и по способу возникновения, и по характеру организация вооруженного восстания, организация вооруженной армии совсем не похожа на организацию революционного самоуправления».[653]
Ленин так комбинировал революционные лозунги: «созыв всенародного учредительного собрания временным революционным правительством, организация вооруженного восстания и революционной армии для свержения царской власти».[654] Следовательно, он считал уместной тактику бойкота Думы лишь до тех пор, пока сохранялась возможность вооруженного восстания и бойкот указывал революционным массам на незавершенность революционного процесса.[655] При сохранении самодержавия Дума означает «шаг в сторону буржуазной монархии», но ни в коем случае не является воплощением народных устремлений.
В 1907 г. дело буржуазно-демократической перестройки потерпело окончательное поражение, его основные цели были осуществлены в течение нескольких дней в феврале 1917 г. Но лишь после этого показалось другое лицо 1905 года, рабоче-крестьянская и солдатская революция, центральными органами которой снова, только уже на более высоком уровне, стали советы и осуществлявшие захват земли крестьянские комитеты. Следовательно, сама брошюра «Государство и революция» родилась вовсе не столь «неожиданно», как это часто думают. Уже в марте 1908 г. в статье «Уроки Коммуны» Ленин по существу обобщил совместный опыт Парижской Коммуны и Первой русской революции.[656] Он остановился на двух ошибках пролетариата, который, во-первых, не осуществил «экспроприации экспроприаторов» и, следуя теории прудонистов и мечтая о «водворении высшей справедливости в стране», не овладел банками. «Вторая ошибка — излишнее великодушие пролетариата: надо было истреблять своих врагов, а он старался повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий в гражданской войне…».[657] Принимая во внимание, что при подавлении Коммуны французская буржуазия, отложив в сторону всякие моральные соображения, подняла волну диких убийств, становится понятным, почему Ленин в период контрреволюционных репрессий в России задумался о возможных и ожидаемых задачах самозащиты пролетарской революции в будущем. В то же время он чувствовал, что русская революция будет способствовать международному распространению революции: Коммуна «всколыхнула по Европе социалистическое движение, она показала силу гражданской войны, она рассеяла патриотические иллюзии и разбила наивную веру в общенациональные стремления буржуазии. Коммуна научила европейский пролетариат конкретно ставить задачи социалистической революции».[658] По своему обыкновению, Ленин показал понятые им закономерности и исторический опыт в качестве общего опыта всего пролетариата, хотя значительная часть европейского и русского рабочего класса не помнила в 1908 г. о Парижской Коммуне.[659]
В начале 1917 г., в связи с рассуждениями Маркса в «Гражданской войне во Франции» об опыте Коммуны и о необходимости сокращения рабочего дня и «соединения производительного труда всех с участием всех в “государственном” управлении», Ленин, обратившись к опыту советов 1905 г., сделал следующее замечание на полях «синей» тетради: «Русская революция подошла к этому же приему, с одной стороны, слабее (более робко) подошла, чем парижская Коммуна, с другой стороны, показала шире “Советы рабочих депутатов”, “солдатских и матросских депутатов”, “крестьянских депутатов”. Это Nota bene”».[660] Следовательно, практическая проблема сохранения политического государства и вопрос возможных задач государства типа Коммуны уже в 1907–1908 гг. тематически появились в творчестве Ленина.
5.3. Философия октябрьской революции или критика современного государства и парламентаризма
Как и у Маркса, одним из кардинальных пунктов ленинской теории революции, исходной точкой социалистической революции было свержение и уничтожение политического государства, этого тысячелетнего института человеческого общества. Ленина со студенческих лет интересовал вопрос о государстве, «центральный вопрос любой революции». Последняя мысль в изменчивых исторических формах утвердилась уже в домарксистской российской революционной мысли (прежде всего у бакунистов и иных анархистов).[661] Однако, как уже говорилось, Ленин практически с самого начала вступил в борьбу с «крестьянской» и «национальной» утопией и подчеркивал классовый характер, социальный и всемирно-исторический аспекты революций.
По сравнению с Лениным, Ю. О. Мартов более взвешенно отнесся к наследию Бакунина и сформулировал в определенном смысле более «тонкие» аргументы против анархизма. В одной из своих статей, написанной в 1910 г., Мартов отметил, что, потерпев поражение в полемике с Марксом, которая велась в Интернационале в 60-х годах XIX века, и став самостоятельным духовным «вождем» анархистских движений, Бакунин в то же время принял экономические воззрения Маркса, суть «Капитала», точнее, его конечный вывод — необходимость «экспроприации экспроприаторов». Теоретико-методологический и практико-политический тупик возник за счет того, что, подобно Прудону, Бакунин «противопоставил экономическую организацию общества его политической организации»: по его мнению, в экономической сфере необходимо добиться равенства и справедливости, в то время как основная причина социального неравенства лежит в сфере политики, где господствует насилие. Поэтому Бакунин и анархисты считали своим главным противником государство и в его разрушении видели необходимое условие освобождения общества. Иначе говоря, они, как указал Мартов, поменяли местами причину и следствие. Осознание этой подмены привело Мартова к убеждению, что марксизм должен вытеснить анархизм из революционного движения.[662] Особенности исторического развития России отразились в том, что в конечном итоге анархистское мировидение и анархистский подход к политике (исходящий из того, что сфера политики якобы может быть оставлена без внимания и уничтожена одним ударом, как будто сфера политики и само государство не являются носителями капиталистических экономических и социальных отношений!), основанные на полном непонимании современного общества, укоренились прежде всего в определенных слоях крестьянства, отвергавших государственное принуждение, прежде всего на Украине, но затронули и рабочее движение. Главное состояло в том, что возможность и необходимость социалистической революции интерпретировались только в форме «народного бунта», при этом обходился вопрос о «сизифовой» работе по организационно-интеллектуальной подготовке такой революции.[663] В конечном итоге с конца XIX века становилось все более очевидным, что российский анархизм не способен осмыслить новую проблематику современного общества, однако в этом отношении он подготовил почву для других антикапиталистических революционных течений и пробудил от спячки относительно широкие группы общества.
