Владимир Ильич попал в тюрьму будучи уже марксистом, социал-демократом (в то время эти два слова еще были синонимичны), революционером. Тюремное заключение воспринималось им в качестве естественного атрибута жизни, так сказать, неизбежного этапа на пути к революции… Первичными источниками, свидетельствующими об этом, были письма Ульянова к членам семьи. В ссылке, в тюрьме и в эмиграции переписка становится своего рода формой жизни, единственной возможностью общения с внешним миром. Хотя старшая сестра Владимира А. И. Ульянова-Елизарова в предисловии к публикации в 1931 г. писем Владимира Ильича справедливо подчеркивала, за этими письмами видится «человек дела», уделяющий мало времени личным вопросам,[124] сам жанр переписки служит именно выражению личных чувств. По воле судьбы Ульянов стал активным корреспондентом. Центральной темой его писем обычно были теоретические и научные труды, вообще книги и собственные работы.[125] И, конечно, много внимания уделяется членам семьи, которые делали все возможное для того, чтобы Владимир получал всю ту литературу, которая дозволялась в тюремных условиях. Его письма необычайно интересны и в том смысле, что они помогают раскрыть и понять тайну его личности.[126] Другая, младшая сестра Владимира Ильича, Мария    Ильинична, тоже подчеркивала важное значение семьи в его жизни.[127] Семейным наследием была и его легендарная аккуратность, о которой упоминают все авторы. «Одной из характерных черт Владимира Ильича, — писала М. И. Ульянова, — была большая аккуратность и пунктуальность, а также строгая экономия в расходовании средств вообще, а в частности, лично на себя. Вероятно, эти качества передались Владимиру Ильичу по наследству от матери, на которую он походил во многих чертах характера. А мать наша — по материнской линии — была немка, и указанные черты характера были ей свойственны в большой степени».[128] Более поздний опыт отражен в отзыве В. М. Молотова, который считал, что немецкого в Ленине было мало, «но аккуратность, организованность — чертовская».[129] Эта педантичность, доставшаяся Ленину в наследство по материнской линии, глубоко укоренилась в его характере, не выносившем недоделанной работы. Быть может, именно эта практичность, «организованность» и сыграла роль в том, что Владимир Ильич сохранял способность к творчеству, даже попадая в самые тяжелые условия. Всю жизнь он как бы соревновался со временем, стремясь увидеть конец старой и рождение новой России.

Владимир Ульянов чрезвычайно быстро приспособился к одиночке, к суровым условиям изоляции. Двадцатипятилетний молодой человек сознательно подготовился к возможности тюрьмы и ссылки. Тюремное заключение он воспринял как ситуацию, в которой появляются относительно благоприятные условия для научно-теоретической работы. 12 января 1896 г. он писал из петербургского дома предварительного заключения сестре Анне, которая уже во время процесса своего брата Александра испытала на себе влияние тюремного воздуха: «Все необходимое у меня теперь имеется, и даже сверх необходимого. Здоровье вполне удовлетворительно. Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу. Сплю я часов по девять в сутки и вижу во сне различные главы будущей своей книги».[130] В этом замечании видны определенная широта натуры, уверенность в себе, способность смотреть на жизнь с юмором, чувство юмора не подводило его и в других случаях.[131] В литературе, посвященной личности Ленина, его описывают жизнерадостным, очень любящим жизнь человеком. Уже в начале жизни в нем проявилась азартность, неспособность заниматься каким-либо делом без увлечения, мимоходом. Все, что было для него важно, он делал азартно. Он был азартным политиком, азартно занимался спортом и азартно спорил, никогда не сдаваясь. Н. Вольский (Валентинов) писал о том, что Ленин не любил бесстрастных, угрюмых людей, зато любил азартных и веселых революционеров. Чаще всего он оказывался в центре общества, так как всегда азартно говорил и умел по-детски смеяться, захлебываясь смехом. Он любил разговаривать с людьми, которые уже завоевали себе авторитет в кругу других людей. Интересно, что, будучи азартным человеком, он все же умел и добродушно признавать свое поражение, хотя проигрывать, естественно, не любил. Он был способен на своего рода самоанализ, поскольку был свободен от всякого тщеславия и просто не имел привычки говорить о себе.[132] Он понимал юмор и умел смеяться и над самим собой.[133]

Уверенность в себе, в своих силах отчасти происходила от того, что в годы учебы он всегда был лучшим или одним из лучших учеников, обладал исключительным талантом анализа и синтеза, замечательная память буквально предопределяла его выдающуюся роль в науке или политике. Владимир Ильич не был боязливым и совершенно не был застенчивым человеком в повседневном значении этого слова. Он был способен естественно и свободно вести себя с любым человеком, ничто не было ему более чуждо, чем притворство, лицемерие и стыдливость. Он одинаково беседовал как с министрами, так и с рабочими, для него важна была лишь тема, политическое или теоретическое значение разговора. В то же время вера в себя дополнялась у него скромностью, характерные примеры которой можно найти в документах и воспоминаниях.[134] В характере молодого Ульянова интересно переплелись «жесткие» и «мягкие» черты. Буквально с детских лет он был способен дойти почти до рукопашной схватки даже в споре с близкими людьми, но в то же время в случае необходимости всегда был готов прийти к ним на помощь. Эти черты его характера особенно отчетливо проявлялись в «замкнутых» коллективах, например в ссылке и эмиграции, которые обильно выпали на его долю с 1897 по 1917 гг.

По словам старшей сестры, заметной чертой характера Владимира Ильича была «прочность его привязанностей…, длительное, ровное отношение к одним и тем же людям в течение долгих лет. Правда, это были близкие родные, но прочность симпатий, ровность и устойчивость характера из этих писем тем не менее вычерчиваются».[135] В то же время у него было мало близких друзей, с которыми он был бы на «ты». К их числу принадлежали Ю. О. Мартов, Г. М. Кржижановский и П. Н. Лепешинский, кроме них он не был на «ты» практически ни с кем. Что касается женщин, то Ленин вступил в близкие отношения с Инессой Арманд. Позже его ближайшими политическими «учениками» стали Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев. Мартов представлял собой совершенно «особый» случай. Ульянова привлекала красочная, вибрирующая личность Юлия Цедербаума (Мартова), его интеллигентность.

В письмах, написанных в годы ссылки, Ульянов часто вспоминал своего друга.[136] Общеизвестно, что он с беспокойством интересовался здоровьем Мартова даже в 1922 г., когда они уже в течение двух десятилетий были непримиримыми политическими противниками.[137] В определенном смысле, возможно и под влиянием казни старшего брата, Владимир Ильич стал замкнутым человеком. Но он любил одиночество, чтение и в детские годы, что не мешело ему стать любящим общество человеком. Он всего лишь старался контролировать свою личную жизнь и не желал ни с кем обсуждать ее подробностей. Н. К. Крупская отметила, что «Владимир Ильич ничего так не презирал, как всяческие пересуды, вмешательство в чужую личную жизнь. Он считал такое вмешательство недопустимым». Он был самокритичен, но мучительное самокопание ненавидел.[138]