На заре советской власти, в пору расцвета ленинской монументальной пропаганды, в Москве был поставлен памятник Марксу и Энгельсу. Поскольку памятник был выполнен то ли в условной, то ли в античной манере, то есть основоположники марксизма были изображены с обнаженными торсами, а установлен он был близ Москвы-реки, в народе эту скульптурную группу стали называть — «БОРОДАТЫЕ КУПАЛЬЩИКИ».

Из анекдотов на эту тему:

Ну, и в заключение — частушка, в которой отчасти выразилось отношение нашего народа к марксизму, который не догма, а руководство к действию:

Ставшая одним из популярных клише советского новояза строка песни композитора Ю. Хайта «Все выше» («Авиа-марш»), Автор текста — Павел Герман.

Песня возникла в начале 20-х, но оставалась одной из самых популярных советских песен и на протяжении последующих десятилетий.

Уже в 30-е и 40-е некоторые ее строки («Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор») воспринимались иронически. Сплошь и рядом можно было услышать насмешливое: «У тебя вместо сердца пламенный мотор». А первая строка породила множество «антисоветских» (по тогдашней терминологии) анекдотов, самым распространенным из которых был такой, относящийся к временам «ежовщины»:

Но самый знаменитый иронический перифраз этой языковой формулы родился позже — в конце 60-х, начале 70-х:

По одной версии, автором этой жутковатой остроты был Вагрик Акопович Бахчанян, по другой — Зиновий Самойлович Паперный.

В марте 1966-го открылся XXIII съезд КПСС. Это был первый партийный съезд после снятия Хрущева, и некоторые наивные люди, на что-то еще надеявшиеся, с интересом ждали новых важных государственных решений. (Поговаривали о каких-то экономических реформах, предлагаемых тогдашним премьером Косыгиным.)

И вот в это самое время пришел к нам в гости старый наш друг — поэт Борис Заходер. Пришел чуть ли не прямо с поезда: только что приехал из Ялты.

— Ну, что слыхать? — спросил он, после того как мы обменялись первыми приветствиями. — Что там у них на съезде?.. Я, правда, на вокзале — по радио — услышал одну фразу. Даже полфразы. И все понял. Так что ничего нового вы мне, наверно, уже не сообщите.

— И какая же, Боря, это была фраза? — с интересом спросил я, не представляя себе, как по одной случайно услышанной даже не фразе, а полуфразе ему удалось сразу понять, чего нам всем надо ждать от этого их съезда.

— А фраза была такая, — сказал Борис. И с видимым удовольствием процитировал: — «Мы будем и впредь».

Надо сказать, что в полной мере всю глубину этого его высказывания я оценил не сразу. Принял — как остроту. Умную, меткую, точную, но — не более того: чего, мол, от них ждать, будут и впредь делать то, что делали раньше, что делали всегда.

Но в этом отсечении второй половины фразы, в полном отсутствии интереса у услышавшего ее Бориса к тому, что последует за первой ее половиной, — интереса к тому, что именно будут они делать и впредь, на самом деле заключался смысл гораздо более глубокий, чем даже уже тогда очевидное для меня предвидение, что ни из косыгинских, ни из каких других намечавшихся ими реформ ничего путного у них не выйдет.

Полностью эта ритуальная фраза, наверно, звучала как-нибудь так: «Мы будем и впредь крепить нерушимую дружбу народов нашей страны». Или: «Мы будем и впредь отстаивать дело мира во всем мире».

Оборвав ее на половине и — мало того! — поставив точку там, где должно было бы стоять многоточие, Борис превратил эту полуфразу в законченную формулу, которая обрела совершенно новый смысл — не только иронический, но даже жутковатый.

Формула «Мы будем и впредь» — с точкой на конце — означала не только то, что они будут и впредь продолжать гонку вооружений, раздувать пламя холодной войны, поддерживать все бандитские режимы, какие только есть на нашей планете, пестовать и обучать террористов, разрушать экономику страны и издеваться над собственным народом. Ритуальная фраза эта — именно вот в таком, усеченном виде — адекватно выразила самую суть уникальной нашей советской системы. Уникальность, состоящую не столько даже в том, что это была система без обратной связи, сколько в том, что единственным исключением из этого правила, единственным доступным ей проявлением этой самой обратной связи было как бы изначально встроенное в нее устройство, автоматически отбрасывающее любое начинание, несущее в себе угрозу какого бы то ни было — пусть даже не очень значительного — изменения, исправления, улучшения этой самой системы.

Как мы теперь уже знаем, одна из самых нетривиальных — и глубоких — попыток выяснения природы сталинского социализма содержится в знаменитой антиутопии Джорджа Оруэлла «1984».

Оруэлл понял и раскрыл многое в механизме тоталитарного режима. Причем сделал он это в ту пору, когда природа этого механизма была для всех еще за семью печатями. И все же есть в его концепции некая брешь. Можно даже сказать, что он ошибся в главном.

Режим, изображенный в романе Оруэлла, — это олигархия умных, образованных, сильных, одаренных людей. Режим создан ими и продуман во всех деталях как максимальная гарантия прочности и незыблемости их власти. Он представляет собой с этой точки зрения абсолютное совершенство.

При всем внешнем сходстве, в существе своем действительность сталинского режима имела мало общего с этой изощренной фантасмагорией.

Действительность превзошла самые мрачные предположения фантаста.

Как уже было сказано, реальность режима, созданного Сталиным, представляла собой классический случай системы без обратной связи, системы, начисто лишенной способности к самоконтролю, саморегулированию. Коль скоро такая система, лишенная всех жизненно важных инстинктов, оказалась жизнеспособной, естественно предположить, что ею управляет некий могучий мозг, сверхпроницательность которого компенсирует отсутствие обратной связи.

Так оно первоначально и предполагалось. Предполагалось, что во главе системы будет стоять ареопаг мудрейших (ленинский ЦК), умело направляющий движение всей системы по заранее намеченному пути, рассчитанному в соответствии с последними достижениями великого учения.

Оруэлл экстраполировал эту схему, и эта экстраполяция легла в основу его романа. В действительности же все произошло иначе. Система, лишенная всех жизненных инстинктов, обнаружила чудовищную способность к саморазвитию. Отсутствие обратной связи в сфере экономической и социальной привело к тому, что основным законом развития этой системы стал закон отрицательной селекции: закон, вследствие которого на так называемую руководящую работу может выдвинуться только индивидуум, обладающий отрицательными интеллектуальными, моральными и деловыми качествами.

В результате возникла ситуация, которая не могла присниться никакому Оруэллу, — супердержава, обладающая ядерным оружием, спутниками и глобальными ракетами, возглавляемая людьми, которые по складам, отчаянно спотыкаясь на каждом иностранном слове («марксизьм-ленинизьм»), без которых им пока не обойтись, читают по бумажке заранее приготовленные для них речи и тщетно пытаются придать своим лицам мало-мальски человекообразное выражение.