И пародийное это зернышко сразу же дало всходы.
В народе стали хохмить:
► — Человек человеку сестра…
— Человек человеку теща…
— Человек человеку — мать…
В последней реплике, естественно, уже содержался прямой намек на то, что человек человека у нас при случае легко пошлет «по матери».
А недавно мне попался на глаза такой иронической перифраз этой — ныне уже почти забытой — формулы советского новояза:
► Человек человеку друг, товарищ и враг народа.
(Алексей Смирнов. Инсинуации и эволюции. «Вопросы литературы», 2000, № 5. С. 362)
Чувство глубокого удовлетворения
С этим чувством советский народ встречал каждое очередное мудрое решение партии и правительства, каждый очередной провал коварных замыслов империалистов.
Это — в газетах.
А истинное свое отношение к этому языковому штампу советский народ выразил в таком анекдоте.
► До Великой Октябрьской социалистической революции народы Севера испытывали два чувства: чувство холода и чувство голода. А сейчас, после победы Великого Октября, они испытывают три чувства: чувство холода, чувство голода и чувство глубокого удовлетворения.
Ш
Шпион
Ироническое отношение к шпиономании, охватившей страну в 30-е годы, отразилось в множестве анекдотов. Вот некоторые из них:
► — Здесь продается славянский шкаф с тумбочкой?
— Шпион живет выше этажом.
► В китайскую прачечную (их много было тогда в Москве) врывается разъяренный клиент с то ли плохо постиранной, то ли безнадежно испорченной в стирке рубахой.
Китаец, которому он сует ее под нос, испуганно:
— Не бей, не бей! Я не прачка. Я — шапиёна!
Не исключено, что анекдот этот возник после того, как все китайские прачечные в одночасье исчезли. Говорили, что все работавшие в них китайцы оказались шпионами.
А вот это уже не анекдот, а подлинная история. Я слышал ее от Наума Коржавина в числе разных других рассказов из его тюремного (лубянского) опыта.
► Старуха-украинка, которую следователь обвиняет в том, что она шпионка, яростно это отрицает:
— Да ты подывысь на меня! Ну яка ж я шпинярка!..
В кабинет следователя входит другой энкавэдист, судя по всему, начальник первого. Несчастная «шпионка» кидается к нему:
— Гражданин начальник! Вин кажет, что я шпинярка! А яка я шпинярка?
Начальник:
— Молчать! Ты — говно!
— Ну вот! — просияла старуха. — Пришел умный человек, тильки глянул на меня и сразу увидал, кто я!.. А этот — надо же, чего удумал! — кажет, что я шпинярка!
А вот анекдот уже более поздних времен. Из эпохи холодной войны.
► Американский шпион, убедившийся в полной бесперспективности своей шпионской работы, приходит в КГБ сдаваться.
— Шпион, — говорят ему в кабинете, в котором он сперва оказался, — это не к нам. Это в другом здании. Сейчас я вам выпишу специальный пропуск. Третий этаж, комната триста двадцать семь.
Со специальным пропуском, зажатым в потной руке, шпион направляется в соседнее здание и, найдя нужную комнату, докладывает; так, мол, и так, я американский шпион, пришел сдаваться.
— Так, американский, значит. А из какой Америки? Южной? Или Северной?
— Северной. Из Соединенных Штатов.
— О! Из Соединенных Штатов!.. Это вам надо подняться на шестой этаж, комната шестьсот восемьдесят.
Шпион послушно отправляется на шестой этаж, находит шестьсот восьмидесятую комнату, где его ждет следующий вопрос:
— Как вы оказались на территории Советского Союза? Вас сбросили с самолета?
— Нет, — отвечает шпион. — Я самостоятельно перешел границу.
— В таком случае вам надо на седьмой этаж. Комната семьсот одиннадцать.
— Я американский шпион. Из Соединенных Штатов. Государственную границу Советского Союза перешел самостоятельно, — бодро докладывает он в семьсот одиннадцатой комнате, уверенный, что здесь за него, наконец, уже возьмутся всерьез. Но — не тут-то было!
— Какую границу? Морскую? Или сухопутную?
Узнав, что сухопутную, его направляют на другой этаж, в другую комнату, где выясняют, пересек он западную нашу границу или восточную. Узнав, что западную, гонят дальше; на другой этаж, в другую комнату, где его ждет следующий вопрос: через какую страну пробирался он к нашим границам? Через Польшу? Или, может быть, через Румынию? Шпион отвечает, что через Финляндию.
— Финляндия, Финляндия, — задумчиво говорит обитатель нового кабинета. — Кто же у нас занимается Финляндией?
Припомнив, гонит зайца дальше.
В общем, пройдя несколько десятков кабинетов, несчастный американский шпион попадает в последний, где его мытарства, наконец, кончаются.
— Значит, так, дорогой товарищ, — говорят ему там. — Не суетитесь. Идите и спокойно работайте. Когда будет надо, за вами придут.
— Уважаю я вашу контору! — говорит персонаж одного из романов Юлиана Семенова действующему в том же романе сотруднику Комитета государственной безопасности.
Если судить по только что рассказанному анекдоту, в народе эту нашу «Контору Глубокого Бурения» (одно из прозвищ славного Комитета) давно уже не уважали. Во всяком случае, в способность ее выполнять свои прямые обязанности решительно не верили.
Ширпотреб
В четырехтомном (академическом) «Словаре русского языка» слово это объясняется так:
► Потребление, использование чего-либо в значительном количестве широкими слоями населения. Производство предметов ширпотреба. // собир. Товары широкого потребления.
Объяснению этому предшествует обозначение: Разг. То есть — разговорное.
На самом деле, однако, в разговорный язык это слово вошло в несколько ином значении. И даже не несколько, а, я бы сказал, в совершенно ином.
Очень быстро, едва ли не сразу это сокращенное обозначение товаров широкого потребления приобрело уничижительный, пренебрежительный оттенок, а затем и откровенно иронический смысл.
Окончательно оторвавшись от первоначального своего значения, слово это зажило новой, самостоятельной жизнью, стало постоянным обозначением всякого примитивизма и безвкусицы. Ширпотребом стали называть самые различные явления общественной и социальной жизни. И не только в разговорном языке, но даже и в печати. Появились выражения: «Поэтический ширпотреб», «Нравственный ширпотреб», «Идейный ширпотреб». В конце концов слово обрело настолько устойчивую негативную, отрицательную окраску, что в официальной советской печати его стали употреблять для характеристики явлений западной масскультуры. В критической и искусствоведческой советской литературе стало мелькать даже и такое выражение: «буржуазный ширпотреб».
Причина этой смысловой трансформации очевидна. Товары этого самого ширпотреба, то есть как бы изначально предназначенные для широкого потребления, были такого низкого качества, настолько не отвечали своему назначению, что даже в условиях постоянно действовавшего дефицита не пользовались спросом. То есть пользовались, конечно, — по старой русской пословице: «За неимением гербовой, пишут на простой». Но пренебрежительное, ироническое отношение к ним, особенно у тех, кто — по возрасту — помнил еще качество аналогичных дореволюционных («довоенных», как тогда говорили, имея в виду еще Первую мировую войну) товаров, — преобладало.
Кое-кто — даже из принадлежавших к этому, «довоенному» поколению — стал уже подзабывать, какими качествами должен обладать настоящий, не «ширпотребовский» товар. Отсюда — реакция булгаковского Воланда на сообщение буфетчика, что «осетрину прислали второй свежести»:
