Когда Калли вышла из дома и увидела, что он делает, было уже поздно. Пустой мех отлетел в сторону, а наполненное его содержимым туловище, рухнуло в сено, рядом с её соперницей.

На самом деле, Кайсай отравной медовухи не пил, а предварительно, незаметно для дев, копошащихся во дворе, вылил её в сено, после чего принялся делать вид, что упивается с видом «быстрей, быстрей, как бы не отобрали». Когда разъярённая и обиженная до кончиков волос на лобке Калли, подбежала к нему, он даже с закрытыми глазами прочувствовал огонь её ненависти и злобы.

Она шипела неприличные слова в его адрес, на понятном и непонятном Кайсаю языке, витиевато извращаясь в обзывании этой рыжей сволочи и даже пару раз пнула по сапогу, но поняв, что с этим уродом, она уже сделать ничего не сможет, пошла орать на прислугу. Кайсаю осталось лишь пожалеть девок.

Прикидываясь пьяным, расслаблено безвольным, наслаждаясь запахом свежего сена, на котором лежал, он сам не заметил, как уснул.

Проснулся, когда на дворе уже была глубокая ночь. Темень — хоть глаз выколи. Ни луны, ни звёзд, похоже небо затянуло. Ему захотелось отлить, но идти в полной темноте, явно не хотелось. Он, конечно, знал этот двор с закрытыми глазами, ведь это была его тренировочная площадка долгие годы. Его и по ночам, дед по нему гонял и с завязанными глазами, по нему гонял и вперёд, и задом на перёд.

Кайсай ощутил в ладони игральные кости, но только две. Соскочил на колени и наощупь нашёл в сене ещё две, тут же вспомнив о срочном и очень необходимом деле. Встал и зачем-то низко пригнувшись, пошёл искать среди лежащих Олкабу. Нашёл. Растормошил.

— Олкаба.

— Чё, — ответил тот еле шевеля языком.

— Вы на хрена из первосбора медовухи напились?

— А больше неча было, — пробурчал здоровяк.

— Я так и понял, — подытожил короткий, приветственный диалог Кайсай и сразу перешёл к делу, ради которого разбудил старика, — слышь, Олкаба, там в доме на столе твои кости игральные лежат?

— Да.

— Выручи. Они мне очень нужны. Я тебе за них десять наконечников дам или что попросишь?

— На хрена?

— Для дела.

— Тогда, так бери.

— Благодарствую тебе Олкаба, — спокойно проговорил рыжий хитрец, ожидая именно такого решения проблемы, — и до каких пор вы тут решили валяться?

— Херня, — неожиданно ответил за Олкабу Дед, — Кайсай, ну ка, метнись дедам чё попить сообрази.

— Медовухи больше нету, — тут же отреагировал рыжий.

— В жопу её. Воды неси.

Кайсай прошёл к колодцу, зачерпнул ковшом из ведра и вдоволь напоил жаждущих.

— А чё так темно? — недовольно проворчал Дед, будто обвиняя в этом бывшего ученика.

— Ночь на дворе. Спи пока. До утра далеко ещё.

— А, — недовольно простонал Дед и затих.

Олкаба похоже «затих», ещё раньше. Довольный проделанным торгом, Кайсай упрятал кости в кармашек пояса и осторожно шагая в темноте, направился за угол конюшни, делать другое срочное дело.

Вернулся, так же больше наощупь и по памяти, чем видя глазами. Удивительно, но он, наконец, чувствовал себя выспавшимся и бодрым. Завалившись на сено возле Золотца, Кайсай повернулся на бок и протянул руку к соседке, желая убедиться, что Золотая стерва никуда за это время не сбежала. Его рука тут же скользнула по гладкой металлической броне девы, которую та, даже не соизволила снять, прежде чем напиться, и ухватив один из выпуклых шаров на её груди, замер.

Чувство, которое охватило его, поразило своей новизной и извращённой невероятностью происходящего. Волосы на голове зашевелились, дрожь возбуждения волной разлилась по всему телу и устремилась в область паха. Рыжий отдёрнул руку и подумал про себя, утирая с лица проступивший пот:

— Дожил. Тело голое, да, живое не пронимает, а на бронь, вот-вот и накинусь. Тфу, — плюнул он и озираясь в полной темноте, как бы кто не увидел, пристроился к ней вплотную.

Кайсай поднял ей голову и подложил под неё руку, склонив рыжую красавицу лицом себе на плечо. Задумался, а чем бы ему заняться с ней? Пощупать? Поиметь её пока она такая? Так придётся зарезать и труп в реку бросить, ибо потом, это с ним сделает она. Он погладил её по лицу, волосам. Она, что-то проскрипела с сквозь сон. И тут ему пришла в голову блестящая, как ему показалось, мысль.

— Арина, — тихо позвал он, потирая мочку её уха.

— М, — промычала она в ответ.

— Арина, ты обещала научить меня боевому колдовству.

Его рука постоянно гладила и щекотала, но она, еле шевеля языком неожиданно спросила:

— Что это со мной?

— Ничего, — спокойно, убаюкивающим тоном ответил он, — ты, просто, напилась.

— Фу, — фыркнула она, — позорище какое.

— Напротив, — принялся он расшевеливать её на разговор, — ты, когда пьяненькая, такая милая, — с этими словами он поцеловал её в губы, но как поцеловал, лишь слегка коснулся своими губами её.

— М, — вновь прозвучало от неё, но в тоне этого «М», чувствовалась довольная улыбка.

Она не возражала, да и если б захотела, то вряд ли смогла, в таком состоянии возражать.

— Давай, расскажи, как колдовать, — нетерпеливо и загадочно зашептал он ей в лицо, как будто это, было самое главное в жизни на данный момент.

— Да, очень просто, — ответила она еле слышно, находясь в полусне, почти совсем не проговаривая слова, но вполне внятно, — берёшь перстень, так чтоб на него падал солнечный свет и смотришь в камень. В нём песчинка, маленькая такая. Смотришь на неё, смотришь, а потом раз и всё вокруг исчезает. Надо только постараться, видеть только её и ничего кроме неё. Сразу не получится. Надо долго мучиться, — тут она хрюкнула, видимо изображая смех.

— А дальше, — ласково и протяжно прошипел рыжий искуситель.

— Когда всё пропадёт вокруг, кроме этой песчинки, сожми левую руку, чтоб ногти впились в ладонь до боли и делай так, всякий раз, когда будешь видеть пропадание мира. Через год, два тренировок, ты научишься делать обратное. Впивая ногти в ладонь, будешь останавливать мир. Воздух станет, как вода и если в нём быстро двигать рукой, то он обжигается. Всё вокруг начинает двигаться, плыть. Но ненадолго. Если ты вынимаешь нож перед врагом, то он даже не сможет понять откуда тот берётся.

Последние слова, она уже растягивала, сливая их друг с другом и Кайсай лишь догадался о их значении. Она замолчала и засопела. Уснула.

Золотце спала на его плече, а он, завалившись на спину, смотрел в светлеющее небо. Тучки по пугав, но так и не выдавив ни капли влаги из себя, начали рваться на проталины, а он, думал о том, что услышал, пытаясь это всё осознать, понять, прочувствовать, но её «год, два», очень не нравились рыжему.

Не терпелось это попробовать, ощутить, постараться понять, как это можно ускорить. Думал о том, что она в принципе милая, хорошая и добрая дева и лежать, вот так вот рядом, удивительно хорошо. Он даже поймал себя на мысли, что, попросту, счастлив. Не больше не меньше.

Небо стало совсем светлым, и молодой бердник оглядел двор, приподнимая голову. Действительно, всё стало сумрачно различимым. Кайсай освободил из-под её головы руку, встал, огляделся и решил, в конце концов, заняться собой, по упражняться с мечом. Надо ж было чем-то заниматься, раз выспался. Скинул доспех на сено где лежал, вынул из ножен меч, который забыл, когда уже в последний раз вынимал и опустив осторожно колья прохода, вышел в поле.

Он бился с воображаемыми противниками долго, самозабвенно, выкашивая рослую, уже успевшую вымахать траву и поднимая в воздух тучи насекомых. Постепенно, кружась в горячке воображаемого боя, добрался до леска и метнувшись между деревьями, начал второй раунд, переходя от атакующего стиля, к оборонительно-убегающему.

Быстро стелясь у земли, прыгая, кувыркаясь между стволами, он то и дело уходил от ударов предполагаемых противников, отчётливо проступающих в виде берёз, вязов, клёнов, дубов, изворачивался и отчаянно вырывался из надуманного окружения.

Только когда к разгорячённому, взмокшему телу, противно прилипли штаны, он остановился. Стало совсем светло. Даже в лесу. Наверное, солнце уже встало, но в чаще его видно не было. Он огляделся, вставляя в ножны, взмокший от росы и сока трав, меч, утерев его о штаны, соображая где он находится и в какую сторону выходить к заимке.