— Да, — протянул царь, переводя взор на пламя священного костра и философски закончил, — мир такой огромный, но такой тесный…

Кайсай тоже отвернулся к огню, вновь и вновь задавая себе вопрос: «как быть и что говорить?», хотя, уже твёрдо решив, что, кое-что, рассказать, наверное, придётся, но только осторожно. Ему так же, как и Тиграну, захотелось приблизить собеседника, расположив его к себе, но при этом сохранить в тайне всё, что тайной должно оставаться. Нелёгкая задача.

— На что ярлык получил не спрашиваю, — осторожно продолжал закидывать удочки золотой урартец, — всё равно не скажешь…

— Ну, почему? — после паузы обдумывания, поинтересовался бердник, уже сообразив, что это, как раз, ему рассказать будет даже выгодно, — я должен прижиться, пока, при твоём дворе в виде непутёвого мужа твоей дочери. Вести себя, как можно не заметней. Быть размазнёй и неумехой. Задание не сложное, да и какой в нём может быть секрет.

— Зачем? — удивился царь.

— Не знаю, — небрежно ответил рыжий, — я не привык задавать вопросы. Я воин, царь. Мне дан наказ, я его выполняю. А что будет дальше, мне не ведомо, а я не заморачиваюсь.

— Так, — о чём-то задумавшись проговорил Тигран, — значит главным у вас моя дочь, а какого дэва припёрлась она?

Кайсай хотел было ответить, мол, вот сам у неё и спроси, но быстро взвесив всё, решил, что, переключить внимание с себя любимого, на свою дорогую жёнушку, вполне выгодно, тем более зная, что та, от Матери, никакого задания не получала, а значит свой зарок перед ордой, он не нарушит, коли приоткроет планы этой чернявой стервы.

— Она тут сама по себе, — ответил рыжий и загадочно, серьёзно посмотрел на Тиграна, как бы говоря, слушай внимательно, повторять не буду и уловив заинтересованное выражение лица собеседника, продолжил, — она решила стать круче, чем легендарная Шамирам.

Царь хмыкнул, как бы сомневаясь в реальности услышанного или откровенного неверия.

— Ничего смешного, царь, — довольно жёстко прервал его ухмылку бердник, — ты лучше задумайся, с чего она начнёт.

Тигран нахмурился, толи ему не понравился заносчивый тон этого мальчишки, толи, действительно задумался о последствиях. Он вопросительно уставился на Кайсая.

— Зарине очень сильна и коварна, — продолжил нагонять жуть рыжий, — не даром была Матёрой девичьей орды любавиц. Она играючи, хоть сейчас, может накрыть своей Славой всю твою крепость и все воины твои, с тобой во главе, на карачках поползёте облизывать её сапоги, обливаясь слезами умиления и размазывая сопли по своим бородам. Поверь мне, Повелитель, я на собственной шкуре испытал её силу.

В глазах царя сверкнула ярость и желваки на скулах, заиграли в пляске света и тени священного огня.

— Подробней, — повелительным тоном потребовал Тигран.

— Не знаю, — спокойно ответил ему Кайсай, отворачиваясь, — она меня в свои планы не посвящает, но по повелению царицы Райс, я обязан оказывать ей всяческую помощь в её деяниях, правда, с существенным ограничением, но это для тебя не важно.

— Зачем ты мне это рассказал? — после некоторой паузы спросил Тигран, уже сидевший, чернея тучи.

Кайсай с удивлением посмотрел на него, как бы задавая вопрос, а что тут не понятного.

— Те же вроде нам друг? — с хитрецой спросил рыжий, уже окончательно сбросивший с себя оковы страха перед этим человеком, — или нет?

— Друг, друг, — замялся армянин, — только почему Райс мне об этом ничего не сообщила?

— А Матерь об этом и не знает, — ошарашил его Кайсай, — и я не знаю. Зарине же, никому ничего не говорит. Она прёт тихим сапом. Это лишь мои и Райс догадки. Но догадки очень обоснованные. Я думаю, что если мы окажемся правы, то она в первую очередь, постарается прибрать к рукам всю твою армию, как некую силу, необходимую ей для первого подъёма на верх. Вот только, как она будет действовать, одной Троице ведомо. Хотя, зная её, думаю, что моя жёнушка постепенно и осторожно охмурит, в первую очередь, твоё, царь, ближайшее окружение, а может даже и тебя… — тут Кайсай ехидно улыбнулся, посмотрев на грозного и готового взорваться царька, — поверь мне, Повелитель, твоя дочь способна не только на это…

Наступило долгое молчание. Рыжий, поначалу, напряжённо следил за реакцией царя на сказанное, но тот, лишь уйдя глубоко в себя, только мрачнел и нервно о чём-то раздумывал. Продолжалось это долго и молодому берднику, даже стало надоедать, так бестолково сидеть. Он за это время уже передумал массу вещей, а Тигран, всё молчал и молчал. Наконец, грозный царь выдохнул и явно самому себе, под нос, проскрежетал сквозь сомкнутые зубы:

— Зачем Райс подкинула её мне?

— Она не входит в планы Райс, — тут же уверенно и достаточно громко ответил ему Кайсай, — просто, так получилось. Видимо узнав от Матери, что та, собирается отправить меня к тебе, твоя дочь решила воспользоваться моментом. Прибила меня Славой в Тереме. Изнасиловала. Забеременела и поставила Райс перед фактом. Той ничего не оставалось, как отпустить её на все четыре стороны. К тому же царица решила, что звание мужа царской дочери, делает моё положение более значимым и для выполнения будущего задания, более подходящим.

Тигран грозно сверкнул на Кайсая глазами, даже кулаки с хрустом сжал, но на бердника, это не произвело, никакого впечатления. Рыжий перестал, почему-то, его бояться. Он прекрасно знал и чувствовал свою силу и бессилие рядом сидящего царя. Это противостояние злобы и спокойствия продолжалось не долго. Тигран отвернулся, расслабился и пренебрежительно проговорил:

— Возвращайся к столу. Мне надо побыть одному. Подумать.

Наглый пацан покинул храм огня, оставив Тиграна в одиночестве. Давно ему не было так обидно и больно в душе. Так мерзко и гадко, он чувствовал себя впервые, наверное. Ему казалось, что все его предали и стараются обвести вокруг пальца, что все, только и думают, как унизить и растоптать урартца, абсолютно, с ним не считаясь, и не воспринимая его, как силу. Хотелось рвать и метать. Разнести всё в пух и прах, к дэвам собачьим.

Ещё днём, перед самым приездом его непутёвой дочери, со своим недомерком, из одной из столиц персидской империи — Экбатаны, прискакал вестник. Куруш неожиданно оставил Вавилон и вернулся в город семи колец.

Это была плохая весть. Тигран чувствовал, что его бывший друг, а ныне скрытый и самый опасный враг, что-то замышляет каверзное против него. Идти открытой войной, Куруш не станет. Это Тигран понимал. Больше всего он боялся, что Царь Царей, просто, вызовет его в Экбатаны, под каким-нибудь предлогом и из золотого дворца, Тиграну, больше никогда не выйти. Это будет самое простое и самое эффективное средство избавиться от сильного соперника на землях персидской империи, в которого, неожиданно он превратился.

Тигран прекрасно понимал, что Куруш его боится. И отдаление от себя, и нескрываемая неприязнь, лишь проявление страха Царя Царей за себя любимого и за единоличное пребывание на вершине власти. Времена, когда молодой Куруш, тогда ещё для друзей — Асаргад, минуло.

Его теперешнее окружение и самый главный из них, его нынешний советник, этот никчёмный слизняк и лжец Крез, который, то и дело науськивает Куруша против Тиграна, вбивая кол в их отношения, давно изменили расстановку сил при царском дворе.

Тигран знал, что именно Крез, запугивает Куруша силой его конницы, влиянием Тиграна среди прочих царей и союзников, всякий раз, посыпая раны честолюбия, Царя Царей, солью маниакальной подозрительности. А самое главное, Куруш боится того, что, про него знает его бывший друг.

Куруш всё больше и больше возвышает себя, если не до божества, то по крайней мере, до человека, рядом с ним стоящего и все покорённые народы, относятся к нему, именно так. Он почти стал богом, а Тигран — это отрыжка прошлого, чьё, одно лишь существование, как пятно грязи, накладывается на лик ясного солнца его царской власти.