Куруш же понял, что теперь, абсолютно все города, а не только Сипар, предадут своего царя, на его милость, как победителя. Набонид не просто таким образом оставил отдельные города своей страны без магической защиты, но и на прямую оскорбил их правителей, жрецов и жителей. Вряд ли, после этого, они будут защищать его и сами защищаться.

Выслушивая вавилонских старцев и раздумывая, он неожиданно пришёл к выводу, что вынужденная затяжка, с началом похода, вызванная отсутствием вестей со степного тыла, оказалась очень выгодной паузой, которая ввергла его будущего врага в нервозное отупение.

Страх быть поверженным, растянутый во времени, превратил противника из воина, в слизистую тряпку. И каждодневное ожидание собственной кончины, даже, если бы Куруш, так и не решится начать против него поход, в конечном итоге, добило бы Набонида. Он проиграет своему страху: сойдёт с ума или помрёт от переживаний.

Уже отходя ко сну, Куруш вновь вспомнил о сумасбродной и спесивой царице степей. Некоторое время назад, получив её отказ взять в дар, безвозмездно, выстроенный для неё город на краю степи, в надежде, что та обустроится в нём и в конце концов, станет принимать цивилизованный образ правления и станет более сговорчивой, начиная играть по правилам власти, какие были приняты во всём мире, он написал в ответ гневное письмо, о чём, вдруг, неожиданно пожалел. Её отказ настолько взбесил Великого царя, что он в порыве ярости, угрожал ей, притом с той стороны, с которой она явно не ожидала.

Он сожалел о вспышке гнева, о том, что выложил перед ней планы по её приручению, но убедив себя, что, если всё получится так, как задумано, она никуда не денется, Куруш повернулся на бок и тут же уснул.

Райс сидела в своём личном шатре, забравшись на заваленный мехами лежак с ногами, при том, в обуви, в своём полном золотом облачении, даже в золотой, остроконечной шапке, хотя в шатре было, достаточно, тепло. Сидела и внимательно читала пергамент, раскатав его перед собой на вытянутых руках. В ногах, на полу, облокотившись на тот же лежак, пристроился, беззаботно витая где-то в облаках, Шахран.

Царица читала медленно. Судя по движению глаз, то и дело возвращаясь к уже прочитанному и перечитывая, тот или иной кусок, заново. На лице у неё не отражалось ничего. Совершенная маска спокойствия и без эмоциональности, но вот тело, то и дело дёргалось, будто сидело на иголках или всё чесалось. Зрелище было занятное.

Из-за тяжёлой занавеси, представляющей из себя, что-то подобное входной двери, послышался звучный голос старшей охраны: «Матёрая Золотые Груди!» и после подобного объявления, в открывшемся проёме, появилась Золотце.

— Здрав будь Матерь, здрав будь Шахран, — поздоровалась на половину вошедшая дева, мило улыбаясь.

Задержавшись взглядом на Шахране, по поводу которого, в общем то и расцвела на её лице улыбка, она осталась стоять во входном проёме, даже отодвинутую занавесь из рук не выпустила, ожидая разрешения войти.

Царица оторвалась от чтения, продолжая удерживать пергамент вытянутым, лишь отклонив его в сторону, для того, чтобы выглянуть из-за него, улыбнуться вошедшей и ответить:

— Здравствуй Золотце, проходи, устраивайся где-нибудь, мы быстро.

С этими словами она вновь продолжила чтение, но как выяснилось, дело быстрым не оказалось.

Золотце прошла, всё так же улыбаясь Шахрану, который, похоже, от безделья, уже не знал, бедный, чем заняться и от того, с неподдельной радостью встретил молодую Матёрую, указывая, похлопыванием ладони по полу, чтоб та, непременно, устраивалась рядом с ним, на что дева показала ему кончик языка, обошла с другой стороны и со всего маха плюхнулась на лежак поперёк, так, что её руки оказались на блестевшей в свете факелов голове Шахрана, звонко шлёпнув ладонью по его лысине.

— Золотце, — укоризненно проговорила царица, отрываясь от чтения.

— Прости, мама. Соскучилась, — проговорила рыжая хулиганка скороговоркой и тут же обеими руками принялась наглаживать лысый череп, вечного банщика и друга их семьи.

Царица продолжила чтение, Шахран замлел под ласковыми руками царской дочери, а последняя задумчиво и внимательно, что-то разглядывала на бритой голове евнуха, будто выискивая на ней непонятно что, нежно щекоча пальцами, при этом по-детски, наивно улыбаясь, открыв рот.

Эта сцена продолжалась довольно долго, пока Райс, наконец, не зашуршала свитком, сворачивая его в трубочку. Шахран с Золотцем встрепенулись и разом обернулись к царице, а та продолжая сохранять на лице маску отрешённости, скрутила пергамент и протянула его Шахрану.

— На. Прочти и подумай. Мне интересно будет знать, что ты думаешь, по этому поводу, — проговорила она тихо и при этом, почти незаметным жестом, отправляя, последнего, из своих покоев.

Тот взял свиток и кряхтя поднявшись, вышел, оставив мать и дочь наедине.

— Что-то случилось? — спросила Золотце, поворачиваясь на бок, лицом к царице и глазами указывая в сторону вышедшего банщика.

— Да, это так, — отмахнулась царица, — я вызвала тебя по другому поводу.

Золотце промолчала, ожидая продолжения.

— Высшие Валовы колдуны со всего света явились в наш Терем. Аж, одиннадцать штук. Друидов с пяток с собой притащили, тоже не из последних в своём деле. Требует! Ты только представь себе, не просят, а требуют созыва Высшего круга. Что задумали и с чем явились, не говорят, но Матёрые Терема передали, что уж больно нарядные и торжественные. Чувствую, что-то от нас хотят такое, что нам не понравится. Так что, не пристраивайся тут отдыхать. Собирайся. Со мной поедешь. С колдунами мужицкими, общаться будем.

— А я-то тут при чём? — вскинулась Золотце, поднимаясь с лежака на ноги, — я ж дева боевая, а не колдовская. Перебить их всех — это пожалуйста, а вот лясы с ними точить — это не по мне.

— Вот, как представительница боевого крыла и поедешь, и лясы поточишь, коли потребуется, — тон царицы стал жёстче, но она тут же обмякла и добавила, — да и бабушка по тебе соскучилась. Просит привести…

— Ну, мама, — взмолилась боевая Матёрая, не дав той договорить до конца, — она опять меня тискать будет и откармливать, как на убой.

— Ничего с тобой не случится. Потерпишь, а старость уважать надо. У самой года, не за горами.

Золотце ничего не ответила, но при этом надула губки и отвернулась.

— Не выпендривайся мне тут, — проговорила наставительно Райс, тоже слезая с лежака на пол, — там, похоже что-то серьёзное намечается. Не до бабушкиных тисканий будет.

Золотце опустила голову, тяжело вздохнула, как бы говоря, что не хочу, но повинуюсь и угрюмо пробурчала:

— Сколько кос с собой брать и с каким оружием?

— Нисколько, — ответила царица задумчиво, явно соображая о чём-то другом, — только подручных своих в дорогу и всё.

Тем не менее, по утру из царской ставки, в направлении Терема Вала, выдвинулся довольно внушительный отряд. Возглавила его, естественно Матерь клана с тройкой прислуги и Шахраном в довесок, Золотце с парой боевых дев, старая Русава, а куда же без неё и ещё с десяток «меченных», что при Райс в ближницах состояли, которые тоже без подручных в дорогу не пускались, ну, и боевой девичий отряд в пять троек, личной охраны царицы, скорее для пышности выездной церемонии, чем для охраны.

Путь был нудный, медленный и от того утомительный. До Терема добрались, только на пятый день. Как только прошли последний лесной коридор и вышли на поле, на краю которого стоял Чудо-Терем, кавалькада остановилась, как вкопанная, от представшей перед ними невидали.

Вдоль высокого забора, на берегу заросшей речки, вырос целый шатровый город. Меж малыми и большими шатрами дымили костры и шныряли, туда-сюда, девки в белых одеяниях. Райс сначала опешила, от непонимания увиденного, но, когда подъехала ближе, сообразила, что это теремные девченята, похоже, в полном составе, выселенные из своих светёлок за стены терема.