— Не знаю.

Мокрая сделала своё «хе-хе» себе под нос и тихо проговорила, будто тайну великую открыла:

— Все мы люди. Людям свойственно ошибаться, но только не царице. Она для всех, не человек, а равная богине и права на ошибку не имеет, никогда и не в чём. Она всегда обязана вести к победам и даёт народу насладиться её плодами. Только правитель, ведущий к победам, достоин быть правителем, таким, как царица степей. Все остальные, шелуха и насильники народа.

Райс хотела возразить, что это невозможно, но её неожиданно опередила Апити:

— Так получается, Тиоранта — великая провидица?

— С чего ты взяла, — усмехнулась Любовь, — она не больше провидица, чем я, а с тобой, ей, вообще, не тягаться.

— Но как же? — продолжала недоумевать Апити, — чтобы всегда вести к победам, надо же знать это заранее?

— Это ты обрастаешь мясом знаний, а царицы, обрастают нужными им людьми. Царица ведь не одна. Тиоранта лишь голова, а тело — есть её окружение. Вот Райс, задумает стать будущей царицей, а у неё уже подруга есть — великая прорицательница, не умеющая ошибаться. Дальше обрастёт великими полководцами, не знающими поражения, великими мастеровыми, великими торговцами и великими подданными. В одиночку не царствуют, царствуя опираются.

Наступило молчаливое время всеобщих раздумий, которое прервала Райс неожиданным вопросом:

— Я могу к вам за советом обращаться?

Матёрые все, как одна, встрепенулись, оглянулись друг на друга и Мать Медведица суетливо заговорила:

— Конечно, милая. Мы ж теперь с вами сёстры, как никак. Вы ж теперь, такие же, как мы и Терем этот, ваш дом. Не смотря на все защиты, вы в него вхожи, как все сёстры. Я буду даже рада тебя видеть, коль заглянешь, да и помогу, чем смогу.

— Ты можешь всегда рассчитывать на нас, — тут же поддержала её Любовь, — и на всех сестёр, что встретишь по жизни.

— А как их узнать, коли встречу?

Вековухи тихонько засмеялись.

— А ты посмотри на нас, — ответила ей Мокрая, протягивая свои руки, исписанные линиями, — и на себя. Таких как мы, мало по земле бродит и узнать нас не мудрено.

Они ещё говорили долго, пока Апити не заявила, что упрела уже и не пора ли за стол. Все оживились, прекратили умные речи и подались на выход.

Райс, отмытая, но не одетая, прямо голышом прошлёпала к себе в светёлку, зная, что там имеется свежая рубаха и всё что нужно для одеяния. Шагала мокрыми ногами по деревянному полу, обдувая жар нагретого тела прохладой проходов и коридоров.

Шла задумчиво, не обращая внимания на встречных девок, которые шарахались от неё, прижимаясь к стенам, а подходя к двери светёлки, по привычке включила радугу, чтоб дверь открыть. Заклятие на вход и выход уже давно сняли, но от привычки, не так просто избавиться, поэтому врубила Славу ненамеренно, а как бы само собой и когда распахнула дверь, то там, в проходе и замерла.

Гость от мамы оказался у неё в светёлке. Шахран, прибитый Славой упал перед ней на колени и застонал, выражая на своём лице великое счастье от лицезрения богини.

Райс тут же потушила радугу, и не капельки не стесняясь шагнула в комнату, закрывая за собой дверь, расправляя могучие плечи, давая возможность насладиться лицезрением и своего тела, и колдовскими рисунками его украшающими.

Гость был парализован, никак не оценив показательных выступлений. У него, вообще, кроме паралича, других эмоций не наблюдалось. Молодухе это скоро надоело и она, хмыкнув, демонстративно прошла мимо, быстро одеваясь.

Одевшись и преобразившись, почти в нормальную деву, в лёгком белом одеянии, по сравнению с которой Шахран, весь увешанный оружием, казался грубым мужиком, не смотря на всю свою женственность и утончённость, царская дочь опять осмотрела свою бывшую «подругу», мило улыбаясь.

— Ну что, так и будем пялиться?

Реакции опять не последовало. Шахран, несмотря на то, что Славы уже давно не было, как стоял на коленях, так и продолжал стоять, лишь развернувшись и скрутив назад голову. Райс размышляла не долго о том, как вывести его из шока, взяла, да, протянула «нервной плетью» по тому месту на котором сидят. Шахран соскочил, застонал, почёсывая обожжённое место.

— Ну, что? Пришёл в себя? Пошли. Нас за столом ждут.

И с этими словами собралась было опять радугу включить, прежде чем дверь открыть, но опомнилась и не стала этого делать, просто толкнув её руками на распашку. Апити, вся в белом и не переставая постоянно сиять, как начищенное зеркальце, уже шла к ним по коридору.

Собравшись втроём, вот так близко, впервые вместе, они и пошли дальше по дороге жизни.

К исходу второго дня, посыльные, во главе с Асаргадом, достигли странного лесного поселения, который в плане их путешествия, значился, как «рубеж». Эдакий пограничный кордон, между миром степей и непонятно чем, запрятанным в непролазных лесах, густых и заросших сплошь мелким кустарником. По этим лесам, не только верхом ехать было невозможно, но и пешком не пролезть, не ободравшись.

Странность этого поселения заключалась в том, что Асаргаду впервые пришлось встретиться с жильём в этих краях, имеющим некое подобие защитного укрепления, в виде высокого, не то забора, не то крепостной стены. Скорее что-то среднее.

Обтёсанные стволы деревьев, заострённые на концах, были плотно друг к другу вкопаны в землю и высотой это ограждение, было выше конного человека, хотя если встать на седло, то заглянуть внутрь, было, вполне возможно. Так Асаргад и сделал, ввиду того, что другого способа попасть внутрь, он не обнаружил. Никаких проходов, ворот, лазов, перелазов, по всей длине частокола не наблюдалось.

Заглянув поверх забора, все четверо пришли одновременно в восторг от замысловатой красоты архитектуры, непонятным образом встроенных друг в друга домов, домишек, пристроек, надстроек и ещё непонятно что, но всё вычурно узорно и имеющее кучу мелких деталей и «деталюшек», не то в качестве украшения, не то, имеющие, какие-то скрытые предназначения. Уйбар, аж присвистнул от восхищения. Подобных сложных строений, раньше видеть никому не приходилось. Двор был идеально чист и пуст. Ни души.

Асаргад, как старший, покликал хозяев. Тут же, из какой-то щели снизу, выскочили два белобрысых и кудрявых пацанёнка, лет семи, восьми, очень похожих друг на друга, не то, сказывалась схожесть одежды, одного покроя рубаха со штанами и одинаково грубо обгрызенная копна волос, не то, правда, пацаны были братьями. Они без страха, с неким детским, непосредственным любопытством, уставились на путников, заглядывающих поверх частокола, но кроме молчаливого разглядывания, вызванного праздным любопытством, других действий не проявляли.

— Эй, пацаны, — весело обратился Асаргад к мальчикам, — старший, есть тут кто?

— А тебе зачем? — нагло и с вызовом, поинтересовался один из пацанов, видимо старший из них, сделав при этом, чуть ли не брезгливое выражение лица, выпятив нижнюю губу и уперев руки в боки.

Наглость этого молокососа, моментально вывела из состояния восхищения всех четверых, а Уйбар в ответ рявкнул, стараясь придать голосу зверства:

— Я тебе уши надеру, малец. Ты, как со старшими разговариваешь?

Пацан, не меняя выражения своего наглого лица, поискал взглядом что-то на земле вокруг ног и быстро подобрав мелкий камешек, тут же, со всего замаха, метнул его в голову огрызнувшемуся Уйбару.

Не попал, но воин, от неожиданности, автоматически увёртываясь, не удержался, стоя на неустойчивом седле и потеряв равновесие, свалился на землю, вернее, был вынужден спрыгнуть, громко выругавшись на урартском и в порыве ярости и негодования, тут же, вновь вскарабкался на седло, но пацанов и след простыл, а его друзья, ехидно рассматривая торопливые и от того неловкие попытки побыстрее забраться на забор, расплылись в обидных для него улыбках.

— Отродье дэва, — сплюнул Уйбар, но услышав дружный гогот друзей, тоже обмяк и улыбнулся, а что ему ещё оставалось.