У зарёванной Калли, на лбу нарисовался синяк и Кайсай, почему-то сразу подумал про шелбан от лешего, а тут и он с торца стола нарисовался, собственной персоной, растягивая улыбку от уха до уха, с огромной шишкой на лбу, прямо по центру и тут уже, все разразились истеричным хохотом, тыкая друг в друга пальцем и утирая слёзы, брызнувшие из глаз, притом разрядка была на столько долгой, что Апити пришлось вмешаться, кого-то просто утихомирить подзатыльником, таких как Кайсай и Лепша, а девок пришлось, отпаивать ключевой водой. После чего, все такие красивые и разноцветные, стали прощаться.

Калли и Апити попрощались просто, подержавшись за ручку, а вот перед лешим, чернявая неожиданно встала на колени и чмокнула его в щёку, от чего у деда глаза вылезли на лоб и нежить, даже, покраснела, скосив глаза, на наигранно злого Кайсая, стоявшего рядом, выставившего руки в боки.

Апити и Золотце расцеловались, прям как подруги, при этом Апити, что-то тихо ей нашёптывала, видно давая последние наставления, а с лешим, Золотце, попрощалась, как раз, подержавшись за ручку.

Настала очередь прощаться Кайсаю. Он, распахнув объятия и растянув улыбку, двинулся на лешего. Воздух схлопнулся, и дед исчез. Кайсай хлопнул себя по коленкам, мол, вот досада, тут же повернулся к улыбающейся Апити и обнял её одной рукой, а из второй, сзади свернул кулак, угрожая кому-то не видимому. Апити поцеловала его в щёчку, погладила по голове и проговорила вполне дежурно, но тихо, так, чтоб слышал только Кайсай:

— Не забывай нас.

— Забудешь вас тут, — огрызнулся рыжий, — как не заглянешь, так жизнь кувырком и каждый раз, в разную сторону.

— Будь таким, — неожиданно проговорила еги-баба достаточно громко, что, конечно, для всех стоящих вокруг, было не совсем понятно, но только не для Кайсая.

Он ничего не ответил, лишь печально взглянул в её глаза, тяжело вздохнул, развернулся и зашагал с роковой для него поляны, на следующий виток своей бурной жизни.

Всю оставшуюся, до девичьего царства дорогу, Кайсай находился в странном состоянии растерянности. Разглядывая, то одну, то другую Матёрую, он постоянно гадал над словами Апити. Как эти две непримиримые девы, могут стать его жёнами? Одновременно? По очереди? Что имела ввиду еги-баба?

Против Золотца, он, в принципе, ничего не имел, но Калли! Ненависть к ней в его душе, меньше не стала, как он не старался себя убедить в её добропорядочности. Да, она явно благоволила ему и всю дорогу, то и дело оказывала знаки внимания, взглядами, жестами, проявляя излишнюю заботу и чуткость, к тому же, Апити заявила, что чернявая беременна от него, что она сама, пока, вряд ли знала! Это тоже накладывало свой отпечаток и несколько изменило его точку зрения, на эту грудастую гадину.

По законам поляниц, насколько он узнал, осторожно выспрашивая дев сопровождения, Матёрым, в отличии от прочих воительниц, семьи были разрешены официально и это никак не влияло на их статус. Но с другой стороны, беременность и рождение ребёнка, сказывается на её, так сказать, профессиональной деятельности, тем более, Райс предупреждала обоих, что коли в подоле принесут, то выкинет из Матёрых к какой-то там матери.

Но если так, то зачем Калли это нужно? Что она задумала? А что если, она сознательно легла под него, чтобы забеременеть, и поставив царицу перед фактом, потребует у Райс связать её законным браком, именно с ним, как с отцом ребёнка, помимо его воли и желания? Надо срочно узнать, на сколько это возможно. Только у кого? И зачем ей это нужно? Зачем?

Золотце, весь остаток пути, вообще, выключилась из круга общения. Она о чём-то напряжённо думала и явно не о Кайсае, закупорившись в свою скорлупу непроницаемой недоступности, ни разу, даже не взглянув на него, сколько бы рыжий за ней не наблюдал. Вообще, боевая Матёрая, после разговора с Апити, перестала быть сама собой, а может, наоборот, стала, как раз такой, какой была всегда.

Она резко преобразилась. Такой, он её ещё не знал. В ней не было привычной наигранной стервозности, напыщенного снобизма, как бывало, она стала, просто, настоящей Матёрой боевой орды. Без эмоциональной, расчётливой, думающей. Для неё всё окружение, как бы перестало существовать, или, вернее, стало обыденным и необходимым настолько, насколько требовала обстановка, а обстановка не требовала в этом окружении нужды, поэтому и превратилась, в ничего не значащее сопровождение, размышляющего полководца.

Серьёзная, собранная, целенаправленная. В первые, Кайсай, увидел в ней не деву, а воина. Настоящего, закалённого боями воина, хоть молодого и обворожительно красивого с виду. Впереди скакал полководец, готовый не просто глотку драть в атаке, а расчётливо вести за собой бесчисленные орды.

Она даже внешне резко изменилась, повзрослела. Это было так необычно. Если он раньше подозревал, что Золотые Груди получила титул Матёрой, только благодаря своей родословной, как любимая дочь могущественной царицы, то сейчас, он все прошлые измышления на этот счёт, вынужден был взять обратно.

От неё повеяло некой силой. Она и на коне держалась по-другому, слившись с ним самым естественным образом, и даже, сам конь походку сменил, став более грациозным и изящным. Теперь, Золотце вызывала у Кайсая чувства восхищения, признание безоговорочного лидерства и глубочайшего уважения.

Достигнув Дикого Поля, выяснилось, что сборная орда Агара, благополучно снялась со стойбища и отправилась в свой очередной поход в земли заходящего солнца, делить там, какие-то столы. Только тут, в первые за последние дни, Золотые Груди обратила внимание на молодого бердника, и то, как обратила, она с высоты своего положения и исходя из рационализма, в буквальном смысле, повелела ему проследовать с ними и поставить свой походный шатёр, где-нибудь поближе к их лесу, на что Кайсай, в общем-то, согласился.

Он и без её приказа не собирался оседать тут в гордом одиночестве, наоборот, хотел перебраться в их лес и даже думал спросить, у той же боевой девы, где бы там, поближе, можно было устроиться, только так, чтоб это было вполне безопасно для него, не возбуждая махровых «мужерезок» на крамольные деяния, относительно поселившегося по соседству мужика.

Добравшись до заветного леса — царства поляниц, Кайсай остановился на краю, думая, по наивности, что вот тут они и будут прощаться, но девы въехали в лес, не собираясь останавливаться, а Золотце при этом, даже не оглянулась, только Калли обернувшись, уже издали и на ходу, весело крикнула: «Ну, что встал, догоняй!». Рыжий помедлил, но затем, убедив себя, что он, всё-таки, бердник самой Райс и, наверное, проход для него столь же открыт, как и для Матёрых, тронул Васа и въехал в лес.

Шёл шагом, осторожно, на всякий случай, оглядываясь по сторонам, памятуя о словах Шахрана, сказанных им при его прошлом здесь появлении, что «эти сначала стреляют, а потом спрашивают». Бердник, стараясь всем своим видом показать спокойствие и отсутствие агрессивности, почему-то не собираясь догонять ускакавших вперёд, ожидая, что его, вот-вот, встретят «мужеубивалки» и проводят, как в первый раз, но тут же сообразив, что если не встретят, то он, попросту, не знает куда ехать. Кайсай, разом заметался и принялся искать следы, скрывшихся уже попутчиц.

Комитет по встрече, действительно, объявился в лесу, где-то в средине пути, но девы стояли в стороне и только внимательно и с нескрываемым любопытством, разглядывали молодого воина, но ни приближаться, ни останавливать его не стали.

Только заметив вдалеке большой банный шатёр и ожидавших у его входа Золотце и Калли, уже без лошадей и дев сопровождения, мужчина несколько успокоился, поняв, что, кажется, умудрился не заблудиться и не пасть смертью храбрых от стрел, никогда не промахивающихся поляниц.

Как только он спрыгнул с Васа перед Золотыми Грудями, та, тут же, грозно и даже, где-то недовольно, повелительно высказалась:

— Ну, и что ты там застрял? Я что ли за тебя доклад Матери делать буду?