Леший, не смотря на всю абсурдность ситуации и сказанного Кайсаем, призадумался. Все молчали.

— Ладноть, — неожиданно решился дед, но вместо того чтобы ответствовать рыжему наглецу, посмотрел снизу-вверх на Апити и погрозив ей своим крючковатым пальчиком, тихо проговорил, — баба, не шуткуй.

— Ути какой грозный, — засюсюкала Апити и наклонившись над лешим, смачно чмокнула его в редковолосую макушку.

Тем не менее, это не растопило напускной злобы дедка и он, ещё раз, недобро зыркнув на Кайсая, обратился, наконец, к стоящему столбом Кулику.

— Айда, бешеный. Только топор выбрось, а то ишь, сколь деревцев малых загубил, лиходей.

Кулик топор выбрасывать не стал, а просто выронил его из рук и тот упал к его ногам.

Оставшись один на один с ведьмой, Кайсай с расстояния, осторожно поинтересовался:

— И что это было?

— Ты про чё? — прикинулась дурой Апити.

— Вот, про это, — выставив перед собой дрожащие руки, уточнил рыжий.

— Ах, про это, — проговорила еги-баба, махнув рукой и «нервная плеть» больно стегнула Кайсая по левому бедру, от чего он глухо взвыл, выгнулся и чурбаном повалился на больную спину в траву.

Апити, нависшая над позеленевшем, не то от страха, не то от боли Кайсаем и мило улыбаясь, проговорила:

— Я тебя отучу, ручками то шаловливыми лазить, где не попадя.

Рыжий стиснул зубы, но отточенный с девками язык, спокойно умереть ему не дал.

— А что тебе, жалко, что ли? Может я тебя хочу?

И тут же, получил по зубам очередной плетью. Зубная боль во всей челюсти одновременно, была такой, что искры из глаз посыпались. Когда через несколько ударов сердца, боль постепенно отпустила, и он разжал сомкнутые веки, то вновь увидел над собой улыбающуюся бабу. Он собрал силы в кучу и настырно, словно баран упрямый, пробурчал:

— Всё равно хочу.

Он тут же зажмурился и сжался в клубок, ожидая очередного удара, но того не последовало. Она не стала его больше лупцевать, а, просто, выпрямилась и ушла, оставив его взмокшего от перенапряжения, валяться в траве.

Все последующие дни Кулик сиял, как начищенная золотая бляха, расхаживая по округе и не выпуская из рук, тяжёлый обоюдоострый топор. Из каких закромов леший его выкопал, осталось загадкой. Кулик сказывал, что они дошли до старого дуба. Он велел подождать. Затем, дедок зашёл за дуб, а вышел с другой стороны, уже таща за собой тяжеленный топор.

А вот секрет перехода в бешеное состояние, Кулик умолчал, мотивируя это тем, что на секрете этом, наложен зарок молчания и коли скажет, то дар потеряет.

Так как уговор дед выполнил полностью и быстрее, чем можно было ожидать, то молодцам ничего не оставалось, как долго благодарить хозяев за гостеприимство, по обниматься, прослезиться, откланяться и пуститься в путь дорогу.

Уже взобравшись в седло и собираясь тронуться в путь, Кайсая остановил недовольный окрик лешего:

— Эй, ты, рыжая бестия.

Тот развернул коня и подошёл шагом к старичку, который потупив глазки в землю, вынул из-за щуплой спины огромный золотой пояс с мечом и кинжалом и протянул воину:

— На, дарю.

У Кайсая аж в зобе дыханье спёрло, и он дар речи потерялся.

— Так, это ж, моё… — чуть не задыхаясь от наглой несправедливости, выдавил из себя воин, буквально сверля вора глазами.

— Не твоё, а моё, — тут же заерепенился дедок, — кто-то выбросил, а я подобрал. Раз я нашёл, значит моё.

Кайсай, неимоверной силой воли, подавил в себе правомерный гнев и не подавая вида, что взбешён, медленно наклонился и буквально вырвал пояс из рук лешего. Но тут же, устыдился собственного поступка и потупив взгляд, теребя в руках пояс, смиренно покаялся:

— Прости. Благодарствую тебе за подарок, дед. Больше никогда не брошу.

— То, та, — хмыкнул довольно лесовик и махнув на них рукой, в сердцах выдал напоследок, — давайте, валите отсель, надоели, как поганки с голодухи.

Куруш обедал, когда в зал, полы которого были накрыты яствами и где придавались пороку обжорства, приближённые Царя Царей, вошёл его тайный визирь Атиаг и Куруш, только сейчас заметил, что его изначально за столом не было. Он всегда сидел третьим, по правую руку, как раз, рядом с Крезом, тем бывшим лидийским царём, который будучи помилованным, прекрасно пристроился в окружении Великого Покорителя Земель и чувствовал себя, вполне довольным жизнью.

Справа от Куруша, место пустовало, оно принадлежало Тиграну, который находился в своей вотчине и в скором времени должен был прибыть со всей своей «дикой» армией. По левую руку, сидел его подросший сын Камбиз, которого Царь Царей, постоянно таскал с собой, всё последнее время, никому не доверия воспитание первенца, считая, что при нём, мальчик вырастет тем, кого и хотел в нём видеть Могущественный Владыка Мира — своим продолжением, не только по крови, но и по деяниям.

Курушу очень хотелось бы «прогнать» мальчика через степную школу, которую в своё время прошёл он сам, но с другой стороны, этот шаг был очень рискованный и, не приведи Ахурамазда, мог оставить его без наследника или, вернее, с наследниками, но только малолетними. К этому времени, у Куруша уже было шестеро детей, но все кроме первенца, были ещё малы. Поэтому, он занялся воспитанием наследника, лично.

Повелитель Мира, жестом подозвал к себе Атиага, понимая, что он, не просто так задержался, а значит принёс вести, стоящие его непосредственного внимания, прямо сейчас, к тому же сидеть и смотреть за этим пьющим и жующим сбродом, ему основательно надоело. Куруш скучал.

Тайный визирь, спокойно, стараясь не привлекать к себе особого внимание, обошёл по стеночке столы и зайдя со спины, уселся за Царём Царей, вытягивая при этом шею и шепча на ухо Властелину Мира:

— Повелитель, — начал визирь, — в город прибыли послы из Вавилона, притом, сразу от трёх разных сторон. Как они в пути не столкнулись, не понятно, но мне стоило большого труда развести их в городе, в разные углы, чтоб до поры до времени, не повстречались друг с другом.

— Любопытно, — заинтересовался Куруш, — кто такие?

— Первыми прибыли иудеи, те, что в изгнании там живут. Послов четверо и возглавляет их главный еврейский пророк с именем Девтероисаия. Довольно известная личность. Евреев, я расселил в гостевом крыле. Не успел закончить с ними, как от ворот прокричал вестник, о прибытии второй стороны. Двое из вавилонского жречества, оба старцы, но ни того, ни другого моя разведка, лично, не знает. Сейчас их проверяем, кто такие. В гостевое крыло не повёл, поселил в собственном доме.

— А с чего ты решил, что они из вавилонского жречества?

— При них грамоты. Правильные, не поддельные. Я проверил.

— Любопытно, — подытожил Куруш.

— Не успел я добежать до твоего дворца, Повелитель, как новый крик вестника. Тоже двое. Судя по выправке, военные, командного состава. Кто такие, сами по себе, не понятно, да, это, не особенно важно. Предъявили письмо от Кундук-Мардука, правителя Сипара, чья армия прикрывает южную оконечность мидийской стены.

— Ещё интереснее, — с лёгким смешком проговорил Куруш, — этих куда заселил.

— Эти, не переговорщики, а лишь посыльные, поэтому никуда их заселять не стал, а проводил в общий летний сад. Там они и ждут. За ними последят и проверят на вшивость. Предлагаю, через какое-то время выпустить к ним Лукавого, и мы с ним поиграем. Коль всё нормально, то письмо принесу тебе, Повелитель, а их, подержу пока, до твоего решения, в одной из гостевых комнат.

— Хорошо, — утвердил план великий царь, — действуй. Письмо можешь не носить, так, содержание передашь на словах, хотя мне, кажется, я догадываюсь, о чём там писано.

— Слушаюсь, Повелитель.

И с этими словами, Атиаг, мягко и бесшумно скользнул обратно вокруг стола, на выход.

Лукавый — кличка бедного мидийца, удивительно, внешне похожего на Куруша. При том, нашли его случайно, в кочевом театре, что колесил по стране и за медные монеты давал представления на торговых площадях.