Лукавый был не великого ума, но, как лиса хитёр и главное артистичен. После недолгого личного знакомства с Царём Царей, он тут же изобразил его во всех деталях, а когда Куруш, в азарте предстоящей игры, потребовал его переодеть и подстричь под себя, то, долго хохотал, над его представлением и не раздумывая определил в шуты.

Но уже к вечеру, поменял своё решение и назначил тайным двойником, дозволяя играть роль царя в щекотливых и обманных операциях, вот таких, например, как сегодня.

Не смотря на беспрецедентные меры безопасности, число подосланных убийц к Курушу, с каждым годом, только росло. В подавляющем большинстве случаев, это были дилетанты с ножами и кинжалами, которых обезвреживали быстрее, чем они успевали приблизиться к телу Великого.

Труднее было с отравителями, те были более скрытны и на прямой контакт с царём не стремились, а старались действовать исподтишка и на расстоянии. Сыпали яд, куда не попадя, мазали им, где попало. В общем, с ними было труднее, но тоже справлялись.

Были и уникумы, изворотливый ум которых, выстраивал целые хитросплетённые комбинации и если бы не «но», то всё у них могло получиться. Их раскусывали и останавливали, буквально, на последнем рубеже. Поэтому Куруш, при любой возможности, старался не общаться лично с теми, кого хорошо не знал и в кого не очень верил.

Он всё чаще стал вспоминать покойного Иштувегу, чья мнительность вошла в легенды, начиная понимать его маниакальную обеспокоенность за собственную жизнь. Если бы Куруш, был не столь психически сильным, то находясь в шкуре Царя Царей, он бы, наверное, стал ещё хуже Иштувегу, ибо врагов у Куруша, значительно стало больше, чем у бывшего царя Мидии.

Через некоторое время, Атиаг вернулся и доложил о проделанной работе. Как и предвидел Куруш, правитель Сипара оказался обыкновенной крысой, которых Царь Царей, встречал, чуть ли, не на каждом шагу, по крайней мере, в каждой войне.

Крысы, которые бегут, при первом же признаке наводнения. Предать слабого царя, не способного победить врага — это такое же естественное дело, как, например, откупиться осаждённым от осады, или целой армией отсидеться в сторонке, пока две другие дубасят друг друга, а потом пристроиться к победителю или добить его обескровленного. Всё это, было нормой времени.

Куруш выслушал Атиага молча, лишь в конце спросил, когда прибудет Тигран.

— Он обещал через два дня, на третий.

— Хорошо, — задумчиво подытожил Куруш, — подержи их где-нибудь, до его приезда. Могут пригодиться, как обратные вестники, а теперь готовь пророка с его иудеями. Я выслушаю их сам, в своей рабочей комнате.

Атиаг поклонился и в очередной раз, тенью, скользнул по кругу на выход.

Комната, в которой Куруш думал и занимался особо важными делами и переговорами, отличалась от всех остальных в золотом дворце, своей не броскостью и аскетизмом. Она находилась в глубине постройки и поэтому не имела ни окон, ни балкона, зато было две двери, через одну, из которых, входил только Куруш, и никто кроме него, а во вторую — все остальные.

Когда Державный Повелитель, быстро и решительно вошёл через свою дверь, то все, кто находился в небольшой комнате, заметно вздрогнули от неожиданности, а было их там, довольно много.

Четверо гостей, уже не молодых людей, в простых, но вместе с тем опрятных одеяниях, стояли кучкой перед мидийским магом. Последний — личный маг-телохранитель Царя Царей по имени Угубур, в своём постоянном чёрном балахоне, унизанном золотыми мелкими бляшками, создавая, эдакую, иллюзию звёздного неба, своим одеянием и в высоком остром колпаке, стоял у треножника со священным огнём и что-то в языках его пламени разглядывал.

Тут же, в дальнем углу пристроился Атиаг, опёршись на стену плечом. Кроме того, в комнате было шестеро странных на вид охранников: пара у одной двери, пара у другой и двое, стояли за низким широким столом господина. Странные они были потому, что внешним видом, не походили ни на один известный в ойкумене народ.

С одной стороны, стражи были одеты в одинаковое одеяние. Широкие чёрные балахоны мидийского покроя, но длина их была таковой, что скрывала под собой их полностью, до самого пола. Роста все, как один, были низкого, с одинаково бритыми головами и лицами, поверхность которых, была испещрена странными, непонятными знаками, но не татуировками, а искусными рисунками.

Кожа их была смуглая и в свете осветительных масляных лампад, отливала мертвецкой синевой, отчего, хватало одного взгляда на них, чтоб мурашки по спинам забегали. Руки, скрещённые на груди, прятались в широких рукавах, поэтому самих рук, видно не было, и то, что в этих руках держалось, тоже.

Все стражи были, почти, полной копией друг друга, если бы не одна деталь, которая делала их разными. На головах, они имели чёрные повязки, с непонятными письменами, которые закрывали различные части лица.

У одно из тех, кто стоял при царской двери, повязка была на глазах! Он единственный, кто постоянно крутил головой, притом стоял не ровно, как все остальные, а в пол оборота, в направлении кучки гостей. Его голова не на мгновение не останавливалась на одном месте. Она плавно качалась, наклонялась, поворачивалась, но всякий раз, не уходя с линии гостей.

Второй, стоявший рядом, имел повязку, закрывающую рот. Он стоял прямо, относительно дверного проёма, а голова его была слегка повёрнута к гостям. Глаза метались в глазницах, как бешеные, но смотрели, как бы, вскользь и рядом с чужеземцами, прощупывая окружающее их пространство, а самих гостей, просвечивая насквозь, лишь боковым зрением.

У третьего, стоящего у главной двери, повязка была наложена не поперёк головы, а вдоль, как будто у него зубы болят. Завязана она была так, что полностью закрывала уши. Глаза его, так же плавно обозревали окружение, но лишь всё вокруг, как будто, даже не замечая людей, что находились перед ним.

У его напарника, повязка, вообще, была на носу, вернее на переносице. Он стоял с прикрытыми глазами и приоткрытым ртом, высоко задрав голову и как бы принюхиваясь к окружению.

У парочки, стоявшей в глубине комнаты, за царским столом, повязки были, у одного на лбу, у второго на шее, но больше всего, внимание к себе, они приковывали тем, что держались за руки! Вопросом «Зачем?» задавался, наверное, каждый, кто не знал и видел эту парочку впервые, но вот ответ знали, только единицы и то только те, кто молчал об этом, как о секретах власти.

Куруш, быстрым шагом прошёл к своему столу, лишь мельком глянув на мага. Тот, одобрительно прикрыл глаза, как бы говоря, что всё чисто и посторонние не замышляют ничего злостного, относительно Царя Царей. После чего, неожиданно встрепенулся, будто он спал стоя, а приход Повелителя разбудил его, заметался, вынимая чашу с огнём из треножника и складывая последний, затем, столь же торопливо удалился, неся в одной руке чашу, в другой металлические прутья складного треножника.

Царь грузно повалился на подушки, показывая всем видом, как он устал, от всех этих царственных дел и устроившись поудобней, не говоря ни слова, принялся разглядывать гостей. Иудеи стояли перед ним покорно склонив головы и не смея поднять глаза на Покорителя Народов.

Куруш, благодаря своей уникальной памяти, очень легко изучал различные языки и свободно говорил, практически на всех, представители коих попадались на его пути. Говорил он и на древнееврейском, языке предков тех, кто стоял перед ними, но знал так же, что потомки иудеев, проживающие в Вавилоне, уже давно не говорят на том языке, предпочитая язык своих завоевателей, поэтому он обратился к ним на арамейском:

— Что привело вас в мой дом? Что такого важного вы хотели донести до меня? И с чего вы решили, что я намерен завоевать Вавилон и что мне, в этом, понадобиться ваша помощь?

Его вступительная речь, однозначно дала понять гостям, что Царь Царей, прекрасно осведомлён о цели их визита, хотя они ещё ни с кем об этом не говорили. Это произвело соответствующее впечатление. Они же не знали и не могли знать, что всё время, пока отдыхали в гостевых покоях и дожидались аудиенции царя, их самым тщательным образом прослушивали и за ними, не в один глаз, тайно подглядывали.