После очередной кормёжки, царская дочь велением, не требующим возражений, жёстко потребовала:

— Давай, Апити, напрягайся. Видишь, мне одной с ними не справиться, а со временем, их, похоже, будет всё больше и больше.

Как в воду глядела. Всё так и произошло. Только на третий день у Апити получилось, и то на третьем шаре, когда Райс, от бессилия, взвыла пронзительным визгом. Этот вопль, неожиданно встряхнул Апити и придал злости, в ореоле которой, у неё и прошла первая «нервная плеть». Радости её, не было придела. А потом началась настоящая война, хотя поначалу, с переменным успехом.

Боль, которую причиняли шары, даже Апити заметила, значительно снизилась, а у них, наоборот, стало получаться всё лучше и лучше. Наконец, настал тот день, когда они победили все шары, все три захода, не получив при этом, ни одного удара, по своим истерзанным телам. И когда последний, шестой по счёту шар, после ужина, растрескавшись уплыл в дверь, что-то стукнуло, грохнуло и вода в комнате, стала куда-то утекать.

Когда стемнело, воды уже не было. Они стояли на мокром полу, держа скомканные рубахи в руках и в ожидании чуда, обе уставились на дверь, чуть ли не затаив дыхание.

Снаружи, что-то щёлкнуло, и тяжёлая дверь медленно открылась, впуская в тёмную пыточную, свет факелов, которые держали, улыбающиеся Матёрые Терема в полном составе…

Дикое Поле, встретило новичков недружелюбно. Хотя никто из них на это и не рассчитывал. Вообще, степь предстала перед горными жителями странным, непонятным и необъяснимым сожительством, абсолютно разных людей, живущих не по их привычным устоям, а по каким-то своим, поначалу совершенно невразумительным законам.

Асаргад, даже обжившись в будущем и много узнав про жителей бескрайних степей и прилегающих к ней лесов, так и не смог осознать, всю эту пестроту общественного мироустройства, хотя, очень старался их, хоть как-то систематизировать, упорядочить и самое главное, понять. В конечном счёте, он плюнул на это и просто принял их жизнь, как само собой разумеющуюся и не поддающуюся объяснению, не имеющую под собой, некой скрытой, для его понимания подоплёки и глубинного смысла общественного бытия.

Были коренные жители степей, которые так же, как и его племя, вели кочевой образ жизни, только здесь, в отличии от его родины, не было земельных ограничений. Здешние кочевники, вообще не знали и не понимали границ. Весь простор принадлежал им и вместе с тем, был для всех общим. Жили они большими родами, которые назывались по имени главы рода, но понятия племени, объединяющего роды, у них отсутствовало. Хотя, при этом точно знали, какой род с каким родом, в каких родственных отношениях находится. Даже, уйдя далеко-далеко, от исконных мест и встретив там незнакомые кочевья, с которыми встречались впервые, садясь за общий стол и вспоминая предков, умудрялись чётко находить родственные связи, притом аж, по нескольким линиям и в нескольких коленах.

Больше всего, Асаргада удивляло родство родов, даже близко непохожих друг на друга. Одни были подобно хорасмийцам или согдианцам. Скулистые и ускоглазые, со смуглым, как и у него цветом кожи и чёрными густыми волосами. Другие, были узколицые и белокожие, с волосами цвета меди и к ним не приставал загар от солнца. Третьи, светловолосые, кудрявые, как барашки, которые тоже, хоть и имели белую, как молоко кожу, но загару были подвластны. И все они, умудрялись находиться в родстве между собой!

Кроме привычных Асаргаду кочевых родов, местами, у степных рек, жили оседлые, обладающие таким же завидным видовым разнообразием. Их селения не были городами, как у них в горах. Они, вообще, не были чем-либо огорожены и не имели никаких внешних укреплений. Селения были большими и маленькими, с подземными жилищами и наземными, порой в два, три этажа. Их дома имели глиняные, каменные, деревянные и травяные стены вперемешку с землёй, но чаще всего, дома были шатровые, войлочные.

Несмотря на то, что сами поселения, были никак не защищены, каждое такое сборище совместно проживающих людей, имело огромные огороженные рвами, завалами и обрывистыми насыпями, загоны с полудиким скотом, но при этом, ближе к селению, в загонах поменьше, скот был почти домашний. Дальше на север, где в степи появлялись островки леса, оседлых селений становилось больше и были они, как правило, деревянные.

Можно было встретить родовые оседлые поселения, но зачастую, там селились люди разные, далеко не родственники между собой. По какому принципу они образовывались изначально, Асаргад так и не понял. Любой, кому приглянулось место, мог испросить разрешения у главы этого поселения, которого избирали на общем сборе и пристроить к нему свой дом. Никого и никогда не волновало, кто ты, откуда, какого рода, племени. Хочешь жить — живи, надоело, собрал пожитки и пошёл дальше.

Как звались их народы, они понятия не имели и никогда этим вопросом не задавались. Когда Асаргад, впервые столкнулся с этим феноменом, то поначалу его посетило чувство брезгливости и презрения к этим людям. «Безродные» — подумал он тогда, — «дикари, без памяти предков и племени». Но со временем, когда он понял, что память предков этих «дикарей», в значительной степени превосходит то, чем так кичатся, даже самые благородные в его краях, он впервые призадумался над этим явлением и размышления на эту тему, вернее их результат, обескуражил его самого.

В тех краях, где он родился и вырос, принадлежность к тому или иному народу, к тому или иному племени, роду, имела первостепенное значение. Потому что, по праву рождения, определялся статус человека, его значение в глазах остальных, определялись права и обязанности.

Отцы, рассказывая сыновьям о предках рода, раздувались от гордости за своих прадедов и заставляли надуваться, от этого, своих отпрысков. Вожди, поднимали до небес легендарное прошлое своих племён, заставляя соплеменников гордиться своей принадлежностью, именно к своему племени. Каждая царская власть, выпячивала уникальность и избранность своего народа, страны, города, плюя с высока на других и втаптывая чужаков в придорожную пыль, принуждая, во чтобы то не стало, гордиться тем, что ты являешься частичкой былой славы прошлого.

Именно гордость за страну, в которой ты живёшь, принадлежность к великому и обязательно древнему народу, заставляет её жителей поднимать флаги, браться за оружие и идти убивать других, не таких «великих» и «древних», а значит, почему-то, не имеющих право сосуществовать, рядом с избранным и таким славным народом, как они.

Притом, как в первом, так во-втором и третьем случаях, гордиться, необходимо было, за далёкие прошлые заслуги, правоту которых, проверить, не представлялось возможным, и вся эта гордость, строилась, исключительно, на вере тех, кто воспевал бывших героев и их подвиги.

А здесь ничего этого нет. Степняки знают своих предков по кличкам и прозвищам на глубину в несколько десятков колен. Помнят их дела, поступки и проступки. Они не делают из них ни кумиров, ни идолов, ни героев. Они о них просто помнят. Притом помнят такими, какие они были на самом деле, со всеми их хорошими и плохими качествами. И не смотря на всю свою непохожесть между собой, умудряются оставаться равными и даже родственными друг другу.

Результатом раздумий на эту тему, стало осознание у Асаргада того, что понятия «нации», «народа», «племени» и «рода» — это не порождения «цивилизации», как ему изначально казалось, а сознательное порождение «власти», притом любой.

У местных жителей нет царей, нет вождей и даже номинальные главы родов, не имеют кровной преемственности, потому что они — выборные! Им наплевать, кто был твой отец или отец твоего отца. Им куда важнее знать, кто ты есть сегодняшний. Они не кичатся предками. Их не заботит, как их будут вспоминать потомки, будут и ладно.

Они гордятся современниками, которые своими делами и поступками, реально заставляют гордиться остальных. Но главным открытием своих размышлений на эти темы, для Асаргада, стал вывод: хочешь власть разрушить — избавь жителей от напускной гордости за род и племя, хочешь власть установить — породи эту гордость.