— И что же делать? — с осторожной надеждой поинтересовался Люпин.
— Самый первый пункт в жалобе — обвинение руководства школы в халатности. Поскольку руковожу Хогвартсом я — я и отправлюсь давать объяснения, хотя меня они предусмотрительно не вызывают.
— Они откажутся слушать Вас. Они, ведь, специально требуют меня и мистера Поттера…
— Руководитель отвечает за своих подчинённых и подопечных — думаю, это простая логика будет доступна нашим чиновникам. Не волнуйтесь, Ремус, я не вижу здесь особой проблемы. Только подготовьте мне те циркуляры Министерства, которые Вы упоминали.
— Непременно! — Люпин воспрял духом. — До 20-го числа достаточно времени, я подберу ещё кое-какие документы…
— Вот и отлично! — Дамблдор пристукнул обеими ладонями по столу и встал. — Идите, Ремус, и будьте снисходительны к упорству мистера Малфоя-старшего в достижении своих целей.
Люпин рассмеялся в ответ на ироничное замечание директора и, откланявшись, быстро покинул кабинет.
Дамблдор подошёл к окну и посмотрел вдаль совсем не весёлым взглядом: жалоба Люция Малфоя, действительно, беспокоила его не столь сильно, а вот Волдеморт с его значительно возросшей мощью, покорёнными драконами и ещё неизвестно какими сюрпризами, внушал очень большую тревогу. Наедине с собой Дамблдор мог откровенно признать — он не уверен в том, что они успеют опередить и отразить все удары Тёмного лорда, что у них, в отсутствие поддержки Министерства, хватит на это сил и времени. Значит, остаются Наследники? Директор любой ценой хотел избежать этого. Он внимательно и досконально изучал легенду и всё, что было связано с Покорителями Стихий. Он страшно не хотел именно этим детям такой судьбы и такого предназначения. И лучше других знал, что это неизбежно. За свою долгую жизнь директор привык — и считал правильным — жертвовать меньшим ради спасения большего. Наверное, пришла старость — сейчас он яростно желал сохранить их — юных, талантливых, безрассудных — любой ценой, и пусть всё остальное летит в пропасть! …Дамблдор вздохнул, поправил очки, потёр переносицу, затуманенное зрение прояснилось — он знал, что всё будет так, как предначертано. Дети сами выберут путь — или примут свой долг и выполнят его, спасая всех, или уйдут в сторону и погибнут вместе со всеми. Так было и так будет… Смогут ли они изменить предопределённость?
…Гарри вышел от директора и сообразил, что урок давно закончился, а обед давно начался, и поспешил в Большой зал. Столы факультетов почти опустели. За гриффиндорским сидело несколько первоклассников и, неподалёку от них, как всегда с книгой — Гермиона. Видимо, староста решила остаться в Большом зале, чтобы потом проводить замешкавшихся малышей в гостиную. Но Гарри почему-то решил, что девушка ждала его, и в груди горячей волной поднялась радость и щемящая нежность. После поцелуя в лазарете, скрепившего их примирение, они оба, словно, затаились. Это не имело никакого отношения к отчуждённости, наоборот, они как-то заново открыли для себя волнующую прелесть случайных прикосновений, безмолвных многозначительных взглядов и улыбок, упоительного молчания, которое вдруг прерывалось одновременно сказанной одинаковой фразой. Оказалось таким счастьем сидеть рядом, соприкасаясь под столом коленями, и сталкиваясь локтями, и отчего-то ощущая радостную уверенность в том, что так теперь будет всегда.
— Охраняешь малышню? — с улыбкой поинтересовался Гарри, садясь рядом с Гермионой на лавку и начиная наполнять свою тарелку.
— Почти… — Гермиона подняла глаза от книги и с тревогой посмотрела на него. Этот взгляд красноречивей всяких слов сказал, что присмотр за первоклассниками, действительно, был всего лишь предлогом.
— А Рон куда подевался? — бодрым тоном осведомился Гарри.
— Кристина предложила ему помочь с домашним заданием по Зельям… Они занимаются в библиотеке…
— О! Ясно… — Гарри улыбнулся, — его можно поздравить…
— Рон сказал, тебе стало плохо на Прорицании… — Гермиона смотрела без тени улыбки, — ты видел дементоров?
— Чтобы я ни видел, это уже не важно. Дамблдор почти уверен, что, скорее всего, это просто отражение моих страхов, — Гарри говорил спокойно, но в глубине души сам себе не верил, слишком реальным было увиденное.
— И что же всё-таки это было? — девушка по-прежнему тревожно заглядывала ему в глаза.
Гарри накрыл своей ладонью её руку, лежащую рядом на столе. Маленькая ручка завозилась и перевернулась ладонью вверх, её пальцы переплелись с его и замерли.
— Расскажи… — попросила Гермиона. Юноша быстро глянул на неё, и не смог удержаться, он давно привык делиться с ней всем.
— Падение Азкабана… — прошептала девушка. — Но ведь это всего лишь видение… Ты же не веришь в подобную ерунду? …А что сказал Дамблдор?
— Что это отражение моих страхов, — терпеливо повторил Гарри.
— А сам ты тоже так думаешь? — открытый внимательный пристальный взгляд. В голову лезут неуместные мысли: "её глаза похожи на тёмно-золотистый мёд"…
— Гарри! Ты что об этом думаешь?
— Не знаю… Прорицание, конечно, ерунда… Но я же видел Кристину, когда ещё ничего не знал о ней.
— Я никогда не верила Трелони, — задумчиво проговорила Гермиона, — но ты — другое дело. Надо бы почитать подробнее о дементорах и о строительстве Азкабана…
— Гермиона! — скривился Гарри. — Может, почитаем о чём-нибудь другом…
— Пошли в библиотеку! — девушка вскочила, прижимая к груди книгу.
— Я, пожалуй, доем, если ты не возражаешь…
— Ох! Прости! — Гермиона виновато улыбнулась и переключилась на, наконец, закончивших трапезу первоклассников. Староста попросила их повторить, каким путем ребята отправятся в гриффиндорскую гостиную. Под аккомпанемент перечислений коридоров, портретов и других примет, Гарри быстро приканчивал обед, совершенно не к месту размышляя о том, что за ссорой прошёл незамеченным день рождения Гермионы, что это несправедливо и что на Хеллоуин надо будет обязательно подарить ей нечто совершенно замечательное.
…Взявшись за руки, сами чем-то похожие на восторженных первоклашек, они вышли из Большого зала. У основания широкой лестницы, ведущей в верхние этажи, их остановил разноголосый шум, доносящийся из распахнутых Парадных ворот — на лужайке у входа в Хогвартс что-то происходило…
…Кристине стало намного легче, когда она поделилась своей тайной с Гермионой. Появился ещё один человек в Хогвартсе, с которым ей не надо было следить за словами, чтобы ненароком не сболтнуть лишнее. К тому же, отзывчивая Гермиона решительно попыталась хоть чем-нибудь помочь новоявленной подруге, правда, дальше изучения книг дело не двинулось — слишком сложным был вопрос. Староста Гриффиндора оказалась отличной слушательницей, а Кристине редко с кем удавалось поговорить по душам — и тихие доверительные беседы вечерами окончательно сблизили девушек. Рон был несказанно рад, что Кристина проводит столько времени в обществе Гермионы, потому что имел возможность постоянно быть рядом с девушками, используя каждую свободную минутку, чтобы по-павлиньи "распускать хвост". Гарри же просто радовался, что ссоры и глупое соперничество ушли, наконец, в прошлое. Так, очень быстро, непринуждённо и неожиданно для окружающих, неразлучное трио стало квартетом.
Однако Кристина всё же старалась осторожнее общаться с Гарри, чтобы лишний раз не нервировать Гермиону. И ещё одна проблема встала перед девушкой — тесный дружеский контакт непроизвольно способствовал развитию её таланта — она без усилий проникала в мысли друзей. Это никуда не годилось. И Кристина спешно вспомнила уроки Блокировки, которым их настойчиво учили в Русской школе магии. Благодаря этой блокировке нельзя было проникнуть в мысли другого человека, зато без труда воспринимался весь спектр его эмоций — в цветовой гамме. Гарри виделся девушке в оранжево-красных, частью фиолетовых, тонах, он был искренен, открыт, и очень чутко реагировал на окружающее. Но временами проявлялась чёрная, словно обугленная, стена, проникнуть за которую Кристине никогда не удавалось, и которая рождала ощущения скорби и обречённости. Гермиона излучала уверенность и надежность, окрашенные в различные оттенки зелёного, расцвеченные всполохами оранжевого. У Рона на фоне солнечных жёлтых тонов добродушия и красных — вспыльчивости и странной неуравновешенности, выделялись розоватые оттенки сентиментальной чувствительности. При этом эмоции Рона были текучи и, как бы, двойственны — Кристину очень заинтересовал загадочный тёмный омут, который иногда мелькал, проглядывая из самой глубины его души, и приносил ощущения холода и огромной силы. Ей захотелось присмотреться повнимательнее, и поглубже проникнуть в эту смутную тайну. Рон казался простачком только на первый взгляд.
