— Ты американец.

— Как уголь, который добывал мой отец. Десять детей. У нас ничего не было. Потом шахту закрыли, а мама умерла.

— Сколько тебе было?

— Пятнадцать. На следующий день я ушел из дома.

— В пятнадцать?

— А почему нет? Я уже был практически предоставлен самому себе. И не собирался спускаться в те шахты, даже если бы их не закрыли. Я подумывал стать моделью. — Он усмехнулся. — Дома меня считали очень привлекательным.

Могу себе представить. Он по-прежнему очень привлекателен.

— Я всю жизнь мечтал быть богатым.

— Это не так здорово, как кажется.

— Попробуй побыть бедной и поголодать, а потом уж решай.

Он прав. Я понятия не имела, каково это, когда нечего есть, нет работы и нормального образования.

— Прости.

Я задумалась, не являлись ли бусы и перья, серьга и кольцо на большом пальце невольным бунтом против нищенского детства. Или, возможно, Мерфи обзавелся ими из простой любви к милым блестящим безделушкам.

— Не бери в голову. — Он глубоко вдохнул, выдохнул. — Меня иногда заносит.

Рассказывая о прошлом, он говорил с легким провинциальным акцентом, который подобно теплой воде струился по моей коже. Передернув плечами и прочистив горло, он продолжил ровным безличным тоном ночного диктора:

— Преисполнившись надежд, я приехал в Нью-Йорк, но затерялся в большом городе, где смазливых мордашек пруд пруди. Какое-то время жил на улице, совершая поступки, которыми нельзя гордиться.

И это я могла представить.

— Потом обнаружил, что с легкостью перенимаю акценты и языки; в Нью-Йорке их немало. Я нашел работу, ушел с улицы, однако всегда находился лишь в шаге от того, чтобы снова туда вернуться.

Учитывая, что Мерфи ушел из дома в пятнадцать лет, все обернулось не так уж плохо. Способность освоить столько акцентов и языков, его находчивость и умение излагать мысли говорили об изрядном уме.

— Как ты оказался на Гаити?

— Я работал в сфере строительства. После последнего урагана, обрушившегося на Карибы, меня попросили приехать и помочь.

— Бесплатно?

Мерфи вскинул бровь.

— Я похож на альтруиста? Правительство выделило субсидию.

— После последнего урагана? — Я нахмурилась. — Но ведь он был год назад.

— Работа закончилась, я остался.

— Почему?

Он взглянул на деревья.

— Мне здесь нравится.

Будучи человеком, исповедующим любовь к деньгам, Мерфи осел не там, где надо.

Внезапно он споткнулся. Я потянулась к нему. К счастью, он сам удержался на ногах, иначе мы оба оказались бы на земле.

— Ты ослаб, — сказала я. — Изголодался.

Он выпрямился.

— Это не из-за голода. Я испытывал голод. Черт, да я мог бы пробежать несколько километров, прежде чем отключиться.

— Давай обойдемся без бега и просто пошагаем, ладно?

Мерфи улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Не знаю, что в нем такого — может, все дело в отличном сексе — но благодаря ему на душе становилось легче.

Он откровенно говорил о себе и своих желаниях. У Девона Мерфи не было ни тайн, ни скрытых мотивов. Для женщины, скрывающейся под чужим именем, чью жизнь разрушили секреты, такой мужчина как Мерфи был слишком необычным, чтобы перед ним устоять.

Хотя к заброшенной хижине меня привела змея, я без труда отыскивала обратную дорогу. Казалось, ноги сами несли меня по незримой тропе. Когда до деревни, по моим подсчетам, оставалось несколько минут пути, мы, пробравшись сквозь гущу деревьев, вышли на незнакомую поляну.

Я же говорила, что совсем не умею ориентироваться.

Меркнущий лунный свет просачивался сквозь кроны деревьев, серебря проклюнувшиеся ростки на недавно вспаханном поле. До восхода солнца оставалось меньше часа. Поверить не могу, что проблуждала всю ночь.

— Что это? — спросил Мерфи.

На другом конце поляны стояла хижина.

Мерфи рванул туда, огибая возделанный клочок земли. Я поспешила следом.

Когда я его нагнала, он как раз отодвинул занавеску, которая заменяла дверь, и шмыгнул внутрь. Я напряглась в ожидании крика. Может, мы и находились в сельской местности, однако это не давало нам права входить в чужую хижину без приглашения.

Ничего не услышав, я подкралась поближе.

— Мерфи!

— Тебе лучше войти.

Беспокойно оглядевшись вокруг, я вошла в хижину.

Увидела внутри кровать, мебель — самодельную, но стул есть стул, а в этих краях они были в дефиците, — книжные полки с настоящими книгами и алтарь. Вероятно, хижина принадлежала очень богатому гаитянину.

На стене висела шкура леопарда. Не только накидка, но и голова с разинутой в грозном рыке пастью и сверкающими ярко-зелеными глазами, которые казались почти живыми.

— А это зачем? — не сводя глаз со зверя, спросил Мерфи.

— Для украшения?

— Не вудуистское одеяние?

— Мне подобное не встречалось, что вовсе не означает, что это не оно. И все же… — Я покачала головой. — Символами вуду обычно выступают неодушевленные предметы: камни, деревья, сердца, кресты. Если нам хочется неистовства, мы используем гром, молнию, радугу или змею. Но не огромное разъяренное животное.

Однако вопрос Мерфи всколыхнул воспоминания.

— Помнишь, в пещере я почувствовала мех и хвост, и ты сказал, что…

— Возможно, кто-то носил одежду из меха.

Мы уставились на шкуру.

— Странно, — прошептал Мерфи.

Не то слово.

— Пожалуй, лучше убраться отсюда.

Если кто-то был достаточно странным, чтобы по какой-то причине расхаживать в шкуре леопарда, то я совсем не желала встречаться с ним или с ней.

— Минутку. — Мерфи принялся обыскивать хижину.

— Что ты делаешь?

— Никогда не знаешь, что найдешь.

— Это кража со взломом.

— Было не заперто.

— Это хижина. Она не запирается.

Он меня проигнорировал и продолжил обыск. Меня притянул алтарь. Рядом с ним лежала асон — трещотка, используемая в ритуалах вуду. Сделанная из полой тыквы, она была заполнена змеиными костями и украшена нитками бус яркой расцветки.

— Что это? — Мерфи потянулся к трещотке.

— Не смей! — Я перехватила его руку. — К асонам могут прикасаться только жрецы или жрицы, которым они принадлежат. Это священные символы нашей веры.

— Жрецы?

Мерфи со странным выражением смотрел поверх моего плеча, и я вдруг поняла, что означала асон.

— Мезаро, — выдохнула я.

— Вы меня искали?

Голос был басистым и бархатным, из-за легкого французского акцента почти завораживающим.

Я обернулась. Мужчина, стоявший в дверном проеме, не соответствовал моим представлениям.

Худой и элегантный, в льняной рубашке и брюках, с идеальной осанкой, благодаря которой казался выше, хотя на самом деле ему, вероятно, недоставало нескольких сантиметров до ста восьмидесяти.

Короткие темные волосы без единого седого волоска, вокруг тонких губ и зеленых глаз залегли морщинки. Кожа цвета кофе с молоком говорила о том, что кто-то из его предков прибыл сюда в кандалах.

— Жрица Кассандра, oui? — Он резко качнул подбородком, и я сбросила с себя оцепенение.

— Oui. То есть да. Сэр.

Он улыбнулся, демонстрируя многочисленные белые ровные зубы. Или мне только показалось, что их много из-за того, что они такие мелкие. Ну не могло у него быть больше зубов, чем у обычного человека. Я просто устала, разволновалась и растерялась, ведь он застукал нас, когда мы обшаривали его дом.

— Извините… — начала я, и Мерфи ткнул меня локтем под ребра. Я закашляла.

— Вы Мезаро? — спросил он.

— Жак Мезаро, oui, а вы тот, кто должен был умереть.

Мерфи вздрогнул, но быстро оправился.

— Ну а вы тот, кто пытался меня убить.

— Уверена, он имел в виду лихорадку, — вставила я.

— Нет, — отрезал Мезаро с сильным французским акцентом. Я почти ожидала, что он щелкнет каблуками, но он был бос. — Месье Мерфи прав — я пытался его убить.

— Я же говорил. — Мерфи медленно выступил вперед.