Рене отвернулась к балкону. На секунду мне показалось, что она прямо сейчас выйдет за дверь, и я шагнула вперед. Глупость, конечно. Сомневаюсь, что у меня получилось бы помешать ей сделать то, что она хочет. В Рене таилась огромная сила. Не вуду, а нечто иное.

Но она не пошевелилась, лишь молча глядела на далекие холмы, которые под черным небом казались темно-зелеными.

— Когда-нибудь слышали об игбо? — спросила она.

— Нет.

— В старые плохие времена, когда людей из Африки выкрадывали и продавали в рабство, существовало племя, известное как эфик из старого Калабара. Они держали в своих руках всю работорговлю в Западной Африке.

— Племя продавало в рабство своих же? — Такого я никогда не слышала.

— Нет. В Африке до сих пор существуют разные народы, войны, месть. Одно племя воевало с другим, потом победители продавали побежденных людям из эфик, а те, в свою очередь, — белым.

Я покачала головой. Люди, неважно какого цвета кожи, вели себя просто отвратительно.

— В племени эфик имелось тайное общество, известное как игбо. Оно начиналось как кучка судей, но настало время, когда в плену у эфик находилось столько рабов, что требовалось найти способ держать их в повиновении. Игбо стали опасной группой, которая жестоко наказывала рабов за малейшую провинность. Одного произнесенного шепотом их названия хватало, чтобы принудить к покорности.

Я понимала, чем такое могло помочь. Восстания рабов имеет смысл опасаться, когда количество угнетенных вдвое превышает число угнетателей. На самом деле именно на Гаити произошло единственное успешное восстание рабов в истории.

— Это все очень интересно, Рене, но какое отношение ваша история имеет ко мне?

— Говорят, что тот человек в горах — из игбо.

— А зачем игбо теперь нужно? Рабства больше нет.

— Вы в этом уверены, жрица?

— Рабство вне закона, не так ли?

— Закон применяется только, когда кого-то поймают на его нарушении.

— Нет. Незнание не освобождает от ответственности.

Рене улыбнулась.

— Такая юная и невинная, несмотря на боль в глазах.

Мне не хотелось обсуждать свою боль ни с ней, ни с кем-либо еще.

— Вы пытаетесь сказать, что бокор — работорговец?

— Конечно нет. Это уж точно вне закона.

Я потерла лоб.

— Тогда что?

— Я не расскажу вам о бокоре и не отведу вас к нему. Держитесь от него подальше. Он злой и, как я слышала, не в себе.

Как жаль, что он, похоже, именно тот, кто мне нужен.

— Ладно. — Я опустила руку. — И от кого я узнаю, как поднять из могилы королеву вуду?

— Я пошлю к вам хунгана.

— Мне казалось, только бокор может воскрешать мертвых.

— Только бокор станет это делать. А знать ритуал может любой жрец или жрица.

Вот только я таких не встречала.

— Неужели воскрешение мертвеца стоит потери себя? — тихо спросила Рене.

Я вздернула подбородок и посмотрела ей в глаза.

— Да, стоит.

Рене вгляделась в мое лицо, затем резко кивнула и вышла за дверь. Когда я последовала за ней, она уже исчезла.

Я вернулась в пустой номер. Нужно найти бокора и уехать из Порт-о-Пренса, пока Рене не догадалась, что я задумала — если она уже не поняла.

Она все выболтает Эдварду. Шеф примчится сюда или пошлет кого-то вместо себя. Будет ор, спор и в конечном итоге меня утащат домой.

Я знала Эдварда не очень хорошо, но тут особых знаний и не нужно. Ему не нравится, когда его приказы не выполняют. Меня отправили сюда не на встречу с возможно безумным жестоким колдуном. Меня такому не обучали.

Меня отзовут, сюда приедет кто-то из подручных Эдварда, и единственная надежда на возвращение дочери взорвется шаром огня — обычный метод ягер-зухеров. Хотя, если подумать, это оборотни взрываются от серебряных пуль. Не уверена, что происходит со злобными жрецами вуду.

Нельзя этого допустить, пока я не узнала все необходимое. Поэтому я заперла дверь и, крадучись, покинула отель.

Деньги всем и везде развязывают языки, а благодаря Эдварду они у меня были. Пару часов и несколько сотен долларов спустя я вошла в бар в злачном районе Порт-о-Пренса — хотя, если уж на то пошло, весь этот город был опасным.

Перегороженные дороги, огромные выбоины, открытые люки и горящие свалки — я бы испугалась, если бы переживала за свою жизнь. Однако, поскольку меня волновала моя дочь, я все же взяла с собой нож, который смогла пронести в самолет благодаря связям Эдварда. С пистолетами я обращалась неважно, а вот нож — другое дело.

После того как мой мир рухнул, я по понятным причинам стала пугливой, поэтому на досуге освоила несколько приемов карате и обращение с ножом. Я умела даже метать его и попадать в дерево восемь раз из десяти. Так что если когда-нибудь на меня нападет дерево, я его одолею.

За последние два часа я узнала, что нет ни единого живого гаитянина, готового пойти со мной к бокору. Но Девон Мерфи может согласиться. За кругленькую сумму он и душу продаст.

Хотя это описание заставило меня недовольно поджать губы — мой бывший муж был настолько помешан на деньгах, что мог продать что угодно, — мне все равно требовался проводник.

Внутри «Морского конька» — вывеска была на креольском, но рядом с надписью нарисовали именно его — было людно и пахло пивом. Бар напоминал матросский кабак — стойка из тикового дерева и люстра в виде штурвала. Одинокий белый мужчина сидел за пустым столиком — глаза наполовину закрыты, пиво недопито.

— Мерфи? — спросила я.

Черные глаза казались бусинками на оплывшем лице. Неопрятная седая борода — ему лет пятьдесят, может, шестьдесят. Если он знал, где живет бокор, пусть хоть сто.

— Можно? — Я выдвинула стул.

Он залпом допил пиво и, поставив пустую кружку на стол, указал на нее.

Махнув бармену, я села. Когда официант принес пиво и дождался, пока я заплачу — да уж, видимо, в подобном месте наливать в кредит нет смысла, — я перешла к делу.

— Слышала, вы тот, кто может проводить меня в горы.

Мерфи хрюкнул.

— Сколько вы возьмете, если согласитесь отвести меня к бокору?

Седые кустистые брови сошлись в одну, когда он залпом выдул пиво. Открыл рот, но не произнес ни звука. Глаза его закатилась, и он вырубился, со стуком рухнув на стол.

— Сукин сын, — пробормотала я.

— Разве леди стоит так выражаться?

Я развернулась, и у меня тут же отвисла челюсть. Мужчина в дверях был…

Я пыталась подобрать слово, но единственное, что шло на ум — экзотичным. Волосы до плеч, когда-то светло-каштановые, теперь выгорели почти добела. В них там и сям виднелись вплетенные бусины и перья. Загорелая кожа отливала бронзой, блестящие золотые браслеты плотно охватывали литые бицепсы, выпирающие из оторванных рукавов когда-то белой рубашки. Брюки цвета хаки, оборванные ниже колен, открывали сильные икры и босые ступни. Но что действительно привлекло мое внимание, так это его лицо. Резкие скулы, квадратный подбородок и серо-голубые глаза — просто красавец.

Когда он наклонил голову, в левом ухе затряслась серьга-кольцо. Прежде чем я успела сообразить, рука уже потянулась к собственному проколотому, но ничем не украшенному уху.

Он улыбнулся, но от улыбки его лицо не смягчилось, а в сочетании с серьгой и вовсе напомнило мне о пиратах и Эрроле Флинне.

— Искали меня, мадемуазель?

Первые слова прозвучали с ирландским акцентом, последние — с французским. Я бросила взгляд на спящего на столе пьяницу.

— Боже, надеюсь, что да.

— Отлично. Пройдемте в мой кабинет.

Он исчез за дверью. Я задержалась лишь на секунду, чтобы коснуться рукоятки ножа, и последовала за ним.

Когда я вышла в узкий переулок, лицо обдал душный воздух тропической ночи. Мужчина прислонился к забору из сетки-рабицы, отделявшему «Морского конька» от соседнего заведения. Поднес к губам бутылку пива и сделал глоток.

Я завороженно наблюдала, как двигается его кадык, и следила за одинокой капелькой, что сбежала по горлу и исчезла в вырезе рубашки. Я сглотнула, и этот судорожный звук нарушил повисшую между нами тишину.