Тут уж я выпадаю из своей роли циника:

— Господи, Боже мой! Неужели мы должны были быть настолько безумны, чтобы еще и афиши повсюду расклеить, что везем с собой секретные материалы!

Но все же затем мне удается переключиться обратно на «миролюбивый» тон:

— Господин гауптман, куда бы это могло нас привести?! Впрочем, если Вам вот этот документ придется более по душе, чем наши командировочные удостоверения: Держите! — и вместе с этими словами протягиваю ему мое красное удостоверение военного корреспондента.

— Подписано лично господином генерал-фельдмаршалом Кейтелем!

Гауптман даже не берет удостоверение в руки, лишь пристально вглядывается в него, зверски вращая глазами.

— И в этом удостоверении также сказано, что нам необходимо предоставлять любую, требуемую нам помощь. Но здесь о помощи, конечно, речи быть не может!

Силы покидают гауптмана. Я буквально физически ощущаю, как из этого чучела peu e peu выходит воздух.

— Надеюсь, Вы, по крайней мере, обратили внимание на служебную инстанцию, выдавшую мне приказ на марш, господин гауптман? Здесь написано черным по белому: Доклад при ОП ОКВ! Я подчинен непосредственно ОКВ!

Только теперь замечаю, что все посетители потихоньку свалили из ресторана.

Громко зову: «Gareon!» и в ту же минуту хозяин мягко выплывает из-за ширмы и элегантным движением подает мне на стол счет. Так как не хочу показать себя нуворишем, не знающем цену деньгам, то перебираю, вытаскивая пальцами, пестрые купюры, одну за другой, из кармана брюк, до тех пор, пока не набираю указанную в счете сумму — и еще несколько купюр сверху, в виде чаевых хозяину заведения.

Хозяин делает большие глаза.

— Mais c’est trop, monsieur!

— Tant mieux pour vous!

А гауптману говорю:

— Благородство лежит в основе мира — не так ли, господин гауптман?

Бог мой, я внезапно понимаю, что с такими большими деньгами в кармане снова сделал себя в глазах этого вселенского судьи субъектом вызывающим подозрение — но что мне за дело до этого! Если бы он только увидел, сколько денег у меня было, пока я не заметил витрину со свитерами из ангоры и почти все там и спустил!

— Осмелюсь просить господина гауптмана теперь же удалиться и побыстрее! Мы действительно должны спешить дальше, господин гауптман! Хотя нет, лучше всего, Вы оставайтесь здесь, до тех пор, пока мы не уедем. Думаю где-то в пределах тридцати минут. Полагаю, господин гауптман разрешит себе пропустить стаканчик.

Салютую ему, молодцевато вскинув руку, и приказываю Бартлю:

— Выезжаем немедленно!

Погоди-ка! А где же этот чертов «кучер»?

Бартль с трудом выходит из-за стола, все еще держа автомат в положении для стрельбы с бедра, направив ствол в живот гауптмана.

В то время как я шествую, сумка в правой руке, к выходу, думаю: Что может теперь произойти? Что произойдет, если гауптман вопреки всему все-таки поднимет тревогу? Бартль должно быть прочел мои мысли. Потому что на улице говорит:

— Если сейчас начнется заваруха, он сможет лишь скомпрометировать себя. В конце концов, наши бумаги в суперпорядке, господин обер-лейтенант. Он выглядел как курица, у которой прямо из живота украли яйцо!

В этот миг подбегает «кучер».

— Провод зажигания! — выпаливает он, сдерживая дыхание.

— Говорите же, не тяните, говорите!

«Кучер» переводит дыхание, затем сдерживая крик, выдает:

— Его машина, та, что стоит за углом… не сможет уехать!

И набрав новую порцию воздуха:

— Я ему провод зажигания перекусил!

О, Господи, «кучер»! Я едва не теряю сознание. Меня охватывает запоздалое раскаяние. Кто бы мог подумать: Этот парень может реагировать и даже беззаветно…

Ладно. Мы остались, в любом случае, лидерами этой гонки.

Быстрее чем ожидалось, оказываемся на вылетной магистрали.

Надо бы уже успокоиться, но я киплю от ярости и волнения. Повсюду одно и тоже: Пока таким вот братишкам не прижжешь их задницу, они мозги не включат. И пока на шее у них не затянется удавка, они не заметят, что уже вовсю запахло жареным.

Замечаю, что невольно размахиваю правой рукой, и прилагаю усилия, чтобы успокоиться.

— Однако нам все это могло бы выйти боком, Бартль!

— С чего бы это? Все же, у нас — автомат, господин обер-лейтенант — а у них был всего лишь маузер.

Этот Бартль — он совершенно спятил!

— А может нам следовало остаться, господин обер-лейтенант?

Я обессилен. Ну и придурок! Но дьявол его знает, что могло бы случиться без его угрозы автоматом?! Только бы не начали теперь нас преследовать! Нам надо как можно быстрее смыться с этой дороги!

Жаль, что Старик не видел этого спектакля. Ему следовало бы увидеть этот номер! Вот уж порадовался бы! Среагировали точно, мгновенно, молодцевато. Номер разыграли как по нотам и все абсолютно в его вкусе.

Этот тупой гауптман из патруля сначала вовсе не признал нас как Морфлот. А когда он, наконец, понял, какому соединению мы принадлежим, это должно быть полностью выбило его из колеи. Конечно — так и было! Для этого мешка с говном мы, на первый взгляд, были своего рода франтирерами. Этого «гауптмана-ночной горшок» следовало немного поучить! Урок по теме: Преобразование германского военного морского флота! И там имеется не только синий цвет… Наши комбинации форменной одежды, конечно, полный отстой!

Бартль одет в форменку, которую носил еще на борту подлодки, «кучер» одет в форму артиллериста Морфлота. Можно более-менее говорить о наличии формы у меня. Только эта форма не напоминает ни форму африканского корпуса, ни Морфлота, и, кроме того, мои тряпки совершенно замызганные и вонючие.

Полувзгляд в зеркало заднего вида на корму, на Бартля. Никакого сомнения, Бартль ухмыляется, небрежно развалившись в своем углу. Наверное, пришел в хорошее расположение духа. Но нет, внезапно Бартль орет как бортовая пушка:

— Эти тыловые крысы разыгрывают из себя шутов! У него точно не все было в порядке с головой!

И затем Бартль хочет знать, хотел ли патрульный фельдфебель, в самом деле, схватить нашу сумку. Кажется, такого вроде не было!

— Ни капли. Он просто на какой-то миг оторвал свой плавник от кобуры!

Отчетливо слышу, как Бартль восхищенно свистит.

Вспоминаю жалобы Старика на то, что все больше отпускников не возвращаются из отпуска, так как вступают в столкновения с патрулями! Теперь подобные жалобы и возмущения больше не удивляют меня. В свое время централмаат из поезда с отпускниками с фронта был арестован, потому что он, когда такой вот парень в каске зашел в его купе, даже не встал. Это должно быть была замечательная картина, когда маат, далеко вытянув от себя ноги, глубоко засунув руки в карманы брюк, просто сидел с наплевательским видом… Все произошло в скором поезде из Парижа в Берлин. Маат остался сидеть в такой же позе, когда на него стали орать, и совершенно спокойно подал свои бумаги вскинув руку и порекомендовал гауптману патруля: «Только запишите все правильно: То, что там написал наш командир, можете просто выбросить в корзину для мусора!»

Так, по крайней мере, мне рассказал Старик. После чего централмаат был арестован и высажен из поезда. Но командир подлодки не захотел выходить в море без своего централмаата. Поднялся целый телефонный и телетайпный вихрь, и все это шло до тех пор пока командир не вытащил своего маата из тюряги и тот не появился, с геройским видом, во Флотилии.

Но судьба, к сожалению, сыграла с этим упрямцем злую шутку, потому что спустя неделю подлодка затонула.

Чем дальше удаляемся от Нанси, тем спокойнее я становлюсь. И теперь на меня наваливается нервное истощение: Я буквально измотан до смерти.

Боль снова наваливается на меня.

В Нанси мы, конечно, нашли бы госпиталь — но после столкновения с этим чертовым патрулем мы должны убираться отсюда и как можно дальше. И, кроме того: Дьявол их знает, как быстро янки продвинутся вперед и наделят террористов реальной властью…

Пока Бартль сзади болтает что-то «кучеру», позволяю мыслям свободно витать: Моя покупка свитеров является мне внезапно как некое абсурдное, навязчивое действие. Зачем только я накупил все эти свитера из ангоры? На кой черт? Опьянение свободой? Жадность?