Перед зданием по соседству все еще грузят вещи. Отчетливо слышно: «Давай, давай!»
Присаживаюсь за стол и вытаскиваю из папки-скоросшивателя несколько фирменных бланков. Кто знает, к чему они могут еще пригодиться. Одну из служебных печатей тоже возьму с собой. И фотографию Главного пропагандиста региона: Хочу иметь постоянную возможность лицезреть эту рожу, когда приду в бешенство — это будет значить, что как только начну остывать от своей ярости, то стоит только раз взглянуть на это фото, как она вновь охватит меня.
Посидев еще немного, направляюсь через три этажа к фотоателье: Там еще могли бы лежать какие-нибудь пленки.
Хотя прожекторы на штативах по-прежнему стоят направленными на «электрический стул», и фотографии каких-то штабников валяются вокруг пачками, не вижу никаких пленок.
Это фотоателье было чрезвычайно важно для Бисмарка: С очень глупыми застывшими позами, возникавшими здесь, он мог легко сделать себя в своих кругах довольно популярным. В этом ателье создали настоящее и широко задуманное производство фотоальбомов. Покупатели ничего не платили за фотографии и альбомы, они не должны были платить даже за материал.
Военные корреспонденты Морфлота, Отделение «Запад»: Доставка точно в срок фотографий клятв и присяг, синие форменки тыловых мешков!
Одна фотография — а затем и целая стопка фотографий Бисмарка оказывается у меня в руках. Я знаю, как они появились.
Просто смех, как он тогда в La Baule со всей своей свитой и при полном параде для «инспекции фронта», как эта задница называла все это действо, пыжился и выставлялся!
Вижу все, как-будто вчера: Он хотел фотографироваться с автоматом, в положении лежа, между противотанковых ежей, на черепушке стальная каска.
Бросаю всю стопку на пол и беспомощно топчусь по фотографиям: Никто иной, как этот грязный подонок сдал Симону. Никто другой, более чем он, не имеет на своей совести судьбу Симоны!
В следующий миг входит Бартль совершенно взволнованный, обеими руками держа перед животом пишущую машинку:
— На ней еще муха не сидела, господин обер-лейтенант!
— Вас расстреляют, если поймают за грабежом, Бартль! — прерываю его я.
— Слишком уж она тяжела! — отвечает озадаченно Бартль. Но затем у него, судя по хитрому выражению на лице, возникает еще какая-то идея.
— Мы могли бы здесь отлично выспаться, господин обер-лейтенант!
— Хорошо, — говорю ему, — Могу оставить Вас здесь. Весь Palazzo в Вашем распоряжении. Такого с Вами никогда в жизни больше не повторится!
Бартль так, будто и вовсе не услышал меня, спрашивает:
— Как Ваша рука, господин обер-лейтенант?
— Неплохо, Бартль! — а про себя прибавляю: Наверно это холодная ярость держит меня наплаву. В локте только пульсация, а в голове легкое головокружение. У меня еще достаточно болеутоляющих таблеток.
— Здесь в любую минуту может начаться наступление, господин обер-лейтенант! — произносит Бартль теперь с упреком в голосе.
— С чего Вы это взяли?
— Перестрелка может начаться в любую минуту. А затем, полагаю, начнется атака!
— Ну, Вы скажете, Бартль. Вы там все подготовили? Если так, то надо срочно уносить ноги и двигаться дальше — нас более ничто не держит в Париже! Впрочем: В переулке, сразу за этим зданием, находится гараж Отделения. Просто дважды поверните налево. Может быть, там еще кто-то есть. Этот гараж всегда хорошо снабжался. Вероятно, Вы сможете найти там и шины! Давайте, двигайтесь — время не ждет! Хотя, думаю, Вы едва ли найдете там дрова.
Дрова!
Пока у нас еще есть два мешка из Версаля.
Кричу вслед Бартлю на лестничной клетке:
— Ждите там — я приеду с «кучером».
Еще раз прохожу помещения на первом этаже. Здесь в коридоре мне пришлось когда-то выступать: День рождения Фюрера, представление высших чинов! Что это была за напыщенная дурь!
Когда уже хочу влезть в «ковчег», вижу проходящего мимо унтер-офицера. Машу ему призывно.
Унтер кое-что знает: Он кивает в сторону нашего Дворца и сообщает:
— Вчера смылись. Командующий Морфлотом группы Вест и все его штабы смылись!
Ворота к гаражу автосервиса стоят широко открытыми. «Кучер» въезжает по кривой во двор и останавливается так точно перед большой дверью автоцеха, будто уже знал этот путь. Внутри не видно ни одного человека. Понятно: Все удрали!
Тот драндулет, что стоит во дворе, может считаться лишь обломками от машины: Ситроен без мотора, двухсполовиной-тонка, стоящий на козлах, без колес.
В больной руке снова начинает сильнее пульсировать боль.
— Теперь мне действительно нужен госпиталь, — говорю про себя, но Бартль, должно быть, услышал. Потому что восклицает:
— Здесь, пожалуй, нам больше нечего искать, господин обер-лейтенант…
— Так точно, Бартль. Если бы только я знал, где находится ближайший госпиталь!
— Сейчас выясню! — отвечает Бартль и тут же уходит.
Спустя некоторое время он возвращается и имеет при этом важный, довольный вид.
— Нам надо сейчас ехать к Сене. Lanneck или как-то так называется госпиталь.
К Сене подъезжаем довольно быстро. Затем проезжаем какой-то жилой квартал. Очереди перед магазинами, домохозяйки в тапках, связанные крючком платки на плечах, жалкие сумки в руках перед животом. Мне это знакомо: В таких кварталах они живут посреди города как в деревне.
Приходится медленно ехать. Пожилые женщины имеют время подробно рассмотреть меня своими пустыми глазами.
Навстречу нам движутся колонны Вермахта. За ними следует колонна санитарных машин.
Мы теснимся к стороне и останавливаемся. Проходящие мимо солдаты удивляются нашему «ковчегу».
Когда они удаляются, движемся дальше. Но на следующем перекрестке нас, взмахом диска регулировщика, останавливает полевой жандарм и направляет в объезд. Этих парней со своеобразным ошейником — металлическим горжетом-бляхой, на котором написано «Фельджандармерия» можно почти всегда найти далеко позади основных сил.
Мы без слов сворачиваем. Но затем Бартль внезапно кричит взволнованно сзади:
— Вот указатель на военный госпиталь..
— Отлично! — отвечаю ему на это и обращаюсь к «кучеру»:
— Все время следуйте по указателям. Их Вы легко найдете.
Боль снова усиливается, и картины, на которые падает мой взгляд, смешиваются сложным способом с теми, что вижу внутренним взором: Двойное экспонирование. Вижу все одновременно и в действительности и словно в тумане.
Где же этот чертов госпиталь?!
Поскольку он никак не хочет появляться, направляю «ковчег» к тротуару и жду, пока приблизится какой-то пожилой прохожий с тростью. Бартль задает вопрос на ломанном французском языке и — о, чудо! — его поняли.
— Rien de plus simple, messieurs: Vous continuez tout droit devant vous, et la, ou les trois rues se croisent, vous prenez la rue a votre gauche — et puis a la quatrieme, que vous traversez, vous verrez l’hopital a votre gauche. Comprenez-vous?
— Je vous remercie beaucoup, monsieur, — говорю громко и добавляю по-немецки:
— Это была довольно точная справка!
— Теперь налево! — даю «кучеру» указание спустя некоторое время. — И затем все время прямо.
Госпиталь: въезд с булыжной мостовой, конторка охранника — она пуста. Далее по разбитой булыжной мостовой до большого двора. Отталкивающие фронтоны с высокими окнами на все стороны. Здесь, очевидно, военный госпиталь, который видел еще франко-прусскую войну семидесятых годов XIX века. Как современная клиника это здание никак уж не выглядит. Скорее, как заштатная провинциальная больница. Главное, чтобы мне оказали достойную врачебную помощь!
Эхо наших шагов отражается в пустых помещениях. Здесь что, тоже никого нет?
Ору в боковой проход: «Санитары!»
Эхо звучит ужасно, как в замке с призраками, так, что холодок пробегает по спине.
Подходим к слегка приоткрытой высокой двери, и я слышу странный шум — напоминающий слабый сжатый звук монотонного пения. Когда осторожно приоткрываю дверь, то почти спотыкаюсь о жалобно стонущего человека, лежащего на спине, на одеяле, на полу.