— А где он, господин обер-лейтенант? — спрашивает недоуменно Бартль, и меня словно водой холодной обдали.

— Ах… дерьмо! Ну я и мудак — оставил его в уборной того госпиталя!

Вместо того чтобы уже уйти, Бартль мямлит:

— Возможно, нам придется остаться завтра в Париже — я думаю, если Вы направитесь в военный госпиталь…

— Прекратите, Бартль! И не настраивайтесь на Париж! Завтра утром, в 7 часов строго, быть здесь у дверей!

— Слушаюсь! Желаю Вам спокойной ночи, господин обер-лейтенант!

И сказав это, наконец, исчезает.

Пытаюсь есть, но кусок в горло не лезет. Мне бы сейчас напиться до поросячьего визга. Повезло еще, что есть эти две бутылки пива. Перекусил, но сон все же не идет. Может быть, это из-за плохого матраса, или из-за перевозбуждения или от сжирающей меня боли?

Завтра утром мы будем в Париже! Что еще должно произойти?

То, что мы пережили до сих пор, вовсе не служит гарантией нашей удачи. Держать пари на нашу удачу, никто, конечно, не рискнул бы.

Сейчас, чтобы успешно завершить мое французское турне, не хватает какого-то маленького штриха…

Начать и кончить поставленной целью: знаменитый Дворец императорского окружного спикера в Трокадеро.

Неплохо при данных обстоятельствах.

Итак, мы добрались вплотную к цели нашей поездки! Но является ли Париж моей целью? Как все пойдет после Парижа? Мое командировочное предписание выписано в Берлин… Или этот чертов Бисмарк захочет оставить меня у себя? Это ему не удастся! Ему придется направить меня в военный госпиталь. В Фельдафинге расположен резервный военный госпиталь в Отеле Императрицы Елизаветы — а может быть он уже ушел оттуда?

Но почему я устремился мыслями так далеко? Прежде необходимо разыскать Симону.

Уже только от одного слова «Fresnes» меня пробирает дрожь. Было бы гораздо легче, если бы я не был в этом деле один…

А нет ли у меня температуры? Вряд ли! говорю себе. Дела у меня идут пока хорошо. Головная боль, правда, мучит, даже сильно. И в руке яростно стучит. Надо бы побольше пива. Но как я могу раздобыть здесь пиво без Бартля? Надо надеяться, что ему удастся разжиться еще хоть несколькими мешками дров. На новые шины я больше уже не надеюсь. Хотя, может быть, мы сможем получить в Отделении другую машину. Автопарк окружного спикера, наверное, сверх головы укомплектован. Наш драндулет я бы чертовски охотно оставил в Париже.

Завтрашний день!

На завтра я уже давно приготовил свой план: Прежде всего, разыскать Симону — значит, взять курс на Fresnes. Только после этого направиться в Отделение — кто знает, что меня там ждет.

И это будет самое разумное: Разве только с моей рукой не станет слишком плохо. Тогда мне сначала будет нужен врач — лучше всего в больнице с рентгенаппаратом и всеми полагающимися штучками-дрючками. Но все это мы увидим завтра.

А в следующее мгновение спрашиваю себя о том, как я смогу попасть в Fresnes. Вероятно, мне придется заявить, что безотлагательно нуждаюсь в сведениях от Симоны — привлечь в мою игру Главнокомандующего, сочинить какой-нибудь документ для Главнокомандующего…

Выяснить что-либо завуалированное — что-нибудь в этом раскладе? В любом случае надо быть настороже, если нечто подобное там удастся. Быть на высоте и блефовать вовсю!

Немного вздремнуть — вот что мне сейчас чертовски необходимо!

Если бы я только знал, что происходит с моей головой. Череп раскалывается от боли так, что во всем другом чувствую себя совершенно здоровым. И еще это неприятное чувство дрожи во мне: Страх перед последним отрезком пути? Старый страх, что в последнюю минуту все может закончиться неудачей? Зависть Богов, которые захотят, в конце концов, еще толи покуралесить, толи победокурить? Вздор, чертова чепуха! Все должно получиться.

И наконец, я должен поспать! Но как уснуть со всеми этими картинами в голове? Как выгнать из головы картины корчащихся в собственной крови людей на дороге? Картины воздушного налета самолета-штурмовика никак не хотят уходить из мозга.

Было чертовски трудно. Вчера трудно, сегодня трудно. Чистое чудо, что на этот раз мы снова легко отделались. Если бы небесная режиссура хоть на чуточку сработала небрежно — все, конец!

«Устала до смерти», говорила моя бабушка, когда она, присев на табуретку, еле-еле могла хватать воздух открытым ртом. Теперь я такой же усталый до смерти, но одновременно с тем странно возбужденный.

Хочу мысленно увидеть Симону, чтобы уйти от дикого круговорота пугающих меня картин. Однако уже скоро замечаю, что Симона не может мне теперь помочь. То, в чем я сейчас действительно нуждаюсь — и это для меня будет как бутылка крепкого шнапса — это вид сосков и кисок, сосков стоящих от возбуждения и сосков тяжелых, свисающих грудей и влажных черных лобковых волос окружающих разгоряченную киску…

Картина безмолвного соития в поезде от Savenay до Парижа появляется как-то вдруг и не хочет исчезнуть. Тот экспрессивный номер безо всяких предварительных переговоров — это было что-то! Безмолвное соитие, глаза в глаза, ее кончик носа почти уперся в мой — и затем это медленное кружение, до тех пор, пока я не пал без сопротивления. Трепетное подергивание и острый укус в ухо.

И к тому же ее странный убор: Одетая в черное, словно ангел смерти. Наше молчание полностью соответствовало ее черному одеянию, которое она несла на своем теле.

Была ли она немая в самом деле — или же всего лишь притворялась?

Я то просыпаюсь, то засыпаю, проваливаясь в тревожный полусон. Во сне вижу пожар сжигающий Париж. Пожар от Blois проецируется в моей голове, тысячекратно увеличиваясь, словно почтовая открытка Парижа. Как пожар Рима! думаю во сне. Но затем над Парижем появляется небо полное фейерверка, лучи которого гибнут, разлетаясь во всех направлениях и вспыхивая огненными солнцами… И это совсем не походит на Рим.

Мне кажется, что какое-то лихорадочное напряжение с такой силой сжимает мне челюсти, что я еле-еле могу дышать. Ночной кошмар?

Замечаю, что весь покрыт потом, и встаю, чтобы сделать глубокий вдох и охладиться.

Значит, курс на Fresnes…

А может я уже наложил в штаны от страха перед этим событием? Почему мой пульс так частит? Почему мне может не удастся попытка вытащить Симону?

Не пройдет слишком много времени, как дела у этих мордоворотов из СД пойдут совсем хреново. Они, конечно, будут здорово нервничать, чуя свой конец.

И за шутов они нас навряд ли примут — даже несмотря на наш вид.

Париж

Когда я утром завтракаю чашкой горячего коричневого бульона с требухой, стоя за нашей колымагой и обдумываю, должен ли я снова заползать в нее или нет, то почти вываливаюсь из деревянных сабо, так как все вокруг меня внезапно вертится в странном хороводе. Бартль буквально прыгает мне на помощь и поддерживает меня за правую руку:

— Что с Вами, господин обер-лейтенант?

— То, что и должно уже было случиться — мне дурно!

— Я думаю, нам следует сначала…

— No, Sir! Сначала мы должны направиться в Fresnes, а там посмотрим. Если возможно, то я бы хотел выпить чашечку кофе — вот это было бы дело!

— В нашей квартире есть немного, господин обер-лейтенант, — отвечает Бартль.

— Да бросьте, Вы, Бартль. Нам надо посмотреть, как будем ехать дальше… Я поеду внизу.

— А должен ли я…?

— Нет! Устройтесь снова между почтой. А как насчет шин?

— Ничего, господин обер-лейтенант.

— А с дровами?

— К сожалению, только два мешка, господин обер-лейтенант.

— Ну, все-таки! Мы и так были на высоте. Ладно, в Париже что-нибудь присмотрим…

Мне постепенно становится лучше от нашего разговора.

— Ну, бросайте уже, наконец, Ваши ленивые кости, Бартль.

И теперь пора выбрать направление нашего движения! Размышляю: Боже! Я все еще не знаю, как мы доберемся до Fresnes. Я должен был еще вчера вечером узнать, где лежит Fresnes. Значит, снова к комендатуре. У них, конечно, наверняка есть точный план Парижа. Две уборщицы-француженки убираются в помещениях, и, как и всегда, отвратительно воняет Eau de Javel. И еще никого нет на службе!