— Une demie heure?

— e peu pres…

— Tres bien.

Теперь ошарашенный мэр пристально вглядывается в меня.

— Un grand contingent?

— Mais oui, mon colonel! — Je dirais…

— Tres bien. C’est pour cela que nous sommes ici…

Почти вплотную приехали! Бургомистр тоже едва может понять это. Но надо бы еще прозондировать почву:

— Direction nord? — спрашиваю его.

— Mais oui! — поспешно подтверждает бургомистр.

Теперь он удивляется, как точно я все знаю. Разгаданный замысел дает победу тому, против кого он направлен! — хочу ответить ему — или что-то подобное, но правильные слова совершенно вылетели из головы. Потому изображаю все так, будто мы должны срочно следовать за врагом по пятам.

Бургомистр, кажется, очень обрадовался тому, что так легко отделался, и без обиняков утвердительно отвечает на мой вопрос, есть ли у него дрова для нашего «gazogene». А уж затем наступает обязанность Бартля и «кучера» следовать за ним в сарайчик во дворе, в то время как я стою на стреме.

«Кучер» широким жестом отдает бургомистру три старых мешка в обмен на новые, которые, как признался бургомистр, он для нас специально подготовил. Я все же хочу заплатить за дрова. Но бургомистр никак не желает принять оплату. И все равно отдаю ему несколько банкнот из моей толстой пачки.

— Mais c’est trop! — возражает бургомистр, однако теперь гораздо бодрее.

— Acheter des fleurs pour votre femme ou des jouets pour les enfants! — советую ему.

Теперь это воспринимается как совершенно великолепная шутка. Банкноты исчезают в карманах мэра. Мы должны попробовать водку бургомистра. Старый крестьянин подтверждает глотательными движениями, что она хороша.

Отвечаю:

— Большое спасибо, но нам надо спешить.

И поворачиваюсь к своим бойцам:

— Давайте, давайте, уходим! — а в следующий миг залезаю на крышу «ковчега» с проворством опытного гимнаста, и кричу:

— Валим отсюда…!

Нам теперь даже машут руками — будто родственникам, которые находились в гостях.

Проехав с километр от деревушки, снова даю сигнал остановки. Бартль тут же выпрыгивает из кабины и стоит рядом с «ковчегом».

— Если Вы все еще не поняли, хотя и должны были уже, — объясняю ему с крыши вниз: — Мы следуем за Янками по пяткам. Так, по крайней мере, я это объяснил тем двоим. Они не должны думать, что мы бежим.

— А я тоже поверил…

— В церкви, Бартль. Верить можно только в церкви! Они для того и были построены: специально для этого!

Со старым чертовым болтуном я становлюсь властелином своего страха. При этом размышляю: А что мы будем делать, если подойдет еще и вторая группа янки? Остановиться ли нам и спрятаться в придорожных кустах? Или продолжать движение? Оставаться ли нам вместе или рассыпаться по отдельности, разбежавшись в стороны? — Будем ориентироваться по ситуации! говорю себе. Если такое и должно случиться, то уж конечно не в открытом поле, а, вероятно, где-нибудь между домами и кустарником.

Дорога делает несколько изгибов, и мне это нравится. А вот если бы сейчас нам навстречу вышел американский танк… То пиши пропало! Никто уж тогда не поможет!

— Где много собак — там зайцу смерть, Вы же знаете это! — говорю Бартлю.

— Наглость — втрое счастье — можно и так сказать! — бурчит Бартль в ответ.

— Таким Вы мне больше нравитесь! — «La realite depasse la fiction», мой дорогой Бартль. Ясно лишь одно: Здесь все становится настолько непредсказуемым, что и во сне не приснится. И теперь Вы должны приготовиться вести, по крайней мере, Вашу собственную «c’est la guerre», и это скоро вполне может произойти…

Бартль одаривает меня своим обычным скептическим взглядом.

— Да мне по барабану, господин обер-лейтенант! — выдает он, наконец.

После чего интересуется, как это я смог узнать в ошлепках на дороге жевательную резинку.

— Я видел точно такие же пятна в Риме, на мраморных ступенях — марки Wrigley!

— Вы были в Риме, господин обер-лейтенант?

— Да, сразу после экзамена на аттестат зрелости.

— Ну, так-то конечно, Вы знаете в этом толк, господин обер-лейтенант!

— Потому что я был в Риме после моего экзамена на аттестат зрелости?

— Нет, господин обер-лейтенант, — заикается Бартль. — Я имел в виду — Вы знаете янки!

— Жевательная резинка, думаю, входит у янки в продовольственное снабжение войск! И потому делает их произношение довольно своеобразным. Без жевательной резинки в пасти они, наверное, вовсе не смогли бы договариваться о чем бы то ни было.

— С ума сойти! — удивляется Бартль.

Nogent-sur-Vernisson — так называется местечко, которое мы должны проехать последним.

Ладно: Пропади все пропадом, но сейчас я испытываю сильный голод и жажду. Неудивительно: Вчера едва лишь перекусил, а сегодня с утра во рту ни маковой росинки.

А потому: Найти съезд и исчезнуть с дороги.

Обнаруживаем маленькую рощицу, которая дает нам хорошее укрытие, и Бартль неспешно принимается за работу.

Только не нервничать!

Но вскоре я испытываю беспокойство и разворачиваю свою карту, которая все больше становится менее читаемой: Определяю по карте, что мы, если будем двигаться и дальше прямо, прибудем в Фонтенбло — и тут я нахожу Версаль.

Меня так и подмывает: Если мы сделаем маленький обход, всего лишь немного свернем на запад, то я смогу связать друг с другом два знаменитых имени: Fontainebleau и Versailles. Эти названия звучат так же великолепно как названия замков у Loire.

Я даже могу обосновать такой маршрут: Мол, хочу прибыть в Париж рано утром. Если уж явлюсь пред светлые очи Бисмарка, то должен быть свежим, хотя бы наполовину. Городской замок нашего отделения пропаганды стоит на западе. Версаль тоже.

Решено: мы прибудем с запада.

Заехать ли в Париже по-быстрому на старую квартиру Симоны? Но как обосновать причину своего визита на Rue Toricelli? Консьержка здорово испугается, если я появлюсь перед ней на этом возвышении… Кроме того, думаю, у нее нет никаких вестей от Симоны.

Тогда лучше заехать к портному Динару. Он без сомнения, может знать что-либо, мне даже кажется, что он является членом Resistance, наверное, даже его шефом…

А что, если он тоже попал в лапы гестапо?

Все бы отдал, чтобы поговорить сейчас со Стариком и получить его совет!

Мои мысли кружат как бешенные вокруг Симоны: Симона — шпионка на службе собственного отца?! Вижу себя идущим с Симоной и ее отцом по Boulevard de Chapelle между множества предупредительных пешеходов, проходящим мимо рекламных тумб с афишами и объявлениями, и двух пожилых мужчин в роли человека-рекламы — к портному Динару.

А вот вижу меня и Симону, и отца Симоны и этого сомнительного портного в его ателье: Я должен позволить примерить на себя смокинг для «apres la guerre». Сумасшедшая идея Симоны! На кой черт нужен мне этот смокинг? Только лишь потому, что у этого портного, которого отец Симоны выдает за своего друга, еще есть хороший материал для смокинга?

Теперь я, конечно, понимаю, что там было нечто иное в той игре! Я, добродушный осел, должен был быть продемонстрирован по-настоящему: Морской офицер, в звании лейтенанта артиллерии морского флота, а на самом деле военный корреспондент — довольно интересный объект…

То, что смокинг был лишь предлогом, я уже тогда мог бы догадаться. В конце концов, я видел в высоком, с рост человека зеркале, как хитро щурятся глаза отца Симоны и портного. И я также мог заметить злую усмешку портного. И теперь еще вижу все зеркало и картину в нем: Симона одета в элегантный дамский костюм, сшитый на заказ, а на ногах туфли на толстой платформе. Рядом стоит старый, седой, коренастый господин: Ее отец. На переднем плане всей картины лейтенант и тот, столь же предано, как и зло, улыбающийся портной, важно стоящий со своей портновской лентой. Лейтенанту, и это отчетливо видно, неприятно. Но он спокойно наблюдает и снова видит, как в то время как с него снимается мерка, за его спиной происходит обмен взглядами — на этот раз между молодой дамой и этим портным.