Но как еще я могу обезопасить нас?

Наблюдать, ни на секунду не расслабляться, все рассчитывать — больше я ничего поделать не могу. Разве что снова уповать на чудо, снова и снова верить в нечто новое, так сказать «серийное чудо».

Берем курс на Montargis и уже скоро въезжаем в маленький городок: серые, безоконные дома справа и слева от дороги, с фасадами, напоминающими тюремные стены, с большими закрытыми дворовыми ворота.

Бартль опять забирается наверх. Здесь, куда ни глянь, врагов не видно…

Меня вдруг вновь обжигает мысль о так нужных нам дровах. Кто-либо из местных крестьян должен же иметь газогенераторный грузовик! И нам больше не остается ничего другого, как реквизировать имеющийся у него запас дров! Хватаю «кучера» за руку, и он сразу останавливает «ковчег». После чего подаю ему еще знак рукой, чтобы он заглушил мотор.

Наклоняюсь к дорожному полотну и вижу несколько темно-серых пятен на сером фоне. Быстро достаю из кармана брюк перочинный нож и присаживаюсь.

Когда снова поднимаюсь, и взглядываю на Бартля, вижу, как он стоит, опустив плечи, и с удивлением пристально смотрит на меня.

— Здесь был Джо…, — говорю ему.

— Чего?! — дергается Бартль и не двигается. И поскольку теперь, от явного непонимания, у него опускается челюсть, и он смотрит на меня с отчаянием, я пытаюсь медленно и внятно втолковать ему случившееся:

— Изобразите-ка из себя Франка Аллана или Шерлока Холмса, Бартль! Исследуйте, пожалуйста, вот эти пятна здесь, на асфальте.

Бартль медленно присаживается, затем опускается на колени. В таком виде он с трудом достает пальцами нож из правого кармана брюк, затем скоблит одну из светло-серых, миниатюрных лепешек лезвием и напряженно рассматривает соскоб. Наконец поднимает на меня взгляд и объявляет:

— Оконная замазка, господин обер-лейтенант!

— Оконная замазка?! Оконная замазка! — возбуждено передразниваю Бартля. — No, Sir — это жевательная резинка. А теперь напрягите-ка Ваши мозги! Они не знают жевательную резинку, у французов ее просто нет…

Бартль поднимается, пока я говорю, с колен, и показывает мне свое безжизненно-пустое лицо. А затем я вижу, как он мысленно напрягается и, наконец, его лицо светлеет.

— Я понял! — говорит он и даже принимает — довольно медленно — позу мыслителя: Левая рука как воронка сжимается вокруг эспаньолки.

— Ну, давай, не тяни козу за хвост!

— Так точно, господин обер-лейтенант! — рвется из Бартля: — Это янки!

— Янки! — снова передразниваю его. — Так оно и есть, Бартль!

— Однако, они же, значит…

— … уже переправились сюда, — дополняю его.

— Офигеть, — бормочет Бартль и медленно встряхивает головой, как будто не может этого осознать.

Если мы хотим реквизировать дрова, то надо кого-нибудь здесь найти.

Беру свой автомат и решительно стучу в ближайшие ко мне ворота. Ничего. Две следующие попытки так же остаются безуспешными.

Что теперь? Спрашиваю себя. Вот чертова ситуация. И тут мне кажется, будто бы я чувствую на спине чей-то взгляд. С автоматом в руке молниеносно оборачиваюсь. Но на другой стороне дороги ничто не движется.

Вот смех, как я здесь стою и не могу придти ни к какому решению. Смешно также и то, как я соблюдаю традиции. Я постучался, но мне не открыли, и вот стою теперь в растерянности…

Ну, так я вас проучу! говорю себе решительно. Я заставлю вас шевелиться. Достаточно долго ждал! Словно ослепленный внезапной яростью, вскидываю автомат и трижды стреляю по воротам передо мной — так, что древесина летит щепками. Словно в ответ на это кричат несколько петухов — на этот раз в совершенной близости от меня… В то время как я внимательно и напряженно вслушиваюсь, движется ли за воротами кто-нибудь, петухи снова кукарекают, и, кажется, больше не хотят прекращать. Если бы я только мог схватить их, то оторвал бы им головы.

Чтобы слышать лучше, держу голову слегка наклоненной.

Таким вот образом стою неподвижно и внимательно вслушиваюсь.

Не передвигается ли кто-то там за этими закрытыми ставнями? Замираю и осторожно всматриваюсь. И вот различаю еле уловимые шумы с обеих сторон. Неужели там, вдали, работает дизель? Может быть, там кто-то качает воду? Что иное могут означать эти глухие, ритмичные тона? А не скребется ли там кто-то прямо за деревянными воротами? Или это обман слуха?

Снова кричит петух. На этот раз, круто поднимающийся, жалобный звук приходит издалека. И теперь я отчетливо слышу очень далекий собачий лай, затем грохот, как от железных колес по мостовой — но и этот грохот слышится где-то довольно далеко.

Проклятье! Не могу же я вечно стоять на этой дороге как статуя! И тут мой взгляд натыкается на штакетник. Планки можно было бы легко распилить — надо только найти пилу.

Вот черт, у нас нет даже пилы!

Показываю изгородь «кучеру». Он не в восторге от увиденного, и лишь бормочет что-то о «работе не на один час».

Бартль тоже не выказывает никакого желания рубить штакетник. Я уже знаю, что эти двое думают: Готовые дрова реквизировать всегда проще, чем рубить дерево.

— От того, что мы будем стоять как столбики, мы не получим никаких дров! — прикрикиваю на обоих. — Давайте, двигайтесь! Где живет в этой деревне бургомистр? Мы должны это немедленно выяснить.

Бартль воспринимает мои слова как приказ и грохочет кулаком по следующим воротам. Через три или четыре дома заливается лаем собака. Затем лай раздается на другой стороне и затем еще один. За воротами, однако, никакого движения.

— Выжидают! — говорю, но Бартль уже там и лупит в ставни рядом с воротами. Не там, а в ставнях третьего окна раскрывается щелка. Бартль одним прыжком подлетает к ставням, и практически вырывает одну из створок и взгляду является бледное, заросшее щетиной, выцветшее, заспанное лицо: Крестьянин, далеко за 60 лет, со слезящимися, боязливо-расширенными глазами. Морщинистая шея видна в распахнутой рубашке.

Мужчина смертельно испуган. Левой рукой делаю мягкий, успокаивающий жест: Никакой паники, старик. Нам не нужна твоя жизнь!

Крестьянин пристально смотрит на меня, широко открыв рот. Со свисающей нижней губы у него при этом течет нить слюны. Как я могу быстро разъяснять ему, что мы не хотим его убивать?

Слава Богу, жизнь снова возвращается к старику: Он объясняет мне — больше жестами, чем своими заикавшимися словами — что хочет выйти к нам.

Кошка так осторожно переходит дорогу, как будто она каждым шагом должна проверять, прочна ли земля.

— Mais vous n’etes pas Americains, — заикается крестьянин, и изо рта капает нить слюны.

— Non, mon vieux!

— Dommage — nous les avons donc rates. Je me ronge le coeur.

Крестьянин все еще держится настороже и пристально смотрит на меня снизу вверх. Указываю ему на «ковчег».

— C’est pour cela que nous sommes ici — vous comprenez? Nous chassons les Americains!

Вижу, как напряженно работает мозг крестьянина. Как он попытается все обработать и воспринять: Этот газогенераторный грузовик — танки янки — la liberation — с немцами он уже всего испытал.

— Est-ce que vous avez un gazogene? — спрашиваю теперь старика. — Nous payons — meme le doub-le.

Он отвечает:

— Mais vous n’etes pas Franeais.

— Mais non. Qui e un gazogene?

— Le maire.

— Oe est-ce qu’il habite?

— Il est mon voisin, — произносит старик и показывает направление.

Бартль хочет напустить на себя воинственный вид и говорит:

— Allons!

Делаю знак «кучеру» следовать за нами тремя на «ковчеге».

Бургомистр дома. На его лице отчетливо виден страх. Все же он берет себя в руки и спрашивает:

— Allemands? Немцы?

— Mais oui! Pourquoi cela vous etonne?

— Parce que…

— Parce que?

— Des chars americains sont passes ici — il n’y e qu’une demie heure … mon colonel.

Эти его слова действуют на меня как удар поддых. Как говорится, дыхание перехватило. Впервые смотрю на мои часы и испытующе спрашиваю: