У городка Chailles приближаемся непосредственно к Луаре. Скоро шоссе снова ведет на дамбу и по ней вниз, и затем взгляд свободно скользит по ленивому речному течению слева.

Над противоположным берегом стоит гигантское облако — черный чадящий дым взмывается высоко в зенит.

Справа от нашей дамбы в ряд стоят деревья ольхи так плотно, как будто должны образовать клетку для хищника. За ними виден плоский как доска ландшафт из узких полевых клиньев, обрамленных низким кустарником и молодыми деревцами. Дорога какое-то время идет на одном уровне с макушками деревьев, снова и снова закрывающих мне вид глубже в страну. Запах сена щекочет нос и будит неопределенные воспоминания о прошлом лете. Но я не могу отдаться им сейчас…

Loire едва течет. Наверно она перегорожена где-нибудь дальше. Пришлось бы здорово поработать веслом, если бы захотел пройти здесь на байдарке вперед, в направлении Атлантики.

По правую руку открывается глубокая лощина. Так как деревьев и кустов нет, то вижу поля и незастроенную землю на километры. Несколько домов у дорожной насыпи могу едва разглядеть. Берег над рекой на другой ее стороне выше, чем наш. Оттуда без труда можно просматривать нашу дорогу. Но также и из посадок ольхи, что сопровождают нас теперь снова по правовой стороне, можно отчетливо видеть наш силуэт на фоне неба. И это, в первую очередь, доставляет мне сильное неприятное чувство: Я не понимаю, за какой стороной должен наблюдать особенно внимательно…

Теперь мы едем, словно по огромному овощному садовому хозяйству: Теплицы там и сям, и много беседок построенных из дерева. Сухая древесина, много тонких планок, которые мы могли бы порубить! Также время от времени попадаются стога соломы. Сухая солома нашей печи, конечно, не пойдет, но древесина! Должны ли мы остановиться и расколоть одну беседку в щепки?

«Кучер» съезжает, поскольку мы больше не можем продвигаться по дамбе, вниз и вбок на узкую дорожку и устремляется непосредственно внутрь этого скопления садовых участков. Садовые участки? Подумай-ка еще раз! Французы определенно не знают землевладельца господина Шрайбера.

Стучу по крыше: «Кучер» останавливает машину под широким фруктовым деревом. Бартль сразу оказывается рядом с машиной, и я вижу его одутловатое лицо:

— Это не подходящее место, господин обер-лейтенант!

— Однако здесь имеется довольно много дров! Что, если мы порубим на дрова несколько изгородей?

«Кучер» становится рядом с Бартлем и смотрит на меня взглядом полным надежды.

— Все же полагаю, дрова мы сумели бы достать более удобным способом, господин обер-лейтенант, — говорит Бартль, — я имею в виду в Blois, господин обер-лейтенант.

— Ваши слова да Богу в уши!

Спрашиваю «кучера» о том, насколько нам еще хватит дров.

— Хватит вполне, господин обер-лейтенант, — отвечает тот и тут же направляется к ненасытной печи.

В Blois должны быть заготовленные в мешках дрова. Ладно, подождем до тех пор, пока «кучер» накормит печь — и затем двинем дальше.

Не проходит много времени, и наша улочка снова выводит нас на дамбу.

Невольно вспоминаю слова артиллеристов «наполовину безопасна», когда вижу где-то в сотне метров впереди что-то прошмыгнуло через дорогу и даю команду остановиться.

Здравствуй жопа, Новый год!

На другой стороне Loire стоят американские танки — на этот раз еще ближе к реке, чем при Amboise, и, самое неприятное, они стоят выше нас. Из меня вырывается невольный стон:

— О, нет!

Затем подчеркнуто медленно слезаю с крыши и оставляю «ковчег», чтобы разведать местность впереди. Словно гуляя, иду вперед, автомат держу вертикально у правого бока, так чтобы его нельзя было рассмотреть, зырю глазами справа налево, и всеми мышцами тела готов броситься при первом угрожающем знаке на землю, а если придется, то прямо посреди дороги.

Янки настолько свободно стоят на береговом откосе, будто с ними в принципе ничего не может произойти. Целая дюжина танковых стволов направлена на нашу дорогу. Безнадежно!

Присаживаюсь за большим пучком конского щавеля и судорожно обдумываю ситуацию: Эти янки, наверное, первыми продвинулись до реки. В их позиции ничего не говорит о занятии огневых позиций и расположении лагерем… Но что произойдет, если у янки есть танки-амфибии и если им придет в голову мысль переправиться через реку? Loire здесь не больше, чем река для байдарки: около 20 метров шириной и неглубокая. Выглядит так, словно ее можно с маху перейти вброд: Для патруля танковой разведгруппы совершенно не представляет трудности.

«Дорога — это последний безопасный путь…» — со смеху лопнуть можно!

Теперь чадящие дымные облака далеко на севере, на другом берегу, такие черные и толстые, будто от подбитого танкера. Глухие взрывы болезненно бьют по ушам, да еще это резкое шипение и треск. Затем доносятся отдельные выстрелы, звучащие как хлопки пастушьего кнута.

Я могу просматривать дорогу лишь до следующего поворота. Дальше по течению должен быть, согласно карте, мост. Но он, скорее всего, тоже взлетел на воздух, иначе янки, пожалуй, уже давно были бы на нашем берегу.

Хрен его знает, что там впереди пересекло нашу дорогу…

Что же делать дальше?

Если бы хоть кто-то мог мне помочь!

Когда возвращаюсь к «ковчегу», то объясняю Бартлю, невольно приглушив голос:

— Опять мы попали в переделку… Я заберусь на крышу, но на этот раз Вы защищаете правый борт, так как там могут находиться террористы. «Кучер» же должен просто ехать вперед, как обычно. Вероятно, они и на самом деле считают нас своего рода воришками-дезертирами. По-этому не спать, Бартль!

— Есть! Понимаю, господин обер-лейтенант! — отвечает Бартль вполголоса.

— Так… И сразу же вперед, как только я окажусь наверху!

На этот раз сердце готово вырваться из груди уже когда забираюсь на крышу.

Едва проскакиваем опасный участок и проезжаем несколько километров под прикрытием прибрежного кустарника, нас останавливает полевой жандарм, мотоцикл с коляской которого косо стоит у дорожной обочины.

Узнаю, что дорога впереди находится под обстрелом.

— Никакой возможности проехать! — объясняет жандарм.

— Дорога под обстрелом?

— Так точно, господин лейтенант. Blois пал!

— Ах ты, черт возьми… А мост?

— Давно взорван.

Приплыли! Если это был действительно последний целый мост, то тогда спокойной ночи…!

— А что это за дымы пожарищ?

— Это Blois, господин лейтенант, весь город в огне.

Замечаю, что громко сглатываю.

— Вы должны уйти с шоссе, обстрел может приблизиться! — говорит жандарм, и в тот же миг раздается тяжелый грохот танковых орудий и звуки взрывов.

— «Убраться с дороги» — это хорошо, только куда? — спрашиваю его и узнаю: В сотне метров дальше есть большой песчаный карьер — Съезд с правой стороны…

Хорошо! Это значит для Бартля, что он должен теперь быстро вскарабкаться на крышу — я же буду внизу — а для «кучера»: Вперед марш, как только Бартль окажется наверху.

Скоро видим второго патрульного с диском регулировщика в руке, которым он несколькими резкими взмахами указывает нам вправо.

«Ковчег» покачиваясь, сползает по ложбине прочь от дороги, и «кучер» ведет его вплотную к косо поднимающемуся песчаному склону.

— Вы совсем спятили? — кричу на него, и мне тут же становится его жалко. Мое остервенение не оказывает видимого воздействия — он немедленно вскидывает на меня растерянный взгляд и пристально смотрит.

Сдерживаясь, объясняю ему:

— Предположим, мы получим по капоту или кузову — предположим, что нам придется отсюда срочно уносить ноги — как Вы тогда сможете развернуть наш «корабль» в этой узости?

До «кучера» доходит моя тревога, но он так ошарашен, что слишком сильно дает задний ход и оказывается левым передним колесом в рыхлом песке. Полный позор на глазах многочисленных праздно шатающихся солдат.

— Ладно, успокойтесь! Просто переведите дыхание! Сейчас все исправим! — пытаюсь успокоить «кучера». Даю ему сигнал, чтобы он выключил мотор. И теперь мы просто ждем, до тех пор пока один солдат из группы глазеющих вокруг не приходит на помощь, без всякого приказа.