Перед Брестом Томми в общем и целом не везло с их электроминами: Слишком глубокая вода. Но здесь, на этом плоском предполье побережья, идеальные условия для таких мин.

Чуть не ежеминутно свободный от вахты старшина приходит теперь под каким-либо надуманным предлогом в ЦП, и делает это, несмотря на строжайший запрет излишних передвижений на лодке. Из-за дифферентовки, но также и того, чтобы ничто лишнее не смогло бы просочиться из центрального поста в отсеки. Но что он может рассказать в носовых отсеках, если успевает схватить лишь несколько ничего не значащих фраз?

От моряков на рулях глубины требуются постоянные усилия выравнивать перенесение центра тяжести лодки.

— Чертова неустойчивость, — ругается один из них и этим подразумевает большое передвижение людей в лодке.

«Неустойчивость» — это точное слово выражающее наше жгучее стремление снова ощутить твердую почву под ногами. Твердая почва! Когда же только это будет? Все мои желания достигают теперь своей кульминации в требовании обрести вновь твердую почву под ногами.

Слышу шепот об оберштурмане:

— Теперь, однако, очкует наш штурман!

— Вжался в свой столик, словно обосраться боится. Ему следовало бы еще и ящик с картами приоткрыть, чтобы на пол не насрать!

Но третий голос произносит:

— Да ладно вам, парни. Он и так уже произвел все расчеты что надо!

Я думаю: Конечно, произвел. Ведь, в конце концов, он лишь позавчера получил возможность сориентироваться по звездам.

— Ну, как выглядит программа наших действий? — спрашиваю оберштурмана напрямую.

— Пока будем идти на электродвигателях так долго, насколько возможно. Затем, возможно, заляжем на дно и там выждем. А уж после этого на рассвете всплывем и пойдем к берегу.

— Убедительно!

Оберштурман одаривает меня ожидающим, полным нетерпения взглядом и произносит, наконец, со слабым стоном в голосе:

— Если бы это была только одна проблема! Здесь чертовски опасный район…

Мне это известно: Опасность для нас, прежде всего, представляет то, что мы больше не будем иметь глубокой воды уже на дальних подходах к собственно линии берега. Мы должны будем еще целую вечность идти в надводном положении. Должно быть, дьявол создал эти чертовы отмели из песчаных наносов в предполье побережья!

Поскольку все более-менее становится ясным, плетусь обратно на свою койку. Там я, по меньшей мере, никому не буду мешать.

Вскоре замечаю, что мне следует собраться и быть начеку, если не хочу снова впасть в галлюцинирование. Может ли так влиять на мозг человека чад дизеля, затуманивающий мысли? Серебрянопогонникам легко: Они просто лежат как в полузабытье, словно бездыханные. Называется ли это и в самом деле таким словом? Бездыханные?

Чтобы хоть как-то обуздать свои мысли, подыскиваю в голове рифмы, считалочки и скороговорки из моего гимназического детства:

Ясно чувствую, как эти рифмы успокаивают мои нервы. Теперь попробую это также еще и с звучящими внутри меня песенками:

Так ли это поется или нет, не знаю. Первый куплет совершено выпал из головы.

Бормочу еще некоторое время рифмы, после чего внезапно мелькает мысль: Полный бред, теперь еще и здесь улечься на грунт — с такой-то кашей в командирской голове!

Короче: слезай с койки и топай обратно в ЦП!

Как магнитом меня снова тянет к оберштурману. Оказавшись рядом с ним, слышу его шепот:

— Надо надеяться, что перед входом не будет никакого движения — я имею в виду, что было бы здорово, если бы все еще было темно…

И тут замечаю, как часто оберштурман внезапно начинает свою речь, хотя он вовсе не является разговорчивым человеком.

— Вслепую, как мы сейчас движемся, едва ли мы сможем проскользнуть гладко сквозь эту свору, — продолжает он, подразумевая сжимающего кольцо противника. А затем узнаю, что оберштурману уже случилось однажды побыть на волосок от смерти.

— Это было, — говорит он, поколебавшись некоторое время, — в Средней Атлантике, мы как раз встретили конвой. Темно было как в заднице у негра… Ночная атака в надводном положении…. Всплываем — и мы в самой прекрасной позиции. И тут я замечаю по правому борту впереди тень — но только очень слабо. Идет встречнопересекающимся курсом! Мы дали круто на левый борт и заорали как сумасшедшие, настолько близко те были…

В то время как оберштурман снова занимается угольником и параллельной линейкой, он произносит:

— Было бы теперь гораздо лучше слушать в отсеках каждые 15 минут, потому что слушать через каждые полчаса, как мы делаем, может быть слишком длинным периодом…

Проходит бачковый и интересуется, не хотим ли мы перекусить. Меня совершенно не тянет на еду. Честно говоря, меня тошнит уже от одной мысли о той еде, что готовит наш кок.

В La Rochelle, там можно было бы неплохо полакомиться. Я знаю несколько кафешек в старой гавани La Rochelle, где не обсчитывают, если берешь полный заказ, да еще и омара закажешь. Не плохой знак, что я уже снова думаю о таких изысканных блюдах как homard e l’armoricaine. На этот раз, к сожалению, совершенно не будет времени для таких кулинарных наслаждений.

Для меня уж точно: Быстро смотаться в направлении Родины! Если чертовски повезет, то речь может идти о каких-то часах. Удрать из Бреста с горем пополам и затем завязнуть здесь на юге, это уже было бы курам на смех. Потому для меня самым важным будет организовать свой проезд.

Тут же одергиваю себя: Постучи три раза по дереву! Думай лишь украдкой о твердой земле! Не спугни удачу! Не говори гоп, пока не перепрыгнешь…

— Командиру — Слабый маячный огонь прямо по курсу 67 градусов, — докладывает Второй помощник сверху.

Командир сразу же поднимается в башню. Спустя некоторое время слышу:

— Да, в самом деле. Едва виден!

— Никакого обозначения маяка! — произносит командир, когда снова оказывается внизу. — То появляется, то исчезает…

Большая загадка для нас, что бы это мог быть за огонь.

— Центральный! По пеленгу 100 градусов слабый шум винтов нескольких целей. Уровень шума от одного до двух баллов! — сообщает гидроакустик.

В тишине могу слышать, как работает мотор перископа на очень малых оборотах: Неужто Второй помощник еще что-то обнаружил? Но сверху не поступает никаких новых докладов. Наконец, командир нетерпеливо спрашивает:

— Ну, что там?

— В перископ ничего не видно, господин обер-лейтенант. Никаких кораблей, — поступает сверху ответ.

Плетемся дальше в неизвестность. А что нам еще остается в этой ситуации? Промер глубины показал: У нас чертовски мало воды под килем. Как долго мы вообще еще сможем идти под шноркелем?

Мне невольно передается нервное состояние командира.

Так нельзя!

Мне следует противостоять этому. Надо озаботиться вариантами подхода к La Pallice. Концентрация на четком подходе к порту — вот что поможет мне удержать мысли в порядке.

Снова подойти к пульту с картами!

На зеленом линолеуме, рядом с морской картой, лежит раскрытая «Лоция западного побережья Франции», и с усилием сконцентрировавшись на открытой странице, читаю:

«Аванпорт La Pallice имеет вход шириной 90 метров между оконечностями Мола. К внутренней стороне Северного Мола могут швартоваться танкеры. Вдоль этого мола имеется канал длиной 300 метров, глубиной 9 метров и шириной 30 метров. Паромы на Ile de Re швартуются на северо-восточной оконечности. Между северным молом и шлюзом простирается набережная длиной 200 метров с идущим вдоль нее каналом длиной 130 метров, глубиной 7 метров и шириной 25 метров. Там могут швартоваться корабли длиной до 100 метров. Южный Мол аванпорта способен принимать к обработке суда с осадкой до 5 метров и длиной до 70 метров только в его восточном крае. Суда с большей осадкой швартуются в аванпорте». Глаза гораздо медленнее, чем обычно скользят по словам, и все же мне требуется некоторое время для понимания прочитанного. В следующий момент мне приходится буквально принудить себя к продолжению чтения: «Шлюз акватории порта — 22 метра шириной прохода над порогами, лежащими на 4 метра ниже нуля карты. Камера шлюза имеет 167 метров полезной длины. Корабли длиной больше 183 метров не могут войти в акваторию порта. Вторая камера шлюза, расположенная южнее первой, закрыта.»