— Это не будет продолжаться долго! — Командир пытается утешить полностью опустившегося шишкаря. А тот лишь глаза закрывает. Лучше бы он этого не делал. С закрытыми веками выглядит, как будто и в самом деле уже помер.

«Не будет продолжаться долго!» У командира железные нервы! Говорит так, как если бы речь шла лишь о морских милях, которые мы должны преодолеть. Не долго! Он может рассказывать сказки только этим шишкам!

В радиорубке никого. Конечно! Почему там должен кто-то сидеть? Если мы идем на глубине на электродвигателях, то для радиста нет никакой работы. И в этом случае мы являемся своего рода Летучим голландцем…

Мысль о том, что еще может быть предстоит нам, вновь сильно угнетает меня. Хочу я того или нет — я вынужден, как собака на цепи, лишь лаять на кость не имея возможности достать ее. И снова и снова говорю себе: Мы слишком медлим, чтобы достичь нашего убежища в южной гавани еще до прихода янки. А сверх этого еще и огромная дуга на запад, на которую был вынужден решиться командир… Только теперь эта осторожность обернулась против нас. Перед La Rochelle мы снова превратимся в судно-ловушку. «…покуда в далёком сером море не отыщем остров Туле…», декламирую про себя. «Этот остров должен существовать!/Там ещё в силе клятва и честь./ Там мы опустим короля / В гроб из ясеневых копий…» Опять ловлю себя на том, что я использую воспоминания наполненные смыслом с большой задержкой. Не то, чтобы я глубоко утонул в мыслях и поэтому чувственные раздражители тормозили — скорее, мои нервы стали слабыми как растянутые резиновые шнуры.

Внезапно понимаю, что снаружи доносятся какие-то шумы. Мой слух их давно засек, но я как-то не придавал этому значения. Или шумовой контакт был нарушен. Теперь он снова существует. Вероятно, в моей голове имеется что-то подобное шумовым наплывам, которые могут уменьшать воздействие стороннего шума. В данный момент мой мозг опять воспринимает окружающее, и это главное — слава Богу.

Пытаюсь анализировать доносящиеся шумы: Глухие молоты? Или приглушенный шум лопастей шлепающих по воде?

И тут меня буквально пронзает догадка: Это же винты корабля! Без всякого сомнения: Винты корабля! Значит, они бродят здесь, словно охотничьи псы! Сам дьявол, наверное, помогает этим скотам!

От напряжения, с которым вслушиваюсь в шумы, не могу дышать. К тому же явно слышу, как мое сердце стало вдруг резче биться. Становится ли шум громче — или стихает? Идут ли они по нашему следу? Мой пульс стучит как сумасшедший. Истерика, что ли у меня?

Это может быть, наконец, совершенно обычная рыболовная шхуна, ничего не замышляющая против нас.

Может! Однако не должна. Обычная рыбацкая шхуна!? Что она может искать здесь?

А теперь — это еще что такое? Из-за ритмичного шума надвигается приглушенный грохот и гул. Удары молотов и шлепки идут почти вплотную, но глубоко за ними проявляются какие-то другие шумы. Это больше не стена шума, но эшелонированная по глубине зона шума. И вдруг вот оно: Гром и грохот, и настоящие громовые раскаты!

Глубинные бомбы!

Они обрабатывают какую-то подлодку — никакого сомнения… Совершенно ясно: Там пытаются прорваться и другие лодки в La Pallice — некоторые, может быть, из Saint-Nazaire, например. И вот теперь такая лодка в обработке…

Как далеко можно слышать разрывы глубинных бомб? Чертовски далеко, если стоишь под водой. Но как далеко? На 20 морских миль? Вздор! Гораздо дальше!

Гром и грохот длятся беспрерывно, кажется, раздаются впереди по правому борту. Но я могу и заблуждаться. Невооруженным ухом можно с трудом определить местонахождение источника шума. Один раз звучит так, как будто бы раздается от бакборта, затем даже кажется, что мы буквально полностью окружены грохотом. Но я говорю себе: Этого не может быть. Это грохотание и то наплывающий то уходящий отклик громовых раскатов не образуют кольцо вокруг нас, они просто доносятся с разных направлений.

В конце концов, я должен был бы уже привыкнуть к этой разновидности шума и больше не реагировать так сильно. Люди на Западном фронте в 14–18 году должны были слышать орудийный грохот тоже сутки напролет. В каждом фильме о позиционной войне во Франции обыкновенно царит такая же шумовая кулиса — ее записали на пластинки и сложили в архивы: все время требуется киношникам. Может быть, Томми уже также изобрели и подводное звуковое устройство для фонового сопровождения своих действий, записали весь этот шум и грохот на пластинку и усилено посылают в районе своего нахождения. Вероятно, делают это, чтобы порвать наши нервы, свести с ума и даже без оригинальных звуков?

Прекрасно, если бы это так и было! Но здесь звучит уж больно серьезно. Бомбы предназначены какой-то подлодке. Или двум? И все резче и резче работают бомбометы: обыкновенная пустая трата боезапаса. Трудно представить, сколько суммарно стоят эти глубинные бомбы, что ежедневно сваливаются в море.

Вуммеруммеруммм: Триольный звук! Звучит уже лучше — несколько жестче, чем затертый грохот. «Бомб страха» вроде тоже нет.

Появляется командир, и оберштурман уступает ему место у пульта с картами.

— Мы должны быть сейчас на высоте Larmor-Plage. 53 градуса: Larmor-Plage и Port-Louis.

Конечно — мне следовало бы давно об этом подумать: никакой не Saint-Nazaire, а Lorient! Мы на высоте Lorient. Значит, там какая-то лодка хочет проскользнуть через лазейку, и это ее теперь чистят граблями, судя по всему.

В Lorient располагаются Вторая и Десятая флотилии.

Из Lorient ходили большие подлодки. Водоизмещением в 1120 тонн, тип IX–C, с двумя кормовыми торпедными аппаратами вместо одного, как на нашей лодке. Эти большие подлодки были способны преодолеть 11000 морских миль в автономном плавании, при 12 узлах хода в непогруженном состоянии. Я даже однажды слышал слушок, что в Lorient стояла подлодка типа IX-D-2, водоизмещением 1615 тонн, способная преодолеть 24000 морских мили. Такая лодка была бы способна в автономном плавании пройти почти вокруг всей Земли.

Лежат ли в Lorient еще больше лодок в эллингах?

Я должен прижаться, так как два человека хотят пройти в корму, вплотную к командиру. Он делает полукруг острием циркуля. «Мы должны уйти еще дальше», бормочет при этом.

А вместе с тем драгоценное время утекает! — дополняю его втайне.

Мы определенно загнаны в тупик.

Но вся эта война и так является непрерывной последовательностью тупиков. Всегда этот вечный поиск меньшего зла! И всегда выбираться из беспорядка неизвестных факторов — неподдающихся учету факторов. Как часто имела значение способность принимать решения с наигранной решительностью и поступать таким образом, словно они являлись продуктом логичного мышления — а не чистой случайности.

Теперь это снова проявляется таким же образом: Командир хочет сделать еще более крупную дугу на запад, так как он предполагает сосредоточение вражеских сил между нашим курсом и побережьем — сказано четко и сжато: как в журнале боевых действий. Что означает, что мы ничего не знаем о враге. Мы просто предполагаем, что Томми стянули кольцо вокруг портов в Lorient и Saint-Nazaire, так же как и вокруг Бреста. Причем, однако, никто не знает, какое в данное время положение во Франции, в самом деле. Сумели ли наши остановить танки янки при их атаке или они продвигаются дальше вперед также быстро как от Avranches в Ренн. Продвигаются ли янки дальше в направлении Парижа или на юг…

Командир колеблется еще какое-то время, а затем дает коррекцию курса, которую он рассчитал.

Если мы пойдем этим новым курсом, то наверняка придем в Панаму.

Оберштурмана нигде не видно. Ну, думаю, он все равно своевременно заметит, куда мы плывем в этой гондоле…

Когда хочу пройти через люк переборки вперед, вижу горящую красную лампочку над переборкой носового отсека: Triton свободен! Чудо! Так быстро я еще никогда не продвигался вперед. Наконец-то мне выпал шанс сходить по-большому по-человечески. По-че-ло-ве-чес-ки! и без зрителей. Слава Богу, облагодетельствовал, теперь могу испытать обычный при калоизвержении процесс кряхтения и потуг. Задержать дыхание, еще раз покряхтеть и потужиться — плюс музыка глубинных бомб.