У меня так и череп может лопнуть от всего этого! — Что за вздор! Он выдержит и не такое. Его прочный корпус рассчитан на многократную нагрузку и прекрасен своими изгибами. Но однажды я слышал, как один рабочий свалился головой на бетон, и череп его лопнул как кокосовый орех. Не многое имеется в нем для сопротивления свода: тонкие кости, швы… Сделан, однако, изящно: Толстая кожа, в целом, удерживает части черепа, даже тогда, когда все сломано.

Вспомнил: Роднички на черепе называются сварными швами. Точно как у старины Фонтане. Фонтанирующие роднички! «Странствия по марке Бранденбурга». «Бранденбургская пустошь,/ Бранденбургский песок!»… Как там дальше? Точно: так и звучит рефреном: «…Это радости жителя Бранденбурга,/ Это его Родина!»

Родина — Родина. Слово эхом отзывается во мне и не хочет исчезнуть…

Повезло еще, что наш инжмех знает свое дело. А сколько у нас сегодня идиотов, командующих на подлодке, за которых нельзя поручиться! — А что ты называешь «поручиться»? Быть полностью отданным на волю кого-то… Что за дурацкое изречение: Отдаться на «волю»!

У меня возникает такое чувство, что я стою не на плитах настила, а на льду. Если лед вдруг затрещит под тобой, нужно лечь и вытянуть все свои четыре конечности в стороны: площадь опоры увеличивается. Но, если бы я придерживался этого правила здесь, это выглядело бы полным идиотизмом! Бомбы, которые детонируют косо под самой лодкой, должны быть самыми опасными. Интересно, а были ли вообще сброшены на нас по-настоящему тяжелые бомбы?

Снова два взрыва. На этот раз сносно. Странно: урчащие булькающие звуки стихают как отрубленные, вместо того, чтобы лопаться с шумом. Помпа работает еще в течение нескольких лишних секунд. Черт! Теперь те, наверху, должны услышать это чудовище. Нашим парням надо быть чертовски внимательными, если они хотят поймать подходящий момент к ее включению. Без шума и незаметненько делать свое дело…

Те, наверху, хотят сделать из нас мясной фарш, приготовить из нас студень. Эти сволочи предвкушают сожрать миллиарды наших серых клеток, наших белых и красных кровяных телец…

Хватит распускать нюни! приказываю себе. До такого дерьма дело не дойдет!

Глубокий вдох! Выдох! Ягодицы сжать! Зубы стиснуть! Усмирить мысли так, чтобы привести их в систему: Что там с протечками? Где точно просачивается вода? Какие распоряжения отдает старший машинист? Что там с аккумуляторами? Вонь стоит хоть святых выноси. Это они воняют? Могут ли они взорваться? Придется ли нам перемыкать испорченные банки, и достаточно ли для этого у нас на борту перемычек?

Что еще? Все ли исправно с системой рычагов кингстонов? Система рычагов кингстонов проходит через прочный корпус в балластную систему. Может ли быть порван в ней сварной шов?

Вопрос за вопросом, но нет никого, кому могу их адресовать. По крайней мере, система управления рулями, кажется, больше не вызывает трудностей.

И снова вращаются — как мчащееся в никуда колесо карусели — мысли в моей черепной коробке: Балластная система — Система рычагов кингстонов — Банки аккумулятора — Перемычки… Мозги лопнут! А еще эти чертовы топливные цистерны! Если в них есть пробоины, то мы вовсе этого не заметили бы, а выходящее масло или солярка имеют довольно плохое свойство сразу подниматься вверх. А уж там выложат дорожку, как на охоте, на водяной поверхности — красиво переливающимися цветными пятнами, которые только слепой не заметит.

Никто не знает, сколько лодок было найдено с помощью таких вот масляных пятен и затем уничтожено глубинными бомбами.

Правда, лодка типа VII–C является удачно сконструированной, чудесной лодкой. Балластные цистерны 1 и 5 располагаются, например, вне прочного корпуса. Это было бы не так плохо само по себе, но их расположение делает необходимыми проведение этих чертовых вводов и уплотнительных втулок в прочном корпусе — а именно систем рычагов, которыми обслуживаются клапаны вентиляции. Чтобы уплотнить эти вводы, необходимы фланцы. И конечно изогнутый против наружного давления фланец, без всякого сомнения, гораздо хуже стали.

Внезапно вижу и ощущаю как наяву, хотя и пытаюсь запретить себе это, словно внезапную зубную боль, стрелы воды толщиной в руку, пронзающие подлодку через треснувшие фланцы — здесь, там, всюду — и даже на противоположной стороне бьющие насквозь, словно взрывы.

Командир отдает команду рулевым. Затем приказывает опуститься глубже. Еще один приказ рулевым.

Доклад от акустика! Командир закусывает верхнюю губу. Вообще принял ли он сообщение?

— Лодка идет курсом 260 градусов! — поступает доклад рулевого.

— Разрешите вопрос: откачивать? — шепчет вахтенный.

— Сразу со следующими бомбами, — также шепотом отвечает командир.

Слава богу: Он отреагировал.

Централмаат занимает свою позицию. Почти одновременно с новыми взрывами он приказывает включить главную помпу. Она работает и работает, так как треск, грохот и бурное шипение вовсе не хотят прекращаться на этот раз.

— Откачка, — шипит инженер, когда шум, наконец, слабеет.

От командира не поступает новых приказов. Итак, старый курс, старая скорость хода. У нас снова появился шанс соскочить с крючка. Шанс всего в нескольких коротких минутах, в которые наши противники покидают это место, так как их собственные машины и винты создают слишком много шума — то есть, между началом их движения и сбросом бомб.

Но почему командир не хватается за этот шанс?

У меня такое впечатление, что он может сделать себе из сообщений акустика так же мало представления об общей картине боя, как и я.

Те, наверху, не выпускают нас из клещей. Они держат палец на спусковом крючке, желая получить Крест Виктории. Наконец-то они заполучили своего заклятого врага, и теперь хотят заплатить по счету — раз и навсегда.

Над головой кружит, падая белыми снежинками, краска. Надо бы оштрафовать верфь за некачественные покрасочные работы. Все же братишки должны были использовать краску получше! Здесь она, однозначно, слишком непрочная. Она должна быть не просто прочной, а бомбопрочной. Вероятно, на борту у нас сейчас находится тот, кто был ответственным за внутреннюю покраску лодки. Он должен был лично осмотреть центральный пост…

Опять взрывы двух бомб и еще больше осыпающейся на голову краски.

Всматриваюсь в группу из четырех человек, в составе которой командир с вахтенным, первый и второй помощники: «Рыцари глубины». Они, эта величественная, оттененная задним фоном группа стоят как пришибленные: с поникшим видом, с безвольно повисшими руками. Рыцари печального образа! С таким грустным, скорбным выражением словно их вот-вот зажарят, как мои любимые французские тосты.…

Кстати, а что нужно для их приготовления? Хочу прогнать прочь мысли о рецепте приготовления гренков, но внутренний голос возражает: Размышляй так! Мысли будут делом заняты! Ладно, сдаюсь я: Прежде всего, нужно молоко. В молоке размочить ломтики черствых булочек. Еще нужны яйца. Во взбитые яйца окунуть каждый смоченный в молоке ломтик. Затем растопить на сковороде кусочек сливочного масла так, пока оно не зашипит, и обжарить размоченные ломтики до золотисто-коричневого цвета. Корицу смешать с сахаром. Ах да, корица! Интересно, а когда в последний раз я вдыхал аромат корицы? Точно! Когда к рождеству выпекали печенье с корицей в детском саду: печенье в виде звездочек и полумесяцев. Полумесяцы были моим коньком. Чтобы их вырезать из тонко раскатанного теста, надо было взять два стакана различного диаметра для вырезания и тогда дела шли как по маслу…

Чей-то сапог стукает по плитам настила. Стук привлекает к себе взгляды. Это вахтенный центрального поста.

— Черт тебя подери! — ругается командир.

Все тут же замирают снова как памятники. Молчок, губы на крючок! Тише воды, ниже травы! Голову слегка вжать в плечи, немного пригнуться, ноги чуть согнуть в коленях. Но прежде всего, напрячь ягодицы, задницу сжать как тисками. Так, чтобы задницей грецкие орехи колоть можно было бы.