На городском рынке встречаю армейского капитана, бросающегося в глаза своей оживленностью: маленький, с пивным пузом, человечек, которому подошло бы слово: «Embonpoint». Капитан оказывается очень словоохотливым:
— Вчера на Берлин совершили воздушный налет 2500 американских бомбардировщиков и штурмовиков. Было сбито 44 самолета….
— Это сообщение Вермахта?
— Нет!
Это «нет» означает лишь то, что новости поступают также и с английских радиостанций. Но никак не могу представить себе 2500 бомбардировщиков. 2500 муравьев — это еще, куда ни шло, но не 2500 бомбардировщиков! Мое воображение просто отказывает мне в этом случае. Перевожу разговор на возможность второй высадки союзников.
— Сюда-то уж они точно не сунутся!
— Не скажите, — возражает собеседник. — Эти парни уже пытались раз высадиться здесь. А потому сунутся вновь. И думаю, что они готовы сделать это в любой день. посмотрите-ка на французов: ведь их почти не осталось в городе. И не без причины. Они имеют такую информацию, которую НАМ никогда не получить!
— Но здесь же везде обрывистые берега и скалы, — вяло сопротивляюсь.
— Не круче, чем там, где они уже высадились. Кроме того, здесь везде достаточно лощин. А потом, я делаю ставку вовсе не на Дьеп. Могу назвать пару-тройку боле подходящих мест. Ра-зно-об-ра-зие! Если вы понимаете, о чем это я.
Удача! Снова попал на человека со стратегическим мышлением. Смотрю на этого человечка, стоящего передо мной с важным видом, и невольно сравниваю его с Наполеоном.
— Никак не могу понять, что, собственно говоря, имели в виду Томми, планируя свою высадку в Дьепе. — продолжаю разговор.
— Что они имели в виду, мне тоже не ясно, — отвечает капитан. — Нашим бы ребятам следует собрать воедино весь имеющийся опыт подобных операций…. Впрочем, это были не Томми!
— Как это «не Томми»?
— Канадцы. Они хотели силами 5–6 тысяч человек занять город и разрушить порт. Но им не повезло. В то время еще жил и здравствовал наш Люфтваффе. Потери канадцев были очень велики: 3600 человек. И среди них 900 убитых, сожжены 28 танков и много десантных средств. Это для них была не просто неудача. Это была настоящая катастрофа!
— Но почему?
— Может потому, что у них в штабах такие же безмозглые свиньи, что и у нас. Для них тоже не играет роли потеря пары тысяч человек. — Говорит с горечью капитан и замолкает.
Может, ему стало страшно оттого, что он так разоткровенничался перед первым встречным, пожелавшим его выслушать.
Иду неспешно дальше и вижу группки людей с детскими колясками и тележками, на которых лежат матрацы и покрывала. Следую за ними и выхожу по проулку к ярко освещенным солнцем меловым стенам. В пещерах у их подножий, лежат черные тени. Глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но различаю очертания расположенных слева и справа от длинного прохода рядов нар, на которых бесформенными кульками лежат спящие люди. Многие накрыли лица полотенцами. Как быстро человек теряет свою человеческую сущность, вот так свернувшись клубком. В глубине пещеры горят электрические лампы и, двигаясь по проходу, вижу все новые боковые коридорчики. Это настоящие катакомбы в скальном грунте.
Интересно: в то время как эскадрильи бомбардировщиков кружат над городом, о городе едва ли хоть один француз думает. Они с интересом смотрят в небо и словно крысы убегают в эту нору. Вечером же они просто коротают здесь время. Неужто человеку живется легче, когда он ВИДИТ опасность?
По вымершим улочкам бреду наверх, к крепости. С выступа ее стены обозреваю весь город: сумятицу краснеющих под закатным солнцем зданий, пляжи, скалы, упирающиеся в песок берега и спокойное вечернее море до самого горизонта. Узнаю очертания мелких заводей.
Задолго до отплытия поднимаемся на борт, чтобы успеть ознакомиться с кораблем. несмотря на свои размеры этот катерный тральщик построен из дерева. Водоизмещение его — 180 тонн, длина — 40 метров, ширина — 6 метров, осадка — 1,8 метра. Двигатели развивают скорость в 24 узла. Вооружение незначительное: пулеметы калибра 3,7 на турели перед мостиком выглядят довольно элегантно. Вторая турельная пулеметная установка стоит на корме. На каждом борту по три глубинные бомбы. Трал лежит на юте — подсекающие буи, буксирующие буи: толстые сигары с плавниками рулей. Длинный трос. На этот раз не все оборудование будет использовано.
Гироскоп укрыт глубоко в корпусе судна. Он вращается со скоростью 20000 оборотов в минуту. Гироскопы направления на мостике и в штурманской рубке. Камбуз — в кормовой части корабля, под палубой.
За полчаса до выхода в море запустили двигатели. Начали работать и двигатели других кораблей впереди и позади нас. Шум двигателей сливается в глухое гудение. Внимательно вслушиваюсь в работу двигателей. Чувствую, что словно сам подзарядился производимым двигателями током и буквально воодушевился.
Светящееся холодом желтое пятно неба в Западной его части сходит на нет. Со всех сторон его пожирает тьма, а затем и поверхность моря покрывается мглой. Над пирсом видны лишь самые верхушки крыш зданий. Зубцы дымовых труб будто вырезаны ножницами на фоне черного неба.
Командир корабля, совсем молодой, рыжеволосый веснушчатый обер-лейтенант тоже готовится. Он предусмотрительно завязывает на шее кашне и меняет свою форму на БУ. Затем влезает в кожаные штаны, натягивает на себя меховой жилет, а пистолет прячет в карман. Матрос подносит ему спасательный жилет и стальную каску.
Я тоже получаю кожаную куртку и спасжилет. Он снабжен маленьким стальным баллончиком со сжатым воздухом, с помощью которого можно быстро надуть жилет, когда в собственных легких воздуха уже не хватит.
Вибрация судна усиливается: двигатели набирают обороты.
На письменном столе командира стоит ваза полная красных маков, собранных им, как он поясняет, на лугу, прямо у пирса. Взяв вазу, командир прячет ее в корзину для бумаг. «Так ее не забросит на клотик» — говорит он мне.
Его действия полны фатального смысла: красные маки в корзине для бумаг. Быстро стучу три раза по столу. Слава Богу, он из дерева.
Появляется командир флотилии, а с ним и мелкий дождик. Командир корабля держит в руке фарфоровый кувшинчик и предлагает нам горячий натуральный кофе. Пьем стоя. Благословен Бог! Заходит матрос, задраивает переборки и завертывает кингстон умывальника.
Скорее бы оказаться снаружи! вспоминается один вечер на каком-то минном тральщике. Тогда все было совсем по-другому: Дело было в бухте Quiberon, был вечер, когда поступила команда остановить машины. А потом: «Бросить якорь!» раздается грохот якорной цепи — шум должно быть вспугнувший всю бухту. Работа была сделана. В то время мы не боялись английских штурмовиков и катеров. «Как цепь?» — спросил тот командир корабля, и боцман мягко покачал руками. Тогда был полный штиль. Другие корабли тоже стали на якорь. Еще и сегодня меня охватывает то праздничное чувство успешно выполненной работы.
А здесь и сейчас? Надо ждать темноты, чтобы ночью работать как днем, а внутреннее напряжение, ледяным комком лежащее где-то глубоко в желудке, так замаскировать, чтобы никто не заметил. Лучше всего я чувствую себя, когда занят каким-либо делом и меньше всего занимаюсь копанием в своей душе и рисую несбыточные картины. Ищу чем бы заняться. Вот, например часовой у штеллинга: он стоит неподвижно, словно статуя. Тяжелая экипировка и спасжилет придают ему довольно неуклюжий вид. В целом все выглядит довольно занятно: просто, банально, ясно и понятно, как пить дать, и в тоже время наполнено сентиментальностью. Черт его знает: повсюду сюжеты для картин, и ни минуты времени засесть за работу. Водолазы, стоящие в своих тяжеленных прорезиненных костюмах на верхней палубе и ожидающие спуска под воду после того, как закрепят водолазные шлемы и два помощника, стоящие рядом с водолазом, тоже образуют компактную группу для картины, которая может стать еще одной каплей, переполнившей мой мозг. Наяву вижу молчащего Старика, когда он, во время преследования цели сидел в полутемном центральном посту, опершись спиной на блестящую серебряную штангу перископа, а команда центрального поста со слегка склоненными головами замерла в ожидании его приказа. Звенит машинный телеграф и сигнал должен вот-вот уйти, но ничего не происходит: это лишь проверка оборудования — все по порядку, как перед стартом самолета. Приказ туда — приказ сюда — и внизу мерный шум моторов. Теперь командиры других кораблей прибывают на совещание к командиру флотилии в рулевую рубку.
