Она срезала повороты так, что машину заносило, и Нери стало по-настоящему страшно. «Если она будет продолжать в том же духе, Джанни переселится не в Сиену, а прямо на кладбище», — подумал он и разозлился еще больше.

Перед Пиетравивой Габриэлле повезло, и она на прямом участке дороги обогнала грузовик с прицепом, а у Нери такой возможности не было, и он остался позади грузовика. Водитель грузовика вообще никак не реагировал на сирену ехавшей за ним машины. Вероятно, он был слепым и глухим, а к тому же никогда в жизни не смотрел в зеркало заднего вида.

У Нери не было ни единого шанса. Он представил, как Габриэлла сейчас довольно улыбается, насвистывает веселую песенку и пальцами отстукивает ритм на руле.

Нет, так дело не пойдет. Только не с ним! У него не было никакого желания продолжать строить из себя обезьяну. Он выключил мигалку, съехал на грунтовую дорогу, развернулся и поехал обратно.

Пусть едут куда хотят. Ему все равно. Если Джанни не счел нужным попрощаться с отцом как полагается, то пусть катится на все четыре стороны. Нери за ним бегать не будет. Наверное, во всем мире так принято, что милые детки лишь тогда удосуживаются выдавить из себя любезное словечко, когда им что-то нужно.

Нери медленно поехал назад, к своему дому. Он проголодался, и ему хотелось съесть хоть пару кусочков чего-нибудь, прежде чем вернуться в бюро. И он был крайне напряжен: оставила ли ему милая семейка хоть что-нибудь из еды? Хотя бы пару кусков чего-нибудь съедобного, от чего уже все отказались и что можно было бы подсунуть дворовой собаке или же Нери?

И к черту эту вдову Кармини! Он еще раз заглянет к ней сегодня вечером или даже завтра. Срочности в этом никакой не было, поскольку Нери предполагал, что пожилая дама просто придумала себе этот взлом.

Всем было известно, что вдова вкладывает свою скудную пенсию в граппу, и тот, кто надумал бы влезть к ней в дом, должен быть явно не в своем уме, потому что брать там абсолютно нечего, кроме разве что собачьего корма и связанных крючком накидок.

Когда он вошел в свой дом, бабушка сидела в гостиной у окна и пялилась на улицу. Ее средний палец нервно дергался вверх-вниз, словно она нетерпеливо выбивала на воображаемой клавиатуре одну и ту же букву.

— Его нет, — прошептала она, — проклятье, он здесь больше не живет! Теперь вымрет весь дом.

— Он взрослый человек, бабушка, и в его возрасте жить отдельно от родителей — это нормально.

— Еще чего! — Она злобно посмотрела на зятя. — Не болтай глупостей! Это ты выжил его из дома!

— С чего ты это взяла?

— У меня есть глаза!

Ага, значит, Габриэлла ее уже накрутила. Вот так всегда: что бы ни происходило в этом доме, Нери обязательно был виноват всегда и во всем. И постепенно это стало действовать ему на нервы.

Не говоря ни слова, он вышел из комнаты. В кухне в холодильнике он нашел всего лишь маленькую тарелку с пастой, которая стояла там уже два дня, половину головки салата и кусок засохшего пекорино.

Все это Нери опротивело. Он выпил только стакан ледяного молока и отправился обратно в бюро. Он не хотел встречаться с бабушкой снова и даже по-настоящему затосковал за своей тихой рабочей комнатой, где ему, по крайней мере, никто упреков не высказывал.

Усевшись наконец за свой письменный стол и принимаясь затачивать карандаши, он думал о сыне. Птица, оперившись, улетает. Так и произошло. Отныне в их доме будет пусто, там больше не живет ни ребенок, ни подросток, и Джанни будет приезжать туда только в гости.

Сердце Нери сжалось. «Это же прекрасно! — пытался мысленно успокоить он себя. — Это то, чего ты всегда хотел! Не будет нытья по поводу того, что в холодильнике не оказалось пива, не будет кроссовок на лестнице и грязных носков в тазу для фруктов в коридоре. Никто не будет пользоваться твоей бритвой, в полусонном виде шляться по дому в четыре часа дня и оглушать себя душераздирающей музыкой. Не будет угрюмого сына в плохом настроении за обеденным столом и беспокойства, когда он в три часа ночи все не появляется дома. И больше не будет ссор с Габриэллой из-за Джанни».

Райская обстановка. Мир и покой.

И от этого Нери вдруг стало страшно.

Квартира Джанни была, собственно, не квартирой, а какой-то дырой. Узкий тоннель величиной приблизительно в пятнадцать квадратных метров с одним-единственным окном, выходившим в переулок шириной в два метра, куда никогда не попадали солнечные лучи. В квартире было темно так, что осмотреть ее без включенного света представлялось невозможным. Она была худо-бедно, меблирована кроватью, шкафом и одним стулом. Кухни не было вообще, а слева от входной двери располагалось некое подобие ванной комнаты с унитазом, душем и умывальником. Квартира была запущена, ее уже явно лет двадцать никто не ремонтировал.

— Добро пожаловать в мой новый дом, мама, — сказал Джанни и ухмыльнулся.

У Габриэллы в буквальном смысле этого слова отняло речь. Это была самая ужасная ночлежка, которую она когда-либо видела, и у нее разрывалось сердце, когда она представляла, что сын переселится сюда и будет проводить здесь свои дни, вечера и ночи.

— Но тут даже нет отопления, — заикаясь, сказала она.

— Ничего. Зимой я поставлю здесь небольшой электрообогреватель с вентилятором, и комната очень быстро будет прогреваться. Кроме того, вокруг находятся другие квартиры, и по-настоящему холодно не будет.

Габриэлла открыла окно. Дом напротив стоял так близко, что если достаточно далеко высунуться из окна, то можно поздороваться с соседом за руку.

— Может, я сошью тебе гардину на окно? — прошептала она. — Иначе каждый сможет без проблем заглядывать тебе в тарелку!

— Я куплю раздвижную штору или жалюзи, гардины я терпеть не могу. И не смотри на меня с таким ужасом, мама! Я считаю, что комната о’кей. На первое время вполне нормально. В конце концов, она стоит всего лишь триста евро в месяц. А больше у меня нет.

— Но ты же будешь получать кое-что от нас…

— Я ничего не хочу от вас! У меня есть работа, и я как-нибудь обойдусь.

Габриэлла уставилась на него:

— Какая еще работа?

— В муниципалитете. Я буду работать экскурсоводом. Пешеходные экскурсии для туристов по Сиене. Одна экскурсия длится два часа, и за это я буду получать сорок евро, а у меня три экскурсии в день. Три раза в неделю. Все easy[39]. Только придется выучить наизусть всю эту фигню про Медичи и тому подобное.

Габриэлла быстренько прикинула в голове заработок Джанни: почти тысяча четыреста евро в месяц!

— За эти деньги ты мог бы позволить себе квартиру получше! А если мы тебе еще добавим…

— Прекрати, мама, все нормально.

На этом дискуссия по поводу квартиры закончилась.

Пока они тащили наверх пару чемоданов и сумок, Габриэлла размышляла: «Работа неплохая. Джанни будет иметь дело с туристами, значит, познакомится с разными и, конечно же, интересными людьми. И может быть, наконец-то найдет себе подругу».

За последовавшим за этим обедом в остерии она смотрела на сына так, словно видела его впервые. Длинные черные волосы он уже пару месяцев зачесывал назад и собирал на затылке с помощью резиновой ленточки. Он унаследовал ее узкий нос и высокие скулы Нери, а его темные глаза казались бездонными и могли смотреть на людей как сердито, так и с любовью.

Джанни чертовски хорошо выглядел, что ей до сих пор как-то не бросалось в глаза. Возможно, потому, что она постоянно видела сына в трусах-боксерках, когда он с заспанным видом рылся в холодильнике.

Наступил момент, когда она предоставила Джанни самому себе, оставила его одного в городе. Уютная Амбра осталась в прошлом.

Но он пройдет свой путь, в этом она была уверена.

Будильник прозвонил без четверти пять. Алекс застонал и перевернулся на другой бок, чтобы расслабиться еще на пару минут. Это был момент, когда он проклинал свое существование и не желал ничего другого, кроме как заснуть и больше никогда не проснуться. Но до сих пор ему это не удавалось — независимо от того, сколько бы алкоголя он не влил в себя накануне вечером.