— Правда. В этом что-то есть.

— А теперь представь себе его с каким-то мужиком в постели. Как, получается? Или это что-то очень неприятное?

Тильда посидела молча и одним глотком допила шампанское.

— Вообще-то получается, как бы поначалу, но потом… — Она замялась.

— Тебе становится плохо.

— Немного да. — Тильда с трудом улыбнулась.

— Прекрасно. Все правильно. Потому что самый-самый-самый тяжелый пункт сравнения с конкуренткой является таким: неужели в постели она лучше, чем я? Невозможно избежать того, чтобы поминутно и детально в мыслях пройти все, в чем вы с ним упражнялись, и при каждом воспоминании ты придумываешь кучу извращений, потому что думаешь, что та, другая, занимается этим с наслаждением. Потому что в глубине души ты убеждена, что она на порядок лучше тебя в постели и он бросил тебя только из-за этого. Сладкая моя, это невозможно выдержать! Если ты начнешь проигрывать для себя эту программу — ты созрела для психушки. Но в данном случае это отпадает. Поэтому ты можешь представить себе игры между Матиасом и другим мужчиной, не теряя рассудка. Значит, вывод такой: добро пожаловать в клуб разведенных, сегодня ночью для тебя начинается новая жизнь. И она будет прекрасна, Тильда, в этом я убеждена, потому что теперь ты в любом случае сможешь найти для себя что-то получше, чем муж-гомосексуалист.

Они говорили еще часа два и при этом опустошили два кофейника и две бутылки шампанского. В четверть седьмого утра Эви уже чуть не падала со стула от усталости и ушла спать.

Тильда осталась сидеть в кухне. Она чувствовала себя бодро и была убеждена, что больше никогда в жизни не сможет спать глубоко и без снов, потому что не прекращала думать об этом фантоме по имени Деннис, которого она не знала, но который в ее фантазиях обретал все более явственные черты.

В ее представлении он был высоким, светловолосым и мускулистым. Красавцем мужчиной. Она словно видела расплывчатую картину, на которой Деннис с улыбкой смотрел на Матиаса и протягивал ему руку.

Матиас не отвечал на улыбку и серьезно смотрел ему в глаза. «Я люблю тебя», — сказал он тихо, но внятно, надевая Деннису золотое кольцо на палец, а потом поцеловал его. Тильда попыталась думать о чем-нибудь другом, но ей это не удавалось. Эта картина перекрывала любую мысль и мешала ей заснуть. Боль вернулась и становилась все сильнее. Ей хотелось рассказать об этом Эви, но подруга спала глубоко и крепко. Тильда слышала ее тихое похрапывание. Это было верным признаком того, что Эви переутомилась или пьяна, а сегодня ночью с ней случилось и то и другое.

«Матиас фон Штайнфельд, — подумала она, — отец моего сына и неудовлетворенная, незаполненная глава моей жизни, под которой я сегодня провожу заключительную черту».

Прости и прощай.

Постепенно она успокоилась, и страх отступил. Она плакала, пока не уснула.

Через десять месяцев Матиас и Тильда развелись.

— Я знала, что так и будет, — сказала Генриетта сыну. — Она никогда не понимала, что ты значишь для нее.

Семья фон Дорнвальдов отказалась от любых комментариев.

Тильда вернула себе девичью фамилию и вместе с Алексом переселилась в четырехкомнатную квартиру недалеко от бутика.

Все это было десять лет назад. Очень жаль, что она после этого потеряла Эви из виду, но тем больше радовалась их встрече сейчас.

Телефон зазвонил. Алекс подскочил, приходя в себя после ужасного кошмара, и никак не мог сообразить, где он и что сейчас — утро или вечер. Мокрый от пота, тяжело дыша, он скатился с матраца и прополз по голому холодному полу к телефону, который стоял под столом рядом с пустыми бутылками из-под пива и смятыми жирными картонками из-под пиццы.

— Да? — выдохнул он и закашлялся.

— Алло! — сказал скрипучий прокуренный голос. — Это Таркан. Ты меня слышать?

— Проклятье, я еще дрыхну!

— Это есть половина третьего, проклятье.

— Ну и что? В чем дело?

— Лейлы нет. — Таркан сделал многозначительную паузу. — Ты понимаешь? Ее нет!

— Я ничего не понимаю.

— Она не есть больше в Берлин. Отец отослал ее в Турцию. Все знают почему. Это не отпуск. Ты знаешь? Это плохо для нее. Никто не знает, что с ней сделают.

Хотя голова у Алекса разламывалась, он сразу все понял. У Лейлы в Турции было несколько дядей, и они знали, что Лейла повела себя бесчестным образом. Они попытаются восстановить честь семьи. Может быть, ее насильно выдадут замуж. Сердце Алекса болезненно сжалось.

— Проклятое дерьмо!

— Кто бы говорил. Но ты заварил это дерьмо, ты! Смотри, что ты делаешь, друг мой, ты понимать? Мы еще поговорим!

И Таркан положил трубку.

Алексу больше всего хотелось вскочить и сорвать злость на мяче для битья, который висел рядом с входной дверью, но со сломанной ногой у него шансов не было.

Он больше не мог находиться в своей постели, в своей квартире. Ему нужно было выйти отсюда. Как бы он себя ни чувствовал, пусть даже нога болела при каждом прикосновении!

Он скатился с матраца, медленно подтянулся на руках и отправился в ванную. Горячей воды не оказалось, но ему было все равно. Алекс принял холодный душ, почистил зубы ледяной водой и оделся. Поскольку у него не было желания поесть или выпить кофе, то уже через четверть часа он поехал на работу. У него не было ничего, кроме работы, и ему нечем было заняться, когда дома от безделья ехала крыша.

Когда Юрген в одиннадцать вечера сообщил, что его мать сидит в ресторане с какой-то подругой и хочет поесть чего-нибудь легкого, он отпахал уже семь часов. Ему казалось, что нога вот-вот лопнет и разорвет гипс. Боль была такая, что он сходил с ума, и каждый шаг был мучением. А тут еще в зале сидела его мать. Он сто раз просил ее не приходить сюда. Не приходить в заведения, в которых он работал. Ему было стыдно.

От шефа он не услышал ни слова благодарности за то, что, хотя и был еще на больничном, явился на работу. Лишь короткое «Давно пора» и «Давай шевелись, у нас в меню спаржа».

Спаржа. Не было ни одного овоща, который требовал бы стольких усилий и который Алекс ненавидел бы больше.

До сих пор он ни разу не сделал перерыва. Он не завтракал, у него до сих пор не было и крошки во рту, он не сделал ни единого глотка воды. У него было ощущение — как, впрочем, почти каждый вечер, — что вот сейчас он упадет. И конечно, обе дамы заказали спаржу. За десять минут до того, как кухня прекращала работу.

И, как часто случалось, Алекс готов был расплакаться. Это был его первый наполовину укороченный рабочий день, потому что обычно он работал четырнадцать часов без перерыва, но сегодня у него больше не было сил. Ресторан опустел, и минут через сорок минут Алекс подошел к столу, где сидела его мать с подругой.

— Хай, мам, привет, Эви, — сказал он. — Давно не виделись. Ты еще жива?

— Как видишь. — Эви улыбнулась. Она абсолютно не была шокирована его грубым тоном.

— Что вам здесь надо? — Алекс старался говорить потише, чтобы никто из коллег не смог их подслушать. — Неужели в Берлине нет ни одного ресторана, где в это время можно получить что-то из еды? Обязательно нужно приходить сюда?

— Я не могла до тебя дозвониться, — шепотом ответила Тильда, — и решила посмотреть, не вышел ли ты на работу. То, что Эви со мной, — чистая случайность.

— Да, я снова работаю. Значит, все? Или еще что-нибудь?

Ему было чертовски неприятно сидеть в поварской форме за одним столом с матерью, и он даже не знал, разрешается ли это. С большой долей вероятности у его шефа сейчас случится очередной приступ бешенства.

— Мне нужно на кухню.

— И долго тебе еще работать?

— Без понятия. Два часа, три. Все будет зависеть от того, что еще нужно сделать и что подготовить на завтрашнее утро.

— Когда можно будет позвонить тебе завтра?

— Вообще никогда. Я начинаю работать в восемь утра и open end[13]. До полуночи я точно не освобожусь.