Шкалуш протянул руку и тыльной стороной ладони коснулся щеки девушки. Тиса на секунду закрыла глаза, чувствуя, как все доводы разума тают под его пальцами.

Он коснулся уголка ее приоткрытых губ, затем приподнял подбородок девушки, заглянул ей в глаза. У Тисы перехватило дыхание. В серых глазах отражалась ночь. Они притягивали со страшной неодолимой силой, растворяли ее на мелкие невесомые частички и предавали ветру. Завороженная, она позволила шкалушу склониться и поцеловать себя.

Время остановилось, как на маминых часах…

Когда Трихон выпустил ее из объятий, Тиса почувствовала головокружение. Она была настолько потрясена поцелуем, что еле держалась на ногах. Парень хотел снова обнять девушку за талию, но Тиса выставила руку.

— Нет, Трихон. Я так не могу…

— Тиса…

— Ничего не говори, — прошептала девушка. Но взглянув в его глаза, она вдруг ясно поняла, что уже проиграла эту партию. — Мне нужно домой.

Неловко ступая, Тиса заторопилась по тропинке. Он скоро нагнал ее и пошел рядом.

— Мне нужно время все обдумать, — ответила Тиса на его немой вопрос. — Я не могу так.

— Понимаю.

С молчанием на губах, но кричащими душами, они миновали проходную у ворот, и расстались. Шкалуш проследил за девушкой взглядом, пока та не исчезла в дверях корпуса. Он постоял некоторое время у крыльца, затем вернулся к воротам и покинул часть.

Задвинув засов своей комнаты, Тиса прислонилась к двери спиной и закрыла глаза. Вместе с оглушительной тишиной смятение объяло ее и не собиралось отпускать. Оно нарастало, пока расстегнутое платье спадало с плеч, пока вода из умывальника холодила тело, пока тонкая сорочка скользила по коже. Присев за сосновый столик, Тиса взглянула в зеркало. Свет свечи ласкал ее щеки, и медовые глаза горели таинственным огнем. Разум еще пытался убедить сердце, приводя доводы в свою пользу. Только ночь всегда стояла на стороне сердца.

Двойник в зеркале коснулся пальцами губ. Так умело ее еще никто не целовал. Похоже, что у Трихона неплохой опыт в этом деле. Она ведь ничего не знает толком о жителях Рудны. Сердце бесцеремонно кольнула ревность. Тиса опустила глаза на замершие стрелки часов:

— Он любит меня, мама, — прошептала девушка. — Любит!

Тиса оценила в зеркале свою счастливую улыбку. Ганна права, — она сумасшедшая. Блаженная, летящая с улыбкой в пропасть.

Туман показался старым знакомым. Он приятно холодил лоб, и приносил запахи леса и березового дегтя. Жаль, но самого леса Тиса так и не увидела. «Здесь фон слишком выражен, не дает вычислить владельца. Но круг сужается. Скоро я буду знать его имя. Что касается замеченных мной колебаний вэи со стороны гряды — они больше не повторяются. Источник не ясен. Возможно, просто блуждающее течение»… Голос медленно затихал, затем вовсе растворился в безмолвном мраке.

«Ничто так не греет женщину, как осознание себя любимой». Какой философ это сказал первый, Тиса не знала. Решение, еще робкое, было принято. Оно казалось таким же уязвимым, как мотылек. Однако, к удивлению, разлитый в комнате утренний свет не смог повлиять на него. Тиса глядела в зеркало своей души. Вчерашняя буря рассеялась не до конца. Ганна… поймет ли она?

Войнова спустилась к завтраку, пряча взгляд. Казалось, посмотри ей кто-либо пристально в глаза, то этот кто-то сразу поймет ее сокровенные мысли. Узнает ее тайну, увидит ее решение и разобьет его в пух и прах несколькими рациональными фразами. И зеркало разобьется на острые ранящие осколки.

«Колечко мое позлаче-еное, я тебе, мой друг сердечный, наречённая», — самозабвенно тянула Камилла из кухни. С раннего утра кухарка порхала у стола, словно жизнерадостная упитанная пчела. От вчерашнего кислого выражения лица ничего не осталось. На завтрак стряпуха выставила свою гордость — чиванский плов. Тем и хороши праздники, что после них всегда остаются вкусности.

Тиса попробовала ложку — изумительно, ароматный рис тает на языке. Но съесть девушка смогла лишь толику порции. Поглядывая в окно, она прекрасно понимала, что Трихон сейчас на солдатском завтраке в столовой Жича, но все равно взгляд выхватывал чужие лица.

Стряпуха чинно вплыла в столовую с половинкой праздничного пирога с орехами, медом и облепихой, — еще один шедевр кулинарии «по рецепту Петровны». Женщина поставила его на край стола к ожидающим своего часа чайным чашкам из белого сервиза.

— Тиса, будь добра, передай мне хлеб, — промычал капитан, отложив газету в кипу старых на подоконнике.

Девушка с рассеянной полуулыбкой подала отцу солонку. Приподняв густые брови, капитан молча принял ее.

— Девочка, должно быть, не выспалась после Горки, — Камилла переставила корзинку с резаным хлебом ближе к хозяину. — Пожалуйста, Лазар Митрич.

Тиса не возражала такому объяснению. Она ведь в самом деле спала не важно, а под утро случилось видение. Но оно блекло на фоне воспоминаний вчерашних событий на Горке. За окном зацокали копыта — возвращалась одна из станиц. И Войнова снова посмотрела в окно.

После завтрака капитан отправился на службу, оставив дочь за столом вяло шевелить ложечкой над десертом. Как только Камилла поняла, что капитан откушал и удалился, она налила себе чай и плюхнулась на скамью рядом с молодой хозяйкой.

— Как тебе пирог, лапушка?

Выслушав похвалу Тисы, Камилла с удовольствием и шумом отхлебнула чай из чашки.

— Все ж хорошие коровки у Платона. Сегодня такую сметану принес — ложка стоит. Не хочешь свежей сметанки?

Кухарка стрельнула глазами в молодую хозяйку.

— Может быть позже, — протянула Тиса, не сразу улавливая намек. — Постой, — дошло до нее, наконец. — Вы помирились?

От улыбки лицо Камиллы сделалось круглым и румяным как блин:

— Да. Вчера. На празднике.

— Ну, слава Единому.

— Да. Он попросил прощения. И знаешь, что, девочка? — светясь лукавой стыдливостью, прошептала кухарка. — Я согласилась выйти за него.

— Боже мой, Камилла. Поздравляю! — у Тисы неожиданно навернулись слезы на глаза. Да уж. Если долго слушать сердце, рискуешь стать чувствительной натурой. Все получилось даже лучше, чем она рассчитывала.

Тиса обняла и поцеловала кухарку в пухлую щеку. Новость нужно было отметить. И женщины позволили себе по рюмочке церковного кагора и несколько приятных подробностей.

— А что потом? — спросила Тиса. — Ты не сможешь работать у нас? Да?

Камилла махнула пухлой ручкой:

— Вот еще, буду я старого ворчуна слушать, — нарочито с вызовом воскликнула Камилла. — Как работала, так и буду.

И Тиса поняла, что вопрос далеко еще не решен.

После такого завершения завтрака, девушка не удержалась, и поспешила на чердак. Мысли о том, что Камилла, невзирая на боязнь осуждения, решилась на свадьбу, неожиданно придали ей душевных сил. С высоты окинув плац взглядом, Войнова не нашла среди военных Трихона. Должно быть, он в числе тех, кто разбирает шатры после праздника. Чувствуя разочарование, девушка рассеянно оглядела лотки с ягодой. Клюква подвялилась быстрей положенного, так что можно на днях заняться силучем. Девичья ладонь зачерпнула горсть ягод.

По дороге к лечебному корпусу Тиса увидела Витера и Гора, беседующих у внутренней проходной. Заметив девушку, Витер поджал челюсть и отвернулся. «Это лучшее, что вы можете для меня сейчас сделать, старшина», — с угрюмым удовлетворением подумала Войнова: «Сделать вид, что мы не знакомы».

Девушка остановилась у закрытой двери приемной Агапа, и повертела головой. Из кухни донесся звон чашек, и Тиса повернула туда. И застала Рича за завтраком. Умытый, причесанный, в льняной рубахе старика, которая ему доставала до икр, мальчишка пил чай с баранкой и смородиновым варением. Глафира, сетуя на плохо отмываемую грязь на склянке, хлопотала у мойки.

— Здрасте, Тиса Лазаровна! — поздоровался Рич. — А дед Агап ногу бинтует.