Через пять минут вся компания выкатилась, как горошины из стручка, на террасу первого этажа. Столпились. Вэйн открыл саквояж и вытащил из нее трубку, которую вмиг разложил в нечто похожее на пюпитр. На нее он водрузил книгу из саквояжа. Толстую и, судя по свежей краске непонятных букв на листах, — новую. Вэйн внимательно поглядел на небо, там, где сошлись два здоровых сизых облака. Затем листал книгу минут десять, бурча что-то под нос. «Вот!». Вэйн поднял взгляд на публику.

— Попрошу отодвинуться подальше. Вэя, — дело опасное. Непредсказуемое.

Все в ужасе сделали два шага назад. Филипп эффектно вознес в небо лазуритовую трость. И зашептал, смотря в книгу, неразборчивые слова. Трость заходила в его руке, как палочка дирижера, описывая круги и восьмерки. Тиса услышала девичьи восторженные вздохи.

— Ажб пороссо мольор, — начал вэйн громко на мертвом языке древних, затем перешел на неслышный шепот.

— Исчезают! — долговязый слуга поднял указательный палец в небо.

— Блажен, кто верует, — пробурчал Витер.

Но тучи действительно будто раздвинулись. Слегка поредели. Стали уже не такими сизыми.

Вэйн быстро перевернул страницу, продолжая читать дальше.

Облака притянулись друг к другу, слились в одну тучку. И полил дождь. Вэйн с недоумением поднял глаза в небо.

— Как же это? — он обернулся к замокшей публике.

Флор Лопухин хмуро скрестил руки на груди.

— Подождите, — спокойно сказал Филипп. — Это недоразумение.

Он снова обратился к книге. Потом облегченно вздохнул:

— Господа! Листы склеились.

Это было сказано так искренне, и приправлено столь очаровательной улыбкой, что зрители рассмеялись. Публика выбрала следующее облако для эксперимента. И на этот раз у вэйна все прошло гладко, облако рассеялось и ярко засветило солнце под гром аплодисментов. Великолепное завершение дня.

Камилла обернулась на робкий стук в окно и всплеснула руками:

— Это же Платон Акопыч!

Кухарка подскочила со стула и чуть не смела бедром тарелку с оладьями. Если бы не ловкость Тисы, кот Огурец получил бы долгожданную еду раньше срока.

В распахнутой раме показалось худое лицо молочника:

— Камилл Санна, принимайте.

Звеня крышкой, в окно протиснулся пузатый жбан.

— Это сливки, — шевельнул тонкими усами молочник. — С утрешнего удоя.

— Ой, ну зачем вы, Платон Акопыч, — сказала Камилла, подвигая к себе жбан. — Давайте я вам денюшку отдам.

— Нет-нет! — показал ладони молочник. — Это вам подарок.

— Ой, ну спасибо, — женщина заправила под косынку локон. — Не хотите ли зайти, оладиков с нами откушать?

Молочник вытянул шею, увидев за столом Тису, вежливо отказался.

Поблагодарив еще раз Акопыча, Камилла закрыла окно и отнесла жбан на кухню.

Доедая оладий с медом, Тиса внутренне готовилась к следующему наплыву вопросов о прошедшем обеде у градоначальника. Кухарка и так уже вытрясла из нее все подробности, но Камилла не унималась. Новые вопросы изливались из нее как сбежавшее молоко.

В столовую заглянула Уля и сказала, что отец хочет видеть Тису у себя в кабинете.

Через минуту девушка поднималась по ступенькам, гадая причину ее вызова. И решила, что разговор скорее будет неприятный, и не ошиблась.

— Тиса, зачем ты ходишь в скалы? — спросил отец, как только девушка ступила на порог кабинета. Сегодня он смотрел на нее так, будто не один зуб уже болел, но вся челюсть.

Тиса притворила дубовую дверь, соображая, что ответить. От неожиданности она растерялась.

— Отец…

— Я знаю, ты была на гряде, — отец барабанил пальцами по столу. — Тиса, я предупреждал тебя. Не обессудь, я снова приставляю к тебе человека.

— Ты же знаешь, что это пустая трата времени! — заныла с досады Тиса. — Я все равно убегу от твоих шпионов.

— Не шпионов, Тиса! — отец стукнул по столу кулаком так, что звякнула чернильница в бюваре. Лоб отца медленно багровел. — Не заставляй меня принимать более жесткие меры!

Тиса прислонилась к косяку двери:

— Где были твои меры, когда мне было тринадцать, пятнадцать, шестнадцать? — спросила она. — Если бы мама была жива, ты бы никогда…

Почувствовав, что на глаза вот-вот накатят слезы, Тиса выбежала из кабинета.

На лестничном пролете она налетела на Витера.

— Тиса Лазаровна? — пробасил он.

Но Тиса уже добралась до своей комнаты и хлопнула дверью.

Спустя час, девушка покинула свое убежище успокоенная, и если бы не бледные щеки и сжатые в кулачки руки, то можно было бы подумать, что она в хорошем расположении духа. Тиса спустилась в столовую. Заглянула на кухню. Камилла крошила огурцы для салата. Кот Огурец терся о ноги кухарки и выпрашивал угощение. Тиса узнала у Камиллы, что Жич забрал новобранцев — таскать мешки с крупой на склад.

И верно. У склада стояла телега, наполовину заполненная мешками. Солдаты сгружали их и заносили во владения Шилыча. Тиса увидела, как Трихон в свою очередь взвалил на спину мешок.

Перед входом в складское помещение девушка преградила ему путь.

— Зачем ты рассказал отцу? — налетела на него Тиса.

— Я не понимаю, — новобранец захлопал глазами. — О чем рассказал?

— О скалах! У нас же был уговор.

— Простите, барышня, но я без понятия, откуда прознал об этом ваш отец. Прошу вас, посторониться.

Входя в склад, юноша забыл пригнуться. Мешок зацепился за дверной косяк и рухнул с плеч юноши. Дерюга лопнула, и овсяная сечка рассыпалась горкой.

Трихон с досады сплюнул.

— Я не знаю, что и от кого вы слышали, — сквозь зубы сказал он. — Но капитану я ничего не говорил.

Тиса задумалась на миг.

— Значит, это Агап, — прошептала она.

Откуда ни возьмись, объявился Жич, он схватил Трихона за ухо и устроил такой нагоняй мальчишке, что Тисе стало его жалко. Она постаралась объяснить повару, что это ее вина, но Жич лишь отмахнулся.

— Идите к себе в лекарню, барышня, — проревел Жич.

Осталось только сожалеть о своем поступке. Девушка направилась в лечебный корпус. Лекарь пил чай с Ричем на кухне. Тиса встала на пороге:

— Агап Фомич, это вы рассказали отцу, что я бываю в Теплых?

Ей очень хотелось сказать — «предали».

Старик потер бороду:

— Садись, Тисонька, может, чайку с нами выпьешь?

Тиса плюхнулась на пустой табурет, все больше раздуваясь от обиды, как большая лягушка:

— Зачем, дед Агап?

Рич молчал, понимая, что ему лучше не вмешиваться в разговор.

— Я боюсь за тебя, девочка, — произнес старик. — В скалах опасно. Не дай Единый, сорвешься, костей не соберешь. А так хоть, может, кто поможет в трудную минуту.

Плечи Тисы опустились. И лекарь взял ее ладони в свои — сухие старческие:

— Был бы я не так стар, сам бы с тобой отправился. Не ругай меня, дочка, просто по-другому я не могу тебя защитить.

Нет, это выше ее сил. Ну что с ним поделаешь?

Во вторник пришло приглашение от Тонечки. Тиса как раз закончила метать ножи у голубятни. Сняв с тына измученное березовое полено, она отбросила его на поленницу под стреху. Тут ее и нашел Цуп с письмом. Жена градоначальника решила устроить танцевальный вечер. Тиса вспомнила лицо вэйна, затем его матери. Идти туда не очень-то хотелось. А как же намеки Ганны, что она сторонится общества, и превращается в дикарку? Возможно, она права. После обеда Тиса поднялась в свою комнату и, открыв шкафчик, обозрела скудный гардероб. Анфиса как всегда расфуфырится.

Через час Тиса ждала Ганну у ворот увежской гимназии — приземистого здания с большим круглым палисадником во дворе. Ветер шуршал в кленах, и солнце согревало макушку девушки. Подруга из окна помахала Тисе и распустила своих подопечных. Тиса смотрела на пробегающих мимо гимназисток. Румяных, живых и говорливых, словно стайка свиристелей.

— Тиса, как я рада тебя видеть! — Ганна обняла подругу. — Что-то случилось? Ты не часто ко мне заходишь в гимназию.