Подведем итог: не было никогда «древнерусского языка», этим именем называют церковнославянский (он же македонский, или староболгарский). Из этого автоматически следует, что никогда не было никакой «древнерусской народности» — якобы «общего предка русских, украинцев и беларусов».

Наши предки-селяне никогда не говорили на церковнославянском языке, хотя в раннем средневековье на нем писали документы в городах. Точно так селяне-поляки (ляхи и мазуры) никогда не говорили на церковном латинском языке — хотя на нем составляли все документы в Польше того периода.

Не составляет особого труда найти в польских документах на латыни элементы, почерпнутые из польского языка. Но ни одному ученому Польши не приходит в голову искать 8 фонетических отличий «польского латинского» от классической латыни, чтобы на этом смехотворном основании объявить о существовании «древнелатинского польского разговорного языка».

В науке такое называется ФАЛЬСИФИКАЦИЕЙ. Сегодня такие фальсификации истории культивируют только три «озабоченные» страны мира: Россия, Израиль и Китай. Там созданы «научные школы» для искажения истории в своих великодержавных целях.

Как можно говорить о каком-то «древнерусском» языке, если первые создатели грамматик беларуского и украинского языков четко противопоставляли их (как именно «русские грамматики») языку церковнославянскому, то есть якобы «древнерусскому» — согласно фантазиям политически ангажированных ученых XX века! Они прямо указывали на то, что в церковнославянском языке нет ничего русского, и находили это РУССКОЕ в языке русинов Украины и литвинов Беларуси. То есть в том, что деятели типа Т. Мироновой объявляют сегодня «польской испорченностью», «полонизмами».

Получается, что все перевернуто с ног на голову. Осуществляя реформу языка (путем перевода Библии на язык беларусов и украинцев), переводчики в Литве (Беларуси) и Украине (Руси) указывали, что это перевод на РУССКИЙ язык. При этом отличия (русскую специфику) языка русинов Киева они находили именно в том, что советские лингвисты стали именовать «полонизмами». Большей нелепости трудно вообразить!

Мелетий Смотрицкий, беларуский и украинский просветитель, автор изданной в 1619 году «Граматіки словенскія правильное синтагма», задолго до Ломоносова, создателя первой российской грамматики, разрабатывал научные основы языка русинов. Как и Лаврентий Зизаний (Тустановский) в его «Грамматике словенской» (1596 год), он четко различал болгарский церковный язык и народный язык русинов:

Из его книги следует ясный вывод: русским языком Смотрицкий считал украинский, в то время называвшийся русинским. «Нехай» (пусть), «мовять» (говорят), «здрады» (ложь) — это украинские слова, которые Смотрицкий называл «переводом на русский язык». Почти идентичны им беларуские слова «няхай», «мовяць», «здрада».

Получается странная картина: фантастический «древнерусский язык» средневековые создатели грамматик РУССКИМ не считали, а называли его либо «словенским», либо «церковнославянским». Более того, делали с него переводы на русский — как с иностранного! Не странно ли: существовал «древнерусский язык», вроде бы живой и разговорный (по диссертациям советских ученых) — но

Смотрицкий переводил на какой-то совсем другой русский язык. Это как называть — «переводе русского на русский»?

Доктор филологических наук В. В. Аниченко из Гомельского государственного университета в статье в журнале «Русская речь» облекает язык, на который Смотрицкий ПЕРЕВОДИЛ церковно-болгарский язык, в формулу «так называемый «русский»».

Кем «так называемый»? Всем средневековым населением? Или Мелетием Смотрицким? Под «русским» в те времена в Украине понимали свой разговорный язык — как противопоставление церковнославянскому, который «загадочным образом» был разговорным только в одной Московии.

Почему же в этом регионе только московский диалект оказался похож на церковнославянский язык — и вообще похож на болгарский и сербский языки, а не на соседние новгородский, беларуский (литвинский), украинский, словацкий или польский?

Как так вышло, что у населения Московии язык почти не отличается от южнославянского (солунского) диалекта IX-ХI веков, к тому же давно исчезнувшего на своей родине в качестве разговорного? И почему этим диалектом никто не пользуется в Киеве, Братиславе, Кракове, хотя оттуда куда ближе к городу Салоники (Солунь)? Этот вопрос ставил в тупик всех грамматиков России — Адодурова (1740 г.), Ломоносова (1755 г.), Николая Греча (1827 г.)[17].

Именно в поисках ответа был придуман тезис об «испорченности полонизмами» беларуского, украинского и словацкого языков, вовсе не на почве «великодержавия», как считают иные беларуские и украинские исследователи. Без такого тезиса нельзя было объяснить уникальные особенности московского диалекта. Он в таком случае выглядит ненормальностью, исключением из правил. А это не к лицу официальному языку империи.

Правильный ответ на заданный вопрос дают две важные детали, которые в принципе не хотят рассматривать российские ученые.

Первая: в московском диалекте отсутствуют слова древнего славянского и вообще индоевропейского обихода — например, «ватра» (очаг, от него слово «ватрушка»). Этот факт показывает что в эпоху родоплеменного строя население будущей Московии не знало славянских и вообще индоевропейских слов.

Вторая деталь: если бы язык Московии создавался естественным путем, то его «формулы вежливости» (выражение согласия, благодарности, приветствия) соответствовали бы региональным. Однако этого нет. Как писали средневековые авторы, в Москве в качестве приветствия говорили «Шалом» или «Салом». Конечно, это заимствование у Орды — вместе с отмененными лишь Петром I гаремами-теремами, чадрой и прочей азиатской спецификой. Форма благодарности «спасибо» (то есть «Спаси Бог») — тоже калька с ордынского «Спаси Аллах».

Но самое интересное — форма выражения согласия. В московском диалекте оно выглядит как «Да».

Но этого «Да» нет в языках новгородском, беларуском, украинском, польском, лужицком, словацком, чешском (там говорят «Так»). Зато оно есть в языках народов Балканского полуострова (в том числе у молдаван и румын) и в турецком языке. То есть регион употребления слова «да» очерчивается    границей юго-востока Европы, к тому же имеет тюркские или ираноязычные корни, каковых не могло быть в финно-угорской Московии. Она находится далеко за пределами границ указанного региона.

Почему беларусы и украинцы — якобы представители «древнерусской народности» — говорят «так», а не московское «да»? Создатели российских грамматик не смогли объяснить сей факт и сошлись на том, что это, дескать, «польское влияние». Однако в Древнем Новгороде и Пскове тоже не знали никакого «да» и говорили «так». Получается, что «да» — это не русская норма. А русская

норма — говорить «так». Выходит, что язык Московии — нерусский, не язык Древней Руси.

Но проблема лежит еще глубже.

Формы согласия и благодарности прочно взаимосвязаны и являются фактически одной исходной формой в двух вариантах. Кроме того, она имеет древнейшее индоевропейское происхождение. Беларуские «так» («да») и «дзякую» («благодарю») имеют один и тот же корень (у наших соседей-летувисов он звучит как «taip»).

Вариации форм согласия/благодарности «tak»/«tak + флексия» характерны, по мнению ученых, традициям балтских, германских и славянских языков — и восходят к древнему индоевропейскому праязыку.